Акрофобия

Наконец в окне перед пассажиром вырос знакомый переулок. Молодой человек заплатил шофёру и вышел из машины, ощущая теплый раздольный ветер, гоняющий газеты от одного угла к другому. Опираясь на палку и сжимая зубы, он с трудом добрался до двери.

Замок щелкнул, и хозяин ввалился в дом. Проклятая трость зацепилась за дверь, и Джек едва не упал. Опёршись на тумбочку, как пьяный, он поднял свою палку и бросил в комнату.

Внутри было темно и тихо, как в гробу, а свет, который лился с улицы мигающими бликами, казался до противного искусственным, не живым.

Торренс с трудом доковылял до кровати и упал на неё прямо в одежде. Старая мебель дико заскрипела. Нога ныла так, будто кто-то то и дело подёргивал мышцы, заставляя их стонать. Мужчина приподнялся, снял ботинки, стянул штаны и в тусклом свете посмотрел на свою покалеченную конечность. Расписанная шрамами и синяками от колена до ступни, она была похожа на неудавшийся эксперимент сумасшедшего хирурга, но, на самом деле, без врачебной помощи Джеку сейчас было бы ещё хуже.

Однако голень не шла ни в какое сравнение со ступней, большей части которой теперь попросту не было. Пострадавшему говорили, что раздробленную кость, а также места с гноем пришлось отрезать. Ступня, или то, что от неё осталось, было бесформенным отростком, похожим на биту, который готов был от каждого шага разразиться дикой болью.

Джек, зажимая губу зубами, провёл рукой по шрамам. Каждый из них отдавал целым спектром неприятных ощущений. Когда его пальцы дошли до ступни, боль стала невыносимой. Молодой человек много думал о том, что жизнь идёт дальше, что бывает и хуже, как ему обычно говорили друзья, но эти шрамы, эти раны, как и раны души, никогда уже не исчезнут. Жизнь больше никогда не будет такой, как раньше. Это самообман.

Торренс вспомнил, как когда-то в детстве, ещё до смерти отца, в старой разваленной мельнице рядом с их домом жил бездомный мужчина – инвалид, от которого отказалась семья. Джек часто играл с друзьями в саду возле той мельницы, и однажды они увидели этого человека. До того момента он слышал о местном нищем лишь раз, когда отец с матерью подняли эту тему за столом. Разговор был коротким и невнятным, а Джек, будучи тогда восьмилетним мальчиком, не привык к тому, что родители говорят много непонятных вещей. Но даже если бы он вслушивался в их слова, то и в самом страшном сне не смог бы вообразить, как этот бомж выглядел на самом деле. Грязный, в потрёпанных лохмотьях, он не ходил, а ползал, потому что ноги ему отрезало танком, который его переехал. Когда бедняга, крича и моля друзей о помощи или бога о смерти, попытался отползти к окопам, рядом с ним взорвалась граната, ударная волна которой пожгла ему лицо и руки, а осколки впились в кожу, как жала гигантских ос.

Теперь этот несчастный с покорёженными руками, на которых, как помнил Джек, выгорели все ногти, и с бесформенным, обугленным лицом жил, как последний отшельник, а не как герой войны. Его видели редко. Днём он прятался на своей мельнице, как чудовище, а ночью выдвигался на ближайшую мусорку в поисках еды.

Бог знает почему в тот день он вышел, точнее, выполз наружу днём. Джек бегал со своим другом возле мельницы, они играли в солдат и стреляли друг в друга из игрушечных пистолетов, наполненных водой. В порыве азарта Джек забежал слишком далеко – в сосновый бор. Оглядевшись, он заметил, что его друг отстал, поэтому парнишка мог передохнуть, как настоящий солдат после битвы.

Присев на упавшее дерево, он стал осматриваться и передёргивать затвор пистолета, как бы проверяя оружие. В кустах что-то шевельнулось, послышался треск, и мальчик, словно бравый вояка, навёл туда оружие, ожидая, разумеется, увидеть там товарища. Но вместо этого оттуда выполз инвалид.

Маленький Торренс вздрогнул от испуга, закричал и остановился лишь после того, как закрыл рот рукой. Он поднялся на дрожащих ногах, но уйти не посмел. Калека, глядя на него своим единственным, необожжённым глазом, попытался улыбнуться, но получилось довольно плохо, потому что рот у него был пустой и беззубый.

– Ты... – прошептал он, едва выговаривая слова. – Ты Джек?

Мальчик кивнул. Сердце всё ещё бешено стучало в его груди.

– Неужели, – он указал обрубленной рукой на водяной пистолет, – тебе нравится бегать с этой вещью?

Джек заметил, что по-прежнему целится в него, и медленно убрал игрушку.

– Мы, – сказал он, немного осмелев, – играем. С др... другом.

– В войну?

– В войну.

Человек посмотрел на остатки своих ног.

– Вам так не терпится воевать?

– Мы... – паренёк не знал, что говорить. – У меня есть, – вдруг вымолвил он, после короткой паузы, – есть еда.

Нищий поднял голову.

– Я могу, – Джек вдруг мысленно нашёл способ быстро убраться от него, – дать её вам. Я слышал, что вы...

Еда, которая тут же появилась в детских ладошках, была всего лишь небольшой пачкой орешков. Мальчик уже собирался протянуть её обездоленному, но на полпути остановился. От одной мысли, что его руки будут соприкасаться с этими отростками, похожими на клешни краба, его бросило в такое отвращение, что он просто подкинул ему пачку. Он сражу же быстро отошёл, пробормотал что-то вроде прощания и скрылся за кустами.

Ветеран со слезами на глазах скомкал пакетик и отбросил его. Но после быстрого взгляда, брошенного на подачку, немощный с диким отвращением к себе полез к еде, открыл пачку и стал жевать с нечеловеческой жадностью, наслаждаясь почти животным утолением голода. Его лицо, полное морщин и боли, упало в грязь, и он, сжимая в руке синий пакетик орешков, зарыдал от ненависти ко всем людям.

Тем временем дрожащий ребёнок выбежал из лесу и тут же наткнулся на своего друга.

– Вот я тебя и нашел... – товарищ осёкся, глядя на тупой взгляд Торренса и его бледное, как вата, лицо. – Ты.... Эй, Джек, что с тобой?

В ответ мальчуган покачал головой.

– Всё хорошо, – проговорил он, вытирая с лица пот и тяжело дыша. – Я... устал. Пойдём домой.

– Ты чего? – друг пожал плечами. – Ты как будто привидение увидел и так испугался, что забыл своё оружие, боец. Что же ты за солдат?

Мальчик улыбнулся и похлопал Джека по плечу, но тот отдёрнул его. На рубашке проступали капельки пота.

– Да что с тобой такое?

– Я сейчас, – Джек старался взять себя в руки. – Заберу чёртов пистолет, и мы пойдём домой. Ладно?

Он едва ли не кричал. Его друг, немного взбудораженный, согласился и сказал, что подождёт.

Джек пошёл обратно. Тропинка, ведущая к бору, показалась ему невыносимо длинной. Прямо перед лесом, где, словно люди в магазине, столпились деревья, он случайно наступил на ветку. Хруст, похожий на тот, который ему доведётся слышать спустя много лет в самых худших моментах своей жизни, теперь ознаменовывал лишь то, что надломилась ветка, старая и сухая, как кость. Мальчик подпрыгнул от неожиданности и едва не упал. Его нервы опасливо натянулись, будто струны дорогой гитары, а сердце заиграло на самых бешеных аккордах.

Немного оправившись, Джек всё же решился отодвинуть кусты и заглянуть в лес. Там никого не оказалось. На месте, где ранее сидел инвалид, теперь была лишь взрыхлённая горстка земли от его выпирающих из-за худобы костей.

Всё ещё сильно нервничая, парнишка взглядом нашёл пистолет и направился к нему. Как только игрушка оказалась в руке, он почувствовал себя в безопасности. Он не знал, как в таком случае называть опасность, которой он остерегался, но факт был в том, что ему действительно стало легче. Присев на то самое поваленное дерево, он вспомнил слова своего недавнего собеседника: «Вам так не терпится воевать?»

Ребёнок встал и побрел обратно, волоча за собой водяной пистолет, как ненужный балласт.

В тот день оба друга вернулись домой целыми и невредимыми, но маленький Джек Торренс после этого случая никогда и ни с кем не играл в войнушки, а все фильмы о битвах и сражениях вызывали у него лишь лёгкое раздражение.

И сейчас Джек понимал, что самое тяжелое поражение и самую большую победу в своей жизни он добыл на войне с самим собой. Он победил, превозмог себя, подтянулся на планку выше, желая достать приз, но когда долгожданное оказалось в руках, то его душу постигло непреодолимое разочарование. Победа эта уничтожила поражения душевные, но взамен наградила телесными.

И вновь Торренс вспомнил того бедного калеку. За что боролся он? Как сильно он согрешил, если в расплату ему учинили такую судьбу? Сперва инвалидное кресло, затем ссоры с роднёй, проблемы с пансионатом, где его содержание стоило бы денег, и наконец – бездомничество, ставшее пиком всех несчастий офицера, который прошёл почти всю войну во Вьетнаме. «Если звёздочки на его груди ценятся в нашей стране так же дорого, как честь и доблесть, то почему даже они никак не повлияли на судьбу этого человека? За какую планку надо зацепиться, чтобы уж точно не упасть? Какую взять себе опору, чтобы она никогда не рухнула?»

Джек хотел найти её в профессии, но там её не было и в помине; пытался обрести в семейной жизни, но получил лишь ещё более глубокую пропасть, которой страшился теперь ещё больше; питал надежды на товарищей, но Генри, его лучший друг, предал его.

Торренс не был ничтожеством, временами он побеждал. Но к чему вели эти победы? К ещё большим трудностям. В его жизни не было и намёка на полосу, по которой можно было бы идти, ничего не опасаясь.

Днём он чуть не проиграл то, во что до сегодняшнего дня верил больше всего – своего сына. И мужчина решил, что не станет больше бороться. Он не станет рваться на волю, затягивая петлю на шее ещё сильнее. Он повинуется судьбе, как корабль течению, и может быть, когда-нибудь и он найдёт свою гавань.

Джек закрыл глаза и заснул.