XIII. ГОСПОДИН БОНАСЬЕ
Во всей этой истории, как читатель мог заметить, был один человек,которым, несмотря на тяжелое его положение, никто не интересовался. Человекэтот был г-н Бонасье, почтенная жертва интриг политических и любовных, тактесно сплетавшихся между собой в ту эпоху, богатую рыцарскими подвигами и вто же время любовными похождениями. К счастью - помнит ли или не помнит об этом читатель, - мы обещали нетерять его из виду. Сыщики, арестовавшие его, препроводили его прямым путем в Бастилию итам, трепещущего, провели мимо взвода солдат, заряжавших свои мушкеты. Затем, оказавшись в полуподземном длинном коридоре, он подвергся состороны своих провожатых самому жестокому обращению и был осыпан самымигрубыми ругательствами. Сыщики, видя, что имеют дело с человекомнедворянского происхождения, обошлись с ним, как с последним нищим. Спустя полчаса явился писарь, положивший конец его мучениям, но не егобеспокойству, дав распоряжение отвести его в комнату для допроса. Обычноарестованных допрашивали в их камерах, но с г-ном Бонасье не считали нужнымстесняться. Двое конвойных, схватив злополучного галантерейщика, заставили егопройти по двору, ввели в коридор, где стояло еще трое часовых, открыликакую-то дверь и втолкнули его в комнату со сводчатым потолком, где былитолько стол, стул и где находился комиссар. Комиссар восседал на стуле ичто-то писал за столом. Конвойные подвели арестанта к столу и по знаку комиссара удалились натакое расстояние, чтобы до них не мог достигнуть звук его голоса. Комиссар, который до сих пор склонял голову над своими бумагами, вдругподнял глаза, желая проверить, кто стоит перед ним. Вид у комиссара былнеприветливый - заостренный нос, желтые выдающиеся скулы, глаза маленькие,но живые и проницательные. В лице было нечто напоминающее одновременно икуницу и лису. Голова на длинной, подвижной шее, вытягивающейся из-за воротачерной судейской мантии, покачивалась, словно голова черепахи,вытягивающаяся из-под ее брони. Комиссар прежде всего осведомился об имени и фамилии г-на Бонасье, ороде занятий и месте его жительства. Допрашиваемый ответил, что зовут его Жак-Мишель Бонасье, что емупятьдесят один год, что он бывший владелец галантерейной лавки, нынеоставивший торговлю, и живет на улице Могильщиков, в доме номер одиннадцать. Комиссар после этого, вместо продолжения допроса, произнес длинную речьоб опасности, которая грозит маленькому человеку, осмелившемуся сунуться вполитику. Кроме того, он пустился в пространное повествование о могуществе исиле г-на кардинала, этого непревзойденного министра, этого победителя всехпрежних министров, являющего блистательный пример для министров будущих,действиям и власти которого никто не может противиться безнаказанно. По окончании этой части своей речи, вперив ястребиный взгляд внесчастного Бонасье, комиссар предложил ему поразмыслить о своем положении. Размышления галантерейщика были несложны: он проклинал день и час,когда г-н де Ла Порт вздумал женить его на своей крестнице, и в особенноститот час, когда эта крестница была причислена к бельевой королевы. Основой характера г-на Бонасье был глубочайший эгоизм в соединении сотчаянной скупостью, приправленной величайшей трусостью. Любовь,испытываемая им к молодой жене, была чувством второстепенным и не моглабороться с врожденными свойствами, только что перечисленными нами. Бонасье серьезно обдумал то, что ему сказали. - Но, господин комиссар, - заговорил он с полным хладнокровием, -поверьте, что я более чем кто-либо знаю и ценю все достоинства егонесравненного высокопреосвященства, который оказывает нам честь управлятьнами. - Неужели? - недоверчиво спросил комиссар. - А если это действительнотак, то как же вы попали в Бастилию? - Как или, вернее, за что я нахожусь здесь - вот этого я никак не могусказать вам, ибо мне это и самому неизвестно. Но уж наверное не за поступки,которые могли бы быть неугодны господину кардиналу. - Однако вы должны были совершить какое-нибудь преступление, раз васобвиняют в государственной измене. - В государственной измене? - в ужасе вскричал Бонасье. - Вгосударственной измене?.. Да как же несчастный галантерейщик, который нетерпит гугенотов и ненавидит испанцев, может быть обвинен в государственнойизмене? Вы сами подумайте, господин комиссар! Ведь это же совершеннонемыслимо! - Господин Бонасье... - произнес комиссара глядя на обвиняемого так,словно его маленькие глазки обладали способностью читать в глубине сердец. -Господин Бонасье, у вас есть жена? - Да, сударь, - с дрожью ответил галантерейщик, чувствуя, что вотименно сейчас начнутся осложнения. - У меня... у меня была жена. - Как это - была? Куда же вы ее дели, если она у вас была? - Ее похитили у меня, сударь. - Похитили? - переспросил комиссар. - Вот как! Бонасье по этому "вот как!" понял, что дело его все большезапутывается. - Итак, ее похитили, - продолжал комиссар. - Ну, а знаете ли вы, ктоименно ее похитил? - Мне кажется, что знаю. - Кто же это? - Заметьте, господин комиссар, что я ничего не утверждаю. Я толькоподозреваю. - Кого же вы подозреваете? Ну, отвечайте откровенно. Господин Бонасье растерялся; следовало ли ему во всем отпираться иливсе выложить начистоту? Если он станет отрицать все, могут предположить, чтоон знает слишком много и не смеет в этом признаться. Сознаваясь, он докажетсвою добрую волю. Он решил поэтому сказать все. - Я подозреваю мужчину высокого роста, черноволосого, смуглого, важногона вид, похожего на знатного вельможу. Он несколько раз следовал за нами,как мне показалось, когда я поджидал жену у выхода из Лувра и отводил еедомой. Комиссар как будто несколько встревожился. - А имя его? - спросил он. - О, имени его я не знаю. Но, если бы мне пришлось встретиться с ним, ясразу узнал бы его даже среди тысячи других, ручаюсь вам. Комиссар нахмурился. - Вы говорите, что узнали бы его среди тысячи других? - переспросил он. - Я хотел сказать... - пробормотал Бонасье, заметив, что ответилнеудачно. - Я хотел сказать... - Вы ответили, что узнали бы его, - сказал комиссар. - Хорошо. Насегодня достаточно. Необходимо, раньше чем мы продолжим этот разговор,уведомить кое-кого о том, что вам известен похититель вашей жены. - Но ведь я не говорил вам, что он мне известен! - в отчаяниивоскликнул Бонасье. - Я говорил как раз обратное... - Уведите заключенного! - приказал комиссар, обращаясь к двумстражникам. - Куда прикажете его отвести? - спросил писарь. - В камеру. - В которую? - Господи, да в любую! Лишь бы она покрепче запиралась, - произнескомиссар безразличным тоном, вселившим ужас в несчастного Бонасье. "О, боже, боже! - думал он. - Беда обрушилась на мою голову! Жена,наверное, совершила какое-нибудь ужасное преступление. Меня считают еесообщником и покарают вместе с нею. Она, наверное, призналась, сказала, чтопосвящала меня во все. Женщины ведь такие слабые создания!.. В камеру, впервую попавшуюся! Ну конечно! Ночь коротка... А завтра - колесо,виселица... О, боже, боже! Сжалься надо мною! " Не обращая ни малейшего внимания на жалобные сетования г-на Бонасье,сетования, к которым они, впрочем, давно должны были привыкнуть, караульныеподхватили арестанта с двух сторон под руки и увели в камеру. Комиссарпоспешно принялся строчить какое-то письмо. Писарь в ожидании стоял возленего. Бонасье в эту ночь не сомкнул глаз - не потому, что камера его былаособенно неудобна, но страшная тревога не позволяла ему уснуть. Всю ночь онпросидел на скамеечке, вздрагивая при малейшем звуке. И, когда первые лучисолнца скользнули сквозь решетку окна, ему показалось, что само солнцеприняло траурный оттенок. Вдруг он услышал, как отодвигается засов, и даже подскочил от ужаса. Онрешил, что за ним пришли, чтобы отвести на эшафот. Поэтому, когда в дверях вместо палача появился вчерашний комиссар сосвоим писарем, он готов был броситься им на шею. - Ваше дело, милейший, крайне запуталось со вчерашнего дня, - сказалкомиссар. - И я советую вам сказать правду. Только ваше чистосердечноераскаяние может смягчить гнев кардинала. - Но я готов все сказать! - воскликнул Бонасье. - По крайней мере, все,что я знаю. Прошу вас, спрашивайте меня. - Прежде всего: где находится ваша жена? - Ведь я говорил вам, что она похищена. - Да, но вчера после пяти часов дня она благодаря вашей помощи сбежала. - Моя жена сбежала? - воскликнул Бонасье. - Несчастная! Но, сударь,если она сбежала, то не по моей вине, клянусь вам! - Для чего вы днем заходили к вашему жильцу, господину д'Артаньяну, скоторым вы о чем-то долго совещались? - Да, это правда, господин комиссар. Признаюсь в этом и признаюсь, чтоэто была ошибка. Я действительно был у господина д'Артаньяна. - С какой целью вы заходили к нему? - С целью попросить его разыскать мою жену. Я полагал, что имею правотребовать ее назад. По-видимому, я ошибся и очень прошу вас простить меня. - Что же вам ответил господин д'Артаньян? - Господин д'Артаньян обещал помочь мне. Но я вскоре убедился, что онпредает меня. - Вы пытаетесь ввести суд в заблуждение! Д'Артаньян сговорился с вами,и в силу этого сговора он разогнал полицейских, которые арестовали вашужену, и скрыл се от преследования. - Господин д'Артаньян похитил мою жену? Да что вы мне тутрассказываете? - К счастью, господин д'Артаньян в наших руках, и вам будет устроена сним очная ставка. - Ну что ж, я, право, этому рад! - воскликнул г-н Бонасье. - Хотелосьбы увидеть хоть одно знакомое лицо... - Введите господина д'Артаньяна! - приказал комиссар, обращаясь ккараульным. Караульные ввели Атоса. - Господин д'Артаньян, - произнес комиссар, обращаясь к Атосу, -расскажите, что произошло между вами и этим господином. - Но это вовсе не господин д'Артаньян! - вскричал Бонасье. - Как - не господин д'Артаньян? - в свою очередь, закрпчал комиссар. - Ну конечно, нет! - сказал Бонасье. - Как же зовут этого господина? - спросил комиссар. - Не могу вам сказать: я с ним не знаком. - Вы с ним не знакомы? - Нет. - Вы никогда его не видели? - Видал, но не знаю, как его зовут. - Ваше имя? - спросил комиссар. - Атос, - ответил мушкетер. - Но ведь это не человеческое имя, это название какой-нибудь горы! -воскликнул несчастный комиссар, начинавший терять голову. - Это мое имя, - спокойно сказал Атос. - Но вы сказали, что вас зовут д'Артаньян. - Я это говорил? - Да вы. - Разрешите! Меня спросили: "Вы господин д'Артаньян?" - на что яответил: "Вы так полагаете?" Стражники закричали, что они в этом уверены. Яне стал спорить с ними. Кроме того, ведь я мог и ошибиться. - Сударь, вы оскорбляете достоинство суда. - Ни в какой мере, - спокойно сказал Атос. - Вы господин д'Артаньян! - Вот видите, вы снова это утверждаете. - Но, господин комиссар, - вскричал Бонасье, - уверяю вас, тут не можетбыть никакого сомнения! Господин д'Артаньян - мой жилец, и, следовательно,хоть он и не платит мне за квартиру или именно поэтому, я-то должен егознать. Господин д'Артаньян - молодой человек лет девятнадцати - двадцати, неболее, а этому господину по меньшей мере тридцать. Господин д'Артаньянсостоит в гвардейской роте господина Дезэссара, а этот господин - мушкетериз роты господина де Тревиля. Поглядите на его одежду, господин комиссар,поглядите на одежду! - Правильно! - пробормотал комиссар. - Это, черт возьми, правильно! В эту минуту распахнулась дверь, и гонец, которого ввел один изнадзирателей Бастилии, подал комиссару какое-то письмо. - Ах, негодная! - воскликнул комиссар. - Как? Что вы сказали? О ком вы говорите? Не о моей жене, надеюсь? - Нет, именно о ней. Хороши ваши дела, нечего сказать! - Что же это такое? - воскликнул галантерейщик в полном отчаянии. -Будьте добры объяснить мне, господин комиссар, каким образом мое дело можетухудшиться от того, что делает моя жена в то время, как я сижу в тюрьме? - Потому что все совершаемое вашей женой - только продолжениезадуманного вами совместно плана! Чудовищного плана! - Клянусь вам, господин комиссар, что вы глубоко заблуждаетесь, что я ипонятия не имею о том, что намеревалась совершить моя жена, что я не имею нималейшего отношения к тому, что она сделала, и, если она наделала глупостей,я отрекаюсь от нее, отказываюсь, проклицаю ее! - Вот что, господин комиссар, - сказал вдруг Атос. - Если я вам большене нужен, прикажите отвести меня куда-нибудь. Он порядочно надоел мне, вашгосподин Бонасье. - Отведите арестованных в их камеры, - приказал комиссар, одним и темже движением указывая на Атоса и Бонасье, - и пусть охраняют как можностроже. - Если вы имеете претензии к господину д'Артаньяну, - с обычным своимспокойствием сказал Атос, - я не совсем понимаю, в какой мере я могузаменить его. - Делайте, как вам приказано! - закричал комиссар. - И никаких сношенийс внешним миром! Слышите! Атос, пожав плечами, последовал за караульными, а Бонасье всю дорогутак плакал и стонал, что мог бы разжалобить тигра. Галантерейщика отвели в ту самую камеру, где он провел ночь, и оставилиего там на весь день. И весь день Бонасье плакал, как настоящийгалантерейщик: да ведь, по его же собственным словам, в нем не было и тенивоинского духа. Вечером, около девяти часов, уже собираясь лечь спать, он услышал шагив коридоре. Шаги приближались к его камере; дверь открылась, и вошликараульные солдаты. - Следуйте за мной, - произнес полицейский чиновник, вошедший вместе ссолдатами. - Следовать за вами? - воскликнул Бонасье. - Следовать за вами в такойчас? Куда это, господи помилуй? - Туда, куда нам приказано вас доставить. - Но это не ответ! - Это единственное, что мы можем сказать вам. - О, боже, боже! - прошептал несчастный галантерейщик. - На этот раз япогиб! И он, совершенно убитый, без всякого сопротивления последовал закараульными. Его провели по тому же коридору, по которому он уже проходил, затем онипересекли двор, прошли через другое здание и, наконец, достигли воротглавного двора, где ждала карета, окруженная четырьмя верховыми. Бонасьепосадили в карету, полицейский чиновник устроился рядом с ним, дверцызаперли на ключ, и оба оказались как бы в передвижной тюрьме. Карета двинулась вперед медленно, словно траурная колесница. Сквозьрешетку, защищавшую окно, арестованный мог видеть только дома и мостовую. Нокоренной парижанин, каким был Бонасье, узнавал каждую улицу по тумбам,вывескам и фонарям. Подъезжая к церкви святого Павла, возле которой казнилиузников Бастилии, приговоренных к смерти, он чуть не лишился чувств и дваждыперекрестился. Он думал, что карета здесь остановится. Но карета проехаламимо. Несколько позже он снова пережил безграничный ужас. Они проезжали вдолькладбища Святого Якова, где хоронили государственных преступников. Однотолько его несколько успокоило: прежде чем их похоронить, им обычно отрубалиголову, а его собственная голова пока еще крепко сидела на плечах. Но, когдаон увидел, что карета сворачивает к Гревской площади, когда он увиделостроверхую крышу городской ратуши и карета въехала под арку, он решил, чтовсе кончено, и попытался исповедаться перед полицейским чиновником. В ответна отказ чиновника выслушать его он принялся так жалобно кричать, что тотпригрозил заткнуть ему рот кляпом, если он не замолчит. Эта угроза немного успокоила Бонасье. Если его собирались казнить наГревской площади, не стоило затыкать ему рот: они ведь уже почти достиглиместа казни. И действительно, карета проехала через роковую площадь, неостанавливаясь. Приходилось опасаться еще только Трагуарского креста ().А туда именно карета и завернула. На этот раз не могло быть сомнений: на площади Трагуарского крестаказнили приговоренных низкого звания. Бонасье напрасно льстил себе, считаясебя достойным площади Святого Павла или Гревской площади. Его путешествие иего жизнь закончатся у Трагуарского креста. Ему не виден был еще злосчастныйкрест, но он почти ощущал, как этот крест движется ему навстречу. Шагах вдвадцати от рокового места он вдруг услышал гул толпы, и каретаостановилась. Этого несчастный Бонасье, истерзанный всеми пережитымиволнениями, уже не в силах был перенести. Он издал слабый крик, которыйможно было принять за последний стон умирающего, и лишился чувств.