Глава 3. «Первая кровь»
Гул вертолётов стоял в ушах, как фантомная боль. Даже когда их давно уже не было на горизонте, Надя всё ещё слышала, как лопасти рассекают воздух, как вибрация бьёт по груди, как будто кто-то колотит ложкой по внутренней стороне черепа.
Она прижала ладони к вискам, пытаясь выбить это эхо из головы. Бесполезно. Война оседала внутри — как песок, как пепел, как горечь.
— Эй, переводчица! — выкрикнул кто-то сзади.
Она обернулась.
Боец, рыжий, с обветренным лицом и кривой ухмылкой, небрежно крутил в пальцах армейский нож.
— Говорят, ты за каждое слово тут по пять тысяч получаешь, а? — голос был насмешливым, но глаза цепкие. И опасные.
Надя молча потянулась за флягой, сделала глоток. Внутри — вода. Почти ледяная. Но в чужих глазах — уже водка, уже распущенность, уже повод.
— О, смотрите, она ещё и водку хлещет! — захохотал рыжий. — Вот это баба!
Она метнула флягу с такой яростью, что та со звоном ударилась о камень в сантиметре от его ботинка.
Тишина.
На одну секунду — напряжённая, звенящая, как струна перед разрывом.
Потом — взрыв смеха. Грубо. Громко. С хрипами и плевками.
— Бля, стерва! — рыжий наклонился, поднял флягу, отпил и бросил обратно. — Нормальная.
Корш наблюдал за сценой, не двигаясь. Прислонившись к броне, с руками в карманах, он смотрел будто сквозь, будто дальше. Вдаль, где заканчивались шутки и начинались могилы.
— Развлекаетесь? — спросил он спокойно, без угроз, но с такой тяжестью в голосе, что даже смех притих.
— Он начал, — бросила Надя, вытирая рот.
— Иди ко мне.
Она нахмурилась, но подошла.
— Сними.
— Что?
— Броник. Сейчас.
Она подчинилась. Сняла разгрузку, морщась. Корш шагнул ближе и резко дёрнул её за плечо. Надя едва не вскрикнула — вся правая сторона запылала огнём.
— Ушиб. После прыжков надо проверяться, а не геройствовать, — бросил он.
— Я не...
— Заткнись, — перебил он, не глядя.
Из кармана вылетел тюбик мази. Он надавил на него, выдавил гель и начал втирать. Холод ударил в кожу, заставил вздрогнуть. Пальцы Корша были грубые, мозолистые, но двигались аккуратно. Почти бережно. Почти.
— Завтра будет болеть сильнее, — сказал он.
— Спасибо, доктор Быков, — прошипела Надя сквозь зубы.
Он хмыкнул — коротко, почти невесело — и дернул ремень, затягивая броник на ней с новой силой.
— В шесть утра построение. Проспишь — выльют ведро. В этот раз — на голову.
Ночь
Ночь была неправильная. Непростительно тихая.
Надя не могла уснуть. То ли из-за боли в боку, то ли из-за того, что в голове крутились обрывки разговоров, чужие голоса, обрывки переводов — как будто язык войны въелся в сознание.
Она ворочалась, шипела сквозь зубы, искала позицию, в которой боль бы притупилась. Безуспешно.
Шорох.
Мгновенно — замерла. Сердце застучало в горле. Рука потянулась к кобуре.
— Кравец, — голос был тихим, но не терпящим возражений. Корш.
— Выходи. Быстро.
Она рванулась — на автомате, ноги в ботинках, ремень — на поясе, но...
— Без оружия.
Надя вышла. Холодный воздух вцепился в шею. Пыль скрипела под подошвами.
Улица была пуста. Только Корш — тень в полумраке. Он шагал вперёд, не оглядываясь.
— Куда мы...
— Молчать.
Она шла за ним, прикусив язык. В каждом жесте Корша — тревога. В каждом шаге — цель.
Они свернули за склад. Возле стены — темное пятно.
И тут она услышала.
Стон. Захлёбывающийся, едва живой.
Он лежал на спине, лицо — перекошено, глаза — в небо. Рыжий. Тот самый.
На груди — расползалась алая лужа, как гнилой цветок.
— Он... — прохрипел боец, — он подумал, что я... переводчик... Я...
Изо рта хлынула кровь. С губами, с воздухом, с последней мыслью.
Корш опустился на колени. Молча. Достал нож, разрезал куртку.
— Под ребро, — пробормотал. — Глупый ублюдок. Даже умрешь — не с умом.
Надя стояла в ступоре. Холод подбирался к пальцам, к горлу, к спине.
— Кто?
— Местные, — коротко ответил Корш. — Думали, он — тот самый переводчик, который слил их схрон.
— Это... — голос сорвался, и ей пришлось сглотнуть, — ...из-за меня?
Корш поднял взгляд. Острый, как сталь.
— Нет.
Из-за войны.
Рыжий дернулся. Один раз. Последний. Потом — замер.
Корш закрыл ему глаза. Медленно. Как будто знал, как это делается. Не в первый раз.
— Иди в палатку, — сказал он, не поднимаясь.
— Но...
— ИДИ, — рявкнул он так, что земля дрогнула.
Она пошла. На ватных ногах. Не оборачиваясь.
Потому что если обернётся — то не забудет никогда.
Утро.
Она проснулась, будто не спала вовсе. Просто на миг закрыла глаза — и снова открыла. Мир не изменился. Пыль. Тени. Запах железа.
Корш вернулся на базу один.
С ножом в руках. С каплей чужой крови на манжете.
Он не смотрел на неё. И никто не спрашивал больше, сколько она зарабатывает. Или что делает тут баба.
Потому что теперь она была частью этого.
Части, от которой уже не отмыться.