Акрофобия

Двери с металлическим скрипом разъехались, и Джек вошёл в залитый флуоресцентным светом коридор. Он оказался почти пуст, на некоторых стульях в конце коридора сидели посетители, ожидая своей очереди и читая тем временем журналы.

Но мужчине нужен был кабинет № 23. Найти его оказалось не так сложно, потому что он находился почти напротив лифта. Джек уже протянул руку, чтобы постучать, но дверь открылась и оттуда выбежала молодая медсестра в белом халате. Она несла целую кипу бумаг, её пальцы старательно поддерживали весь этот бумажный беспорядок.

– А доктор сейчас свободен? – спросил у неё Торренс.

– У него пациент.

Она улыбнулась миндальной улыбкой привлекательной девушки, и Джек про себя подумал, что от неё мертвые должны вставать, а здоровые приходить и ложиться в больницу.

– Спасибо, – сказал он.

Маленький листок с кучей непонятных надписей упал из ноши и, сделав несколько дугообразных движений в воздухе, бесшумно приземлился. Джек поднял его и окликнул медсестру:

– Вы уронили.

Он положил этот листик поверх кипы, а девушка вновь благодарно улыбнулась.

– Спасибо.

«Мелкие радости», – подумал Джек, и на душе у него стало немного легче. Пока доктор возился с пациентом, он присел на стул, взял журнал и, как и все прочие, окунулся в томительное ожидание.

Мимо него проходили медсестры и что-то говорили, иногда за ними волочились больные, реже стучали двери лифта, запуская кого-то или выпуская.

Джек уже начинал дремать, положив журнал на коленки, когда дверь со скрипом отворилась, и из кабинета выбежала женщина лет сорока. Она всем своим видом выражала возмущение и бурное негодование. Дамочка бурчала что-то себе под нос, и Торренс был уверен, что услышал слова «шарлатан» и «глупец».

«Отличное начало», – подумал он, стучась в кабинет.

– Войдите, – сказал тот самый Аэрон Мендок, чьё имя Джек прочёл на визитке, вручённой ему другом.

Мужчина оказался в небольшом, но по-домашнему уютном помещении. Он совершенно не был похож на ту шаблонную безвкусицу, которая есть почти во всех больницах. Сам же доктор выглядел старым, лет на пятьдесят пять, но свежая улыбка и энергичный жест, приглашающий Джека сесть, позволяли предположить, что жизнь в этом теле ещё бьёт ключом.

Диван оказался мягким и расслабляющим, а тёплый свет из-под штор, которые закрывали резкие лучи полуденного солнца, определённо располагал к беседе.

– Итак, – спросил психотерапевт, – вы записались ко мне вчера. Когда моя секретарша спросила у вас, в какой именно области располагается ваша проблема, вы лишь коротко сказали, что это фобия.

– Да, страх, – пробормотал Джек.

– Простите?

– Я говорю, что у меня действительно есть панический страх. И я мог бы с ним жить, но вот одно обстоятельство...

Доктор поднял руку:

– Простите, мистер...

Он порылся в журнале:

– Торренс.

Джек кивнул.

– Так вот, мистер Торренс, я хочу, чтобы вы кое-что уяснили. Страх и фобия – это две большие разницы. Если первое лишь предостерегает нас от возможной опасности, то есть является необходимым механизмом человеческой жизнедеятельности, то фобия создаёт искусственный страх, который опасен уже сам по себе. Фобия – это болезнь, которую нельзя вылечить простыми таблетками. Правда, должен вам сказать, существуют определённые препараты, которые помогают пройти процесс лечения менее болезненно, но я отношусь к ним скептически. Итак, какая именно у вас фобия?

– Акрофобия, – сказал Джек, пряча глаза.

От одного этого слова он чувствовал, будто соприкасается с чем-то мерзким и противным.

По лицу доктора пробежала лёгкая тень улыбки, но он вовремя её убрал.

– Вас таких большинство, – продекламировал терапевт, – есть правда люди, которые боятся, что в один прекрасный день с ними в душе заговорит раковина, но это редкие случаи. Большинство боится именно высоты. Единственная опасность, от которой человек не смог отказаться в процессе развития цивилизации. Я это вот к чему говорю – вы, мистер Торренс, далеко не один такой, спорю, что много людей страдает таким недугом в гораздо более чувствительных формах. Многих из них я лечил лично.

– Но уверяю вас, доктор, – с жаром выпалил Торренс, – никто из них не осуждал себя в том, что едва не отправил своего сына на тот свет!

Мендок замолчал, сощурил глаза и внимательно всмотрелся в лицо клиента. Мускулы его лица, движение бровей, губ, зрачков, повороты головы – всё это говорило ему о характере человека и открывало такие створки души, до которых сам клиент, возможно, никогда не добирался.
Джеку был неприятен этот взгляд, он ощущал себя маленькой личинкой под взглядом старого мощного микроскопа, от которого ничего не утаишь.

– Выходит, чувство вины. Что же, неплохо.

Доктор откинулся на кресле, запрокинул руки назад, как перед броском волейбольного мяча, и, приоткрыв шторы, запустил в комнату немного струящегося света.

– Что вы сказали? – спросил Джек.

– Я говорю о чувстве вины. Речь идёт о вашем стимуле. О том небольшом червячке, который грызёт вас изнутри, заставляя идти всё дальше, несмотря на трудности.

Он немного помолчал, наблюдая за реакцией пациента, а потом продолжил:

– Ваш стимул один из лучших, один из самых назойливых червячков.

Торренс молчал. Терапевт говорил о его горе и страхах с некоторой усмешкой, и это раздражало. Джека никогда не понимали. Его обвиняли, заставляли, давали пряники и били кнутом, но никогда никто не мог его понять, потому что никто не ощущал того, что доводилось чувствовать ему. Страх, который вбивался в голову, захватывал сознание, заставлял кровь леденеть, а сердце биться с сумасшедшей скоростью. Никто из окружающих не знал, какого это, когда от самой простой лестницы, чувствуешь дискомфорт, а перед глазами стоит образ самого себя, падающего, катящегося по ступенькам, ломающего шею.

– Я вам помогу, мистер Торренс, – сказал доктор, – и начнём мы прямо сейчас. Пойдёмте.

Джек удивлённо уставился на терапевта. Ещё несколько секунд назад он был поглощён своими мыслями, а теперь его зовут куда-то идти.

– Пойдёмте, – Аэрон добродушно улыбнулся. – Впрочем, говорить вам «не бойтесь» было бы глупо.

Старик пошёл к двери, и Джек последовал за ним. Они вышли из кабинета, доктор закрыл за собой дверь, а затем проследовал к концу коридора. Его клиент, всегда обладающий сильным от природы воображением, начал представлять себе жуткие комнаты, где приборы, железные и ржавые, ещё из прошлого века, будут избавлять его от ненавистной фобии.

Но всё оказалось куда проще. Мендок подошёл к двери, дёрнул щеколду, та со скрипом поддалась, и проход открыл новую пожарную лестницу. Ту конструкцию, по которой, по идее, должны ходить только в экстренных случаях.

– Пойдёмте, – сказал доктор, жестом приглашая своего попутчика.

Тот повиновался и вошёл, но только на самое начало. Пол был решёточным, и Джек сквозь щели мог видеть асфальт. Ему стало дурно. Голова готова была закружиться, но он не позволил этого, сжав руки в кулаки.

Психотерапевт всё понял.

– Это была не самая лучшая идея, док, – сказал мужчина как можно более ровным голосом.

– Нет, мистер Торренс, это как раз то, что вам нужно, – он огляделся и продолжил, – мы сейчас совсем не высоко. Это всего лишь второй этаж. А теперь я хочу, чтобы вы подошли к краю и крепко взялись за поручни.

– Нет, – застонал Торренс.

Его лицо все больше и больше походило на лицо младенца, который боится остаться дома один.

– Дайте мне руку, – Аэрон взял его ладонь и крепко сжал. – А теперь закройте глаза.

Мужчина повиновался.

– Сделайте два шага вперёд, – старик наблюдал за его ногами. – Так нужно. Вам ничего не угрожает.

Клиент выполнил это, и Мендок улыбнулся.

– Вы молодец. Теперь осторожно откройте глаза.

Джек повиновался. С того места, на котором он теперь стоял, было уже довольно хорошо видно сад перед больницей. Высота чувствовалась, она витала у него перед носом. Голова уже не кружилась, но страх по-прежнему оставался.

– Посмотрите на меня, – сказал доктор. – А теперь запомните: здесь, на этой лестнице, вы не упадёте, потому что по краям есть поручни. Возьмитесь за них.

Пациент взялся за поручень и почувствовал гладкую, недавно покрашенную ручку перил.

– А теперь ещё два шага, чтобы вы уперлись в перила.

Джек всё сделал, но когда после этого посмотрел вниз, его голова дёрнулась, а сам он прижался к поручням, поджав ноги, будто хотел прыгать.

– Я прошу вас, – застонал он, – довольно.

Но терапевт не отпускал его. В те минуты мужчина выглядел жалко и убого. Он ненавидел весь белый свет. Он долго, всю свою жизнь искал виновных в своём недуге, да так и не нашел. А мысль о том, что он каким-то образом виноват сам, совершенно уничтожала его изнутри.

– Вы должны смириться с тем, что здесь для вас опасности нет, – уверенно произнёс доктор, крепче сжимая руку своего нового пациента.

Торренс почти не слушал. Он по-прежнему трясся, как наркоман.

– Доктор, я... – он вновь попытался отойти, но не смог.

Его собеседник тяжело вздохнул.

– Хорошо.

Старик отпустил руку Джека, и тот быстро ушёл в коридор, где сел на стул и закрыл лицо руками. Его голову сдавила жуткая боль, веки дергались в такт громкому дыханию. Он ненавидел всё вокруг.

Через минуту к нему подошёл доктор. Он держал в руках чашку кофе и протягивал её своему клиенту.

– Вам не сбежать от этого. Не закрыть на всё это глаза.

Мужчина не без удовольствия отхлебнул глоток напитка.

– Я просто не понимаю, почему я? Кто-то живёт простой, обычной жизнью, с нормальными, решаемыми проблемами, и ещё при этом умудряется жаловаться на жизнь. А я? Я всю жизнь терплю! Когда-то я думал, что привыкну, но вскоре отказался от этой идеи.

– К этому нельзя привыкнуть, мистер Торренс, как нельзя привыкнуть к отсутствию сердца или к раку лёгких. Это язва, которой не место в душе нормального человека.

Джек сложил руки в замок и повернул голову к собеседнику:

– Вы мне поможете?

Тот кивнул:

– Это мой долг. Я привык помогать тем, кто нуждается в моей помощи. Это гораздо проще, чем звучит.

– Вылечиться от акрофобии?

– Помогать людям, – доктор улыбнулся.

– Скажите честно, сколько людей, которые посещали ваши курсы, излечились от этого недуга?

– Все, Джек, – доктор посмотрел ему в глаза. – Все, кто по-настоящему хотел этого. Другие сдавались.

– А вдруг я тоже сдамся? – мужчина вертел стакан в руках, глядя на самое дно.

– Я не знаю, это зависит от вас. Но исходя из того, что я услышал, думаю, сможете.

– Вы всем так говорите? – Торренс скривился горькой, как полынь, усмешкой.

Терапевт откинулся на стуле, глядя на свои тощие пальцы.

– Многим, и я почти никогда не ошибался. Я помогу вам, если вы сами того хотите. А сейчас мне пора, – доктор встал, изображая что-то на манер поклона. – Приходите завтра в час. Прежде чем мы оговорим сами занятия, я хотел бы поговорить с вами о другой стороне проблемы, но об этом завтра. Всего хорошего.

Джек кивнул. Он сидел в этом кресле ещё десять минут, обдумывая слова доктора.

Мужчина достал из кармана визитную карточку, которую дал ему Генри. Перед самым уходом с работы Торренс достал её из мусорки и через несколько дней решил-таки пойти в больницу. Вместо лица улыбающегося терапевта на визитке он увидел перебинтованное лицо своего сына, которое смотрело на папу разочарованными глазами. «Я сделаю всё, что смогу, сынок, обещаю», – подумал Джек и положил визитку обратно в карман.