Акрофобия

– Нет, Джек! Ты не можешь умереть. Нет! – кричал доктор Мендок спустя пятнадцать лет.

Старик откинулся ногами и спустился так сильно, как мог. Трос проделал дыры в перчатках и жёг ему руки, они были красными, покрытыми волдырями.

Джек почти не кричал. Боль так сильно ударила ему в голову, что он на мгновение потерял сознание. Фонарик выпал из его кармана и полетел вниз. Свет от него пробежался по голым уродливым стенам и исчез после глухого удара.

– Верёвка, – прошептал Торренс, – держите верёвку.

Терапевт, рискуя упасть сам, подскочил к нему.

– Руку, Джек, руку.

Но тот не мог её подать. Опёршись на камень, Аэрон спустился ещё ниже и схватил его за руку. Она была вялой, но горячей.

Держа в одной руке ладонь своего клиента и схватившись другой за выступ, он стал подтягиваться и подниматься вверх. Доктор тяжело дышал, пот катился по его лицу, вызывая жуткий зуд.

– Мы сможем, Джек, мы сможем.

Как только грудь старика оказалась на уровне выступа, Торренс приоткрыл глаза, будто спросонья, и громко застонал.

– Нога!

– Я сейчас, – Мендок едва не плакал.

Каждую секунду рука могла подвести его, и тогда они полетели бы вниз, как камни. Доктор всё-таки взобрался на выступ и немного подтянул мужчину за собой.

– Если вы не освободите мою ногу, мы не сможем подняться. Я чувствую, что лишусь стопы.

Аэрон кивнул и нагнулся чуть сильнее, чтобы глянуть на конечность. Из ботинка проступала кровь, сам он был разодран в клочья. Крайняя часть стопы скрылась за камнем.

– Хорошо, Джек, – доктор сглотнул слюну, – я буду вас держать очень крепко, а вы должны резко дёрнуть ногу на себя. Сразу. Будет очень больно. Это точно. Но выбора нет.

Потерпевший кивнул. Он был бледен от страха и боли, на шее выступила жила.

– Я сейчас попробую.

Торренс стиснул зубы и дёрнул ногу. Послышался ужасный крик. Джек дёрнул голову, чуть ли машинально не свалился в пустоту, но Мендок удержал его. Он сам едва держался, чтобы не отключиться.

– Я не могу, увы, – веки Джека наполовину закрывали глазницы, словно у наркомана. – Бросьте меня.

– Нет, вы сможете. Слышите, я с вами. Я тут. Вы должны. Ваш сын! Он нуждается в вас.

– Эрик, – пробормотал Джек.

– Да, он не переживёт, если вы погибните.

– Эрик, – вновь прошептал мужчина, только теперь тише.

– И он останется с вашей бывшей женой.

– Я... – Торренс заставил себя открыть глаза. – Я этого не позволю. Никогда.

Джек вновь дёрнул ногу. Он машинально прикусил язык, изо рта потекла кровь. Нога его заколыхалась в конвульсиях, но последний рывок почти освободил её.

– Ещё немного, Джек, ещё немного, – Мендок крепко держал и его молился. – Святая Дева Мария, помоги нам. Спаси сына своего на земле. Спаси.

Мужчина дёрнулся из последних сил. Боль была так сильна, что он ударился лбом о скалу. Между глаз появилась кровь, стекая мелкими струйками по щекам.

– Джек, – Мендок прошептал ему на ухо, – у тебя получилось. Ты свободен.

Торренс улыбнулся и потерял сознание. Аэрон из последних сил вытащил его на скалу и положил перед собой. Нащупав в одном из больших карманов часть набора для аптечки, доктор немного передвинулся вперёд и подвинул ногу Джека себе.

Сняв остатки сапога, он ужаснулся. Пальцев на ноге не было вообще, а вместо того, что должно быть за пальцами, зияло кровавое месиво. Из стопы выпирала раздробленная кость, похожая на кончик авторучки. Старик, закрыв рот рукой, чтобы не вырвать, стал аккуратно перевязывать рану. После каждого мотка Джек тяжело вздыхал, но по-прежнему был без сознания. Дальше терапевт смахнул с его лба сальные волосы, смазал зелёнкой рану и вытер потёки крови.

Закончив эту процедуру, Мендок откинулся к стене и закрыл глаза. Слишком долгий день для такого старика, как он.

У Джека начинался жар, но пока всё это ещё можно было поправить. Нужно только скорее выбраться из этой чёртовой впадины, пока светло, иначе они рискуют остаться здесь без еды на всю ночь, потому что в тёмное время суток без фонарика лезть по скале с раненым человеком – всё равно, что ползти по минному полю.

Мендок уже точно не помнил, сколько прошло времени до того, как его спутник очнулся – может быть, двадцать минут, а может, два часа, но во впадину по-прежнему пробивались одинокие солнечные лучи.

Когда Торренс очнулся, он первым делом огляделся и едва не свалился в пропасть, пытаясь повернуться.

– Аккуратно, – сказал доктор, поддерживая его.

– Я уже не верил, – пробормотал он. – Скажи честно, док, я потеряю ногу?

– Я не хирург, Джек.

– Отвечай на вопрос!

– Может, часть стопы, если она загноится. Но пальцы перебиты. Ты будешь сильно хромать, в худшем случае – ходить с палкой.

– Я видел такое в фильмах об аристократах, – притворно смеясь, сказал Джек, – это выглядит очень солидно.

Смех его казался жутким и нервозным, а лицо исказилось гримасой ненависти. Доктору было жаль своего друга.

С минуту мужчина молчал с тем же выражением лица, а потом добавил:

– Надо отдать тебе должное, док. Я больше не боюсь высоты.

Мендок удивлённо посмотрел на него.

– Почему ты так решил?

– Мой отец. Он сказал мне это, когда я был в отключке. Видение. Или сон. Как там это сейчас называется. Знаешь, он был именно таким, каким я помню его перед смертью, только счастливым и улыбающимся. Мы стояли на краю большой пропасти, и у него, кстати, не было коляски, он ходил. Вокруг нас были густые облака, и я почти ничего не видел. Только пропасть, высоту которой не мог определить – такой она казалась бесконечной и загадочной.

Отец подвёл меня к ней и попросил прощения.

– За что? – спросил я у него.

– За то, что наградил тебя тем, что через двадцать лет сломало тебе жизнь. Когда я прибыл сюда, я всех ненавидел, был зол и угрюм, как каторжник. Но потом, со временем, я начал больше улыбаться, общаться с людьми, точнее с их душами, стал весел и беззаботен. Понимаешь, сынок, в один момент мне надоело гневаться на весь мир. Всё равно его не победить. Зачем вести бестолковую войну с самим собой? И я изменился. Стал лучше. И знаешь что? В один прекрасный день я проснулся и не обнаружил рядом с собой коляски, – при этих словах он счастливо улыбнулся, – и когда я попытался кричать, чтобы мне вернули мою спутницу, то никого рядом не было. Когда же я попытался встать, то, к моему удивлению, ноги стали меня слушаться. Я поднялся сперва на колени, затем полностью стал на ноги, и это было неописуемо. Я был похож на чайку, которой вдруг вернули утраченные крылья. Хотя до этого я невольно винил в той трагедии тебя, может, не меньше, чем ты винил сам себя. Я ненавидел тебя, и поэтому у тебя выработался такой комплекс. Я осознал это гораздо позже, но сути дела это не меняет.

Он отошёл куда-то и вернулся с коляской. Отец катил её рядом с собой.

– Пап, зачем тебе коляска? – спросил я.

– Я попросил Бога о том, чтобы он всё исправил. Он назвал цену. Я согласился. Теперь ты свободен. Твоя жизнь в твоих руках.

В этот момент всё начало исчезать. Белый туман заволакивал всё вокруг, он был мягким и тягучим. Я видел только отца. Его ноги подкосились, и он упал. Ползком, как черепаха, помогая себе руками, он забрался в коляску. Папа крутанул колёса и улыбнулся. А потом я проснулся.

Торренс замолчал, заложив руки за голову.

– Давай через десять минут начнём подниматься? Окей?

– Хорошо, – Мендок не стал возражать.

Он верил Джеку. Как человек, а не как врач. Иногда личные качества превосходят профессиональные.

Через время они начали подниматься. Разорвав ботинок, молодой человек прикрыл им самое больное место на ноге. С жуткой болью, держась за трос и обнимая терапевта, он начал подниматься. Медленно, но уверенно они преодолевали препятствия.

Джек молчал, стиснув зубы от боли, но старик мог бы поклясться, что тот улыбался. Ещё бы, он преодолел сам себя, или, по крайней мере, очень сильно в это верил. И теперь он с победой в душе, как с флагом победы в руках, возвращался домой нелёгким путём.

Темнота всё больше заволакивала, съедала ущелье, оставляя лишь одинокие блеклые лучи света. Подниматься было всё труднее.

– Джек, скорее, тебе придётся постараться. Солнце садится, – говорил старик, мысленно отмеряя расстояние до выхода.

Оставалось ещё где-то десять метров. Четверть пути.

– Я знаю, – процедил Джек.

Его нога болела так сильно, что, казалось, вот-вот отвалится. Когда Торренс думал об ампутации, его бросало в холодный пот. «Нет, – думал он, – надо обойтись другими методами». Не совсем способный на тот момент к логическому мышлению, мужчина отбросил эту мысль в недра своей памяти и продолжил лезть.

Он уже почти ничего не видел перед собой, в глазах всё меркло, и половина его уверенности в том, что сейчас он не сорвётся, заключалась в необходимости ощупью искать себе путь. «Как чёртов крот на канате», – подумал он и рассмеялся.

– Джек, – послышалось сверху, – надеюсь, ты смеёшься потому, что выход уже близко. Других видимых причин я сейчас не вижу.

– Я тоже ни хрена не вижу, – отозвался бедняга со смехом, нащупывая очередной выступ.

Ему в лицо вдруг посыпалась пыль и мелкая галька. Он нехотя закрыл глаза, жмурясь, словно от солнца.

– Готово, – сказал Аэрон, тяжело дыша и едва не плача от дикой усталости, – я взобрался. Я крепче ухвачусь за трос и буду тебя тащить.

Джек в очередной раз подтянулся, и верёвка с болью дёрнула его вверх. Мендок пыхтел и кряхтел, как старый автомобиль, но работал на славу. Торренс с лёгкостью преодолел последние метры.

– Джек, я больше не могу.

– Больше и не нужно.

Из ущелья высунулась голова. Она была грязная, в пыли и крови, а зелёнка растеклась по всему лбу. Скалолаз напоминал плохо раскрашенного клоуна.

– Маленький шаг, – Джек подтянулся из последних сил, и его торс стал виден, – к свободе.

Он полностью вылез, перекатился и застыл, закрыв глаза. Кто-то мог бы подумать, что он вдруг умер от микроинфаркта, но на самом деле он был живее всех живых.

Доктор стащил с себя потёртую куртку, положил её рядом и достал из кармана телефон.

– А там сеть не ловила? – спросил Джек, поворачиваясь к нему.

Аэрон покачал головой.

Он набрал номер спасательного центра. Молодой человек подполз к камню, опёрся на него и присел рядом со спутником.

– Да, хорошо. Вы точно знаете, где это? Хорошо. Поторопитесь.

Мендок выключил телефон и бросил его на куртку.

– Сколько? – спросил Джек.

– Двадцать минут. В твою честь прилетит вертолёт.

Торренс улыбнулся.

– Я куплю вам пива, док. Как только я отвоюю своего сына, мы пойдём с вами в лучший паб в этом городе и я куплю вам самое лучшее пиво, которое только способны сделать в нашей дерьмовой стране, идёт?

Старик грустно улыбнулся. Он перебирал в голове имена всех адвокатов, которых знал.

Через четверть часа послышался шум винтов. «Вот теперь точно всё!» – подумал Джек и закрыл глаза, наслаждаясь прохладой.