Акрофобия

В один из таких одиноких вечеров наедине с алкоголем уже допивалась первая бутылка, когда в дверь Джека кто-то позвонил. Хозяин от неожиданности подпрыгнул на стуле. В этот звонок в последнее время никто не звонит, его квартира никому не нужна.

Торренс дошёл до двери и, немного пошатываясь, как на палубе корабля, спросил:

– Кого там чёрт принёс?

– Это Генри, – послышалось из-за двери.

– Проваливай.

Джек уже пошёл было на кухню, но друг вновь позвонил:

– Послушай, – кричал он, – умоляю, это для тебя будет важно. Я хочу тебе кое-что рассказать.

Хозяин нехотя открыл засов и впустил Тора. Тот зашёл в его прихожую в старой облезлой куртке, в поношенном помятом костюме.

– Проходи на кухню. Будем пить и говорить, – Джек ухмыльнулся тупой улыбкой и поплёлся вперёд.

Генри последовал за ним.

– Не стоит так пить, – гость немного скривился от духоты на кухне и приторного запаха алкоголя.

– Не твоё дело, как мне пить, – Джек сел за стол, допил остаток напитка и приложил к губам кусочек лимона.

– Можно? – Генри указал на бутылку.

Его друг кивнул. Тор налил себе чуть меньше половины стакана и разом осушил его.

– Знаешь, Анна не будет...

– Так, стоп, – Торренс поднял указательный палец вверх, – не произноси имени этой суки в моём доме, понял?

Генри потупил взгляд и кивнул.

– Так-то лучше, – Джек вновь налил себе коньяк. – У меня тост. За честность. И за семью. Это две самые лучшие вещи в нашем чёртовом мире. На них держится Америка.

Они чокнулись. Когда Джек смог говорить, он, уже заплетаясь, спросил:

– Что ты мне хотел сказать?

Собеседник выбросил дольку лимона, похожую на полумесяц, в помойку:

– Выслушай меня спокойно, ладно?

– Посмотрим, – Джек ковырял у себя во рту зубочисткой.

– Через день после того, как с Эриком случилась беда, Анна сказала мне, что таким образом ты ей отомстил. Подожди, не перебивай. Ты обещал. Так вот, при вашем разводе вы сильно ругались, и яблоком раздора, одним из основных, была именно опека над Эриком. Анна как мать имела перед тобой некоторые преимущества, так что ей удалось перетянуть канат на свою сторону. Опеку получила она. По её словам, ты ненавидел её ещё и за то, что она отняла вашу общую квартиру, хотя до брака она была твоей. И вот тогда ты решил уничтожить то, что ей дороже больше всего – её сына. Она говорила, что со временем от ненависти и желчи ты перестал видеть в нём своего ребёнка и хотел лишь забрать у неё Эрика, ударив тем самым в самое больное место. Она наняла адвоката, с которым вела довольно долгую беседу, и он заверил её, что дело по лишению родительских прав можно выиграть, если доказать твою вину в недавнем случае.

Генри замолчал. Джек скрестил руки на груди и внимательно слушал. На его лице виднелись и гнев, и негодование, но он молчал. Он хотел узнать всё до конца.

– Но ты же не за этим пришёл в мой дом, так ведь? – голос Джека теперь звучал чётко и ровно, от алкоголя не осталось и следа.

– Да, – подтвердил гость, – для того, чтобы доказать твою вину в том деле, нужны были показания свидетеля. Человека, который мог на бумаге и на суде заявить перед Библией, что он видел, как ты пытался убить сына.

– И выходит, что такой человек нашёлся, – Торренс уже начинал понимать суть всей этой тирады.

– Да, Джек. Видишь ли, Анна принесла мне на подпись документы касательно лечения Эрика, и я должен был их подписать. В одном из документов были показания, описавшие происходящее в тот роковой день.

Джек выпрямился и ударил кулаком по столу.

– Но ты мог их забрать, мог порвать бумаги или, в конце концов, заставить свою жену не возбуждать дело!

– Я пытался, но она была как кремень, она...

Джек уже не слушал.

– Вон, – прошипел он, глядя в пустоту. – Если ты сейчас не уйдёшь, на кладбище будет одной панихидой больше. Вон!

Генри встал и быстро вышёл, бормоча что-то себе под нос. Он ненавидел себя. Но как мужчина он был слаб перед той женщиной, с которой его связывали узы брака. Тор проиграл ей.

Джек взял в руки стакан и кинул его в сторону друга, но тот, к счастью для обоих, успел закрыть дверь. Стекло разлетелось по всему полу. Торренс закрыл лицо руками и зарыдал. У него почти не было шансов.