Здесь или никогда

«Но что с тобой, друг милый? Отчего
Ты так бледна, и помертвели розы
Твоих ланит?»

Я и сам, честно говоря, не до конца понял, когда успел наступить тот самый знаменательный день нашего переезда.
Жизнь ощущалась так, словно невидимый режиссер, сидящий где-то за пределами этих идеальных декораций моей жизни, нажимал на ускорение будничной рутины и, наоборот, восстанавливал обычный ход времени, а может даже замедлял его, когда наступали по-настоящему важные моменты.
Воистину я совсем не понимал, кого мне стоило благодарить за этот дар небес, ведь, как правило, в жизни все происходит с точностью до наоборот.
И вот, я и Ханна стоим перед дверьми того самого идеального дома.
Небо сказочно голубое, не видно ни единого облачка. Птицы поют так, словно им за это платят, а от куста жасмина, цветущего у кованной калитки, разносится такой сладкий аромат, что голова начинает идти кругом.
Я даже от неверия в действительность происходящего, предварительно вырезал то самое объявление с фотографией, чтобы сравнить с реальностью. Возможно, надеялся отыскать недостатки, но зря. Он был ровно такой же глянцевый и чистый, как на огрызке публикации, зажатой в моей руке.
Моя, уже, невеста нежно прижималась к моему плечу и в её глазах отражался восторг, который она уже не могла скрывать, Ханна даже немного привстала на носочки от нетерпения, что умиляло меня до слез.
— Хочешь поскорее зайти внутрь?
Она порывисто закивала.
— Скажи ведь, это идеальное место, чтобы начать жизнь с чистого листа, — я заглянул в её светлые глаза, лицо по-прежнему освещала улыбка, — создать семью там, среди приветливых соседей.
—Какая-то сплошная Американская мечта! — заливисто рассмеялась Ханна и чуть призадумавшись, добавила, — но мне правда-правда нравится!
Я чмокнул её в золотистую макушку.
— Уже прямо вижу, как я в белом передничке встречаю добродушных, пришедших поздравить нас с новосельем соседей,
—В одном передничке? — я не мог сдержаться и нарочито хмурясь, взглянул на неё.
—Боже, конечно же...Да! — Она слегка наступила мне на ногу и засмеялась,
—Как же иначе я еще могу им понравится? Не умом же?
—Милая, я уверен, что ты им уже нравишься, пусть они пока с тобой и не знакомы!
—Подлиза — она оставила у меня на щеке влажный поцелуй и мечтательно продолжила, следуя рядом со мной, под руку к нашему дому,
— С самой, по-киношному, милой улыбкой на лице, выношу им яблочный пирог, украшенный подпаленными взбитыми сливками на красной клетчатой салфетке!
—О, да, описываешь всё именно так, как я хочу! — я обнимал её,
—Я просто знаю все, что ты хочешь! О! И обязательно с одной вишенкой на самой большой горе сливок!
— Как ты, блин, это делаешь? Ведь ты буквально читаешь мои мысли, милая! Я же в это время буду косить газон в джинсовом комбинезоне и соломенной шляпе, изредка подозрительно поглядывая на тебя. А то вдруг какой-то сосед, неудовлетворенный своей личной жизнью, начнет косо на тебя посматривать?
—Боишься, что ему захочется вкусить не только мои пироги, но и меня саму? — она остановилась напротив, повернувшись вплотную к моему лицу, прямо перед входом в дом — Пора бы запомнить, что меня интересуешь только ты и твой джинсовый комбинезон...
—Эй, а соломенная шляпа? Она вообще-то тоже весьма неплоха! — я сделал вид, что поправляю невидимую шляпу на своей голове.
—Это не соломенная, а ковбойская! — теперь уже она поправляла эту невидимую шляпу у меня на голове, так, что я уже ощущал её неотъемлемой частью себя, — теперь то, что надо!
Я наклонился и сорвал соломинку с уже нашего газона,
—А теперь вообще идеально!
Ханна заливисто засмеялась.
В это время луч солнца пробивался сквозь деревья, отражаясь в глубокой реке, «Такой же, как цвет её глаз. — «Американская мечта! Как точно она подметила!» — я нежно поцеловал её в губы, открывая ей дверь в наш новый идеальный дом.
Со стороны могло показаться, что мы сошли с журнальной обложки. Красавица жена и я, вполне неплохо сложенный шатен двадцати шести лет от роду. Её глаза на солнце отливают сапфировой бирюзой, а мои имеют четкий цвет хорошо выдержанного виски.
Интересно, какие глаза будут у наших детей? Хм, я уже имею право об этом думать? Дом купил, а, дерево я воткну завтра же, чтобы приступить к самому ответственному занятию в этом немаловажном списке дел каждого мужчины.
В то же время, рабочие, снующие туда-сюда, словно муравьи, разгружали наше совместно нажитое имущество. Лампы, полки, книги Ханны, радио и комод из красного дерева, купленный мной когда-то на аукционе.
Двое парней покрепче, красные как пара раков, выносили из грузовика старое, видавшее виды пианино, покрытое толстым слоем пыли и, чихая и пыхча, заносили его в наш дом.
Если честно, не припомню, когда оно у меня появилось, возможно еще до встречи с Ханной.
Это время я постарался забыть, или может, моя память сама стерла его подчистую, просто посчитав бессмысленным и безликим. Потому что именно так и было. У меня не было никаких сомнений.
А еще, когда я пытался хоть как-то через силу пролить хоть каплю света на свое прошлое, у меня сразу начинались невообразимые головные боли. И спасти меня могло лишь прикосновение Ханны, а где прикосновение Ханны, там уже не до тяжелой мыслительной деятельности.
И вот когда мы, рука об руку, переступили порог, в нашем прекрасном доме у реки уже стояли другие груды коробок с нашими вещами. Сквозь начищенные до блеска, окна, пробивались теплые красноватые лучи солнца. А внутри, в этих лучах танцевали крупинки пыли, поднятые ногами рабочих, словно волшебная пыльца.
Коробок и правда была уйма и от них шел аромат свежей деревянной мебели и пыльного картона.
— И откуда только у нас столько вещей, милая? Ты ограбила магазин, чтобы заполнить этот дом?
—Если бы, это просто моя косметичка! — хихикнула Ханна в кулачок, — И то, не вся, остальное во второй машине.
—Разве я не говорил тебе, что косметика на твоем лице — это лишнее?
—Говорил, но я не склонна верить словам. Плюс, ты так не разу и не видел меня без макияжа!
—Врушка! Сейчас я тебя умою и докажу, что я прав!
Я схватил её на руки, одним быстрым движением закинул на плечо, не упуская момента, признаюсь, даже шлепнул по самому мягкому месту. Как тут удержаться? И, улыбаясь как заправский маньяк, понес свою жертву прямиком на второй этаж.
—Эй, куда? — хохотала она, легонечко колотя меня кулачками по спине, — ванная справа, на первом этаже!
—Правда? Я не вижу! Я ослеп от твоего сияния!
— Так давай смоем его в совместном душе? Для этого просто нужно дождаться, когда ребята занесут остатки вещей и я вся твоя!
—А я не хочу ждать, продавец сказал, что на втором этаже отменная звукоизоляция, почему бы не проверить это сейчас.
Теперь уже Ханна шлепнула меня по заднице. Довольно сильно.
И тут же засмеялась еще заразительнее:
—Теперь мы квиты, дорогуша!
—Тем более, моя милая мстительная особа, теперь в нашем распоряжении не только скрипящий диван, а огромная кровать с ортопедическим матрасом, ммм...!
—Не припомню, чтобы он скрипел...ладно, ведь теперь это не имеет совершенно никакого значения.
—Я уже говорила тебе, что ты умеешь быть чертовски убедительным?
—А я говорил тебе, что безумно тебя люблю? — я поставил её на пол около нашей новой кровати и присел на неё. — Какая мягкая! Проверишь?
Ханна нарочито медленно прошла к двери в спальню и звонко закрыла её на замок, а вернувшись ко мне, села на мои колени и сказала:
—Повторяй это почаще, тогда я точно не успею забыть!
И одним легким толчком, уронила меня на упругий, еще не заправленный ничем матрац.
Ну и кто на самом деле оказался жертвой?
—Сейчас мы вместе все и проверим!
Ханна медленно сняла с себя оверсайз футболку, которую одолжила у меня. Ненавидел, когда она её надевала. Всегда прятала все самое вкусное подальше от моих глаз, но я уже знал её тело наизусть, да и фантазия у меня отменная.
И вот теперь увидев своими глазами, что на ней нет нижнего белья, я совершенно пропал.
Нежно, но по-хозяйски, я взял её за шею и притянул её губы к своим, проводя своим немного загрубевшим пальцем по её влажному едва приоткрытому ротику.
Затем едва касаясь дыханием, прошелся по бархатной мочке её крошечного ушка и уже настойчивее начал покрывать горячими влажными поцелуями её слегка солоноватую кожу ниже и ниже, дойдя до отвердевшей груди. Слегка облизнул нежную выпуклость кожи и крепко сжал обеими руками отвердевшие соски.
Она тут же покрылась мелкими милыми мурашками и выгнулась словно кошка, закусывая свою губу и закатывая глаза от наслаждения.
Затем я кончиками пальцев погладил её между лопаток, чтобы усилить этот эффект. Знаю же, что у неё срывает крышу от правильно дозированной щекотки.
Женская кожа — это удивительный орган, поглаживаниями которого можно довести до райского наслаждения. Жаль, что у нас мужчин все просто, как коробка передач на старой колымаге.
Моя женщина уже начала слегка покусывать меня за шею, а значит пора переходить к активным действиям. Я перевернул её на спину, оказавшись сверху и медленно опустился на колени, с треском освобождая её от обтягивающих черных джинсов, заброшенных затем в самый дальний угол.
Вот уйдут эти работяги, я спрячу или выброшу все её вещи, которые долго снимать. Незаконно имея такую фигуру и зная, как сильно она меня заводит одним взглядом, закрывать себя на сотни замков. По нашему дому она будет щеголять в одном полупрозрачном шелковом халате.
Опустившись на колени, я провел языком по внутренней стороне её бедер, и взглянул на неё. Лицо Ханны выражало крайнюю степень наслаждения происходящим, она слегка смущенно улыбалась, но глаза уже были с поволокой вожделения. И я начал сильнее сжимать ее бедра, а кончиками пальцев поощрил те самые мягкие и чувствительные места возле впадинок у ягодиц.
Её внезапно громкий стон с придыханием подтвердил, что мой язык подвешен как надо и затем мы полностью растворились друг в друге без остатка и без шанса на спасение.
Напрочь позабыв про суетящихся внизу рабочих и время.
Но закрывая за ними двери, я весьма щедро вознаградил их чаевыми, за недюжинное терпение и понимание.
Вкусив однажды этот сладкий дурманящий вкус Ханны, похожий на вкус самой спелой и сочной вишни, не хочешь пробовать больше ничего иного.
Наши первые дни после переезда, как и все остальные с моей любовью, были наполнены счастьем. Мы не могли насытиться, упиваясь им до опьянения, познавая прелести этого мира и друг друга, словно только начали жить.
Половину коробок мы разбирали вдвоем, но улыбка не сходила с наших лиц, кажется, никогда.
Счета приходили не большие, а добродушные безликие соседи, сменяя один другого, заносили нам разную еду, пили чай и рассказывали о том, что это лучшее место на земле.
«Мы с Джоном прожили здесь 45 лет, и наша любовь продолжает только расти» — рассказывала седовласая старушка, держа своей морщинистой рукой такого же седовласого старичка.
Удивительно, но в этом райском местечке, старики даже не пахли пыльной усталостью и кислой смертью, которой они обычно пахнут в больших городах. В подземке, бывало, я старался незаметно прятать нос или задерживать дыхание и все гадал, почему так? И что бы мне такое сотворить с собой, что не издавать на исходе жизни этот отвратный аромат. Чтобы моим внукам и жене не приходилось улыбаться мне в глаза, а затем идти на крыльцо и глубоко дышать, стараясь забыть поскорее эти ярко выраженные ноты старости и болезни.
Если в большом и шумном городе такие пары были скорее исключением из правил, здесь напротив все было насквозь пропитано гармонией.
Однажды вечером, когда наша гардеробная была почти заполнена под завязку, Ханна решила устроить мне заводной показ мод, демонстрируя различные облачения из разных времен своей жизни, однозначно надеясь проверить в этот раз на прочность наш новый кухонный стол:
—В этом пиджаке я впервые отправилась на собеседование! — она крутилась, демонстрируя мне во всей красе синий пиджак, расшитый блестящими пайетками, словно чешуёй, надетый на голое тело.
Не то, чтобы я был фанатом модных показов, но на такие бы ходил и ходил.
—Потрясающе, браво! —Я сидел на полу и громко аплодировал ее импровизированному дефиле на длинном кухонном столе.
—Чего браво? Ты даже не спросишь, была ли я одета точно также, как сейчас?
—Я спрошу получила ли ты работу, а на основании этого уже будет ясно как именно ты ходила в этом пиджаке!
—Не получила! В том то и дело!
—Ну значит, стоит сделать выводы и пойти в следующий раз так, как ты сейчас одета!
После этих моих слов, пиджак полетел мне прямо в лицо, неприятно кольнув блестящими чешуйками, а Ханна уже пропала где-то в горе коробок, вынимая новый наряд.
— О, смотри, а в этом платье я ходила на выпускной!
—Ты точно в этом была королевой бала.
Она натянула через голову короткое черное платье с длинными облегающими рукавами и нижней объемной юбкой в красную клетку. С её рыжими волосами сочетание было убийственное.
—Я не могу представить, что кто-то в платьях-тортах, с дурацкой прической, похожей на гнездо аиста, мог тебя затмить!
—Затмить меня никто не смог, тут ты прав. Но королевой бала я и не смела мечтать быть. Смеешься? С моим характером? Слава богу, что я вообще смогла выпуститься!
—Так вы, леди, были та еще негодница!
—У тебя до сих пор были какие-то сомнения?
—Порой закрадывались.
Ханна ловко спрыгнула с кухонного стола, на котором происходило сие дефиле, чтобы сменить облачение. И затихла.
—Милая, ты в порядке?
Она тут же вышла, выглядящая ровно также, как в тот важный для меня день.
— А в этом платье ты сделал мне предложение! Помнишь?
—Я все помню, словно это было вчера!
—Так вы, сударь, льстец.
Она убийственно стрельнула в меня глазами.
А я, откинув назад, её пиджак, который до этого возбужденно переминал в руках, схватил её и одним легким движением усадил на кухонный стол. Но Ханну такой расклад явно не устроил:
—Когда ты уже научишь меня водить?
—Милая, хоть завтра, ты же знаешь.
—Я не об этом, дурень. А о том, что теперь пора бы мне порадовать твою коробку передач.
Медовый месяц, подумаете вы и будете правы. Не переживайте, у нас ничего от такой тонны сладостей не слиплось.
Остальные же оставшиеся груды коробок, за ненадобностью для наших игр, стояли, будто специально созданные для уюта, декорации, нагроможденные тот тут то там понемногу.
Ханна даже закинула на них новогоднюю гирлянду, сияющую золотыми огнями, и сказала, что если не разберем вещи до Рождества, то нам не придется тратиться на новогоднюю ель. Я был не против.
А между остальными вещами, мы лавировали, постепенно разгребая эти милые завалы начала нашей счастливой семейной жизни.
Тут, словно на окраине мира, в неведомом краю, я почувствовал, что все будет хорошо, даже если мир вокруг рухнет.
Если бы существовал мой личный рай, то он был бы выглядел именно так!
По вечерам, гуляя по бесконечным аллеям парка, замечая призрачное движение теней деревьев на глади воды, мы читали друг другу книги и нараспев цитировали наших любимых поэтов:
— В нашем маленьком доме будет счастье и радость. В нём покой и уют навсегда!
— ...навсегда!
Мы вторили друг другу, оканчивая мысли и воплощая мечты в реальность. Любимая легко лавировала между коробок, ловко находя нужные мне вещи в совершенно неожиданных местах.
—Этот переезд — это что-то волшебное! —заключала она, держа в руках утерянную мной рубашку, — Не могу поверить, что это происходит со мной!
— Полностью соглашаюсь с твоим неверием, любимая! —я был на подъеме, работа шла в гору, а рядом самый дорогой в мире человек.
В моей жизни никогда не происходило ничего критически плохого. Про таких как я, все завистливо говорят «счастливчик». Таким всё даётся легко и без особых усилий, но мало кто догадывается, что за этим обычно стоят годы неустанной работы.
Память очень странная штука. Она однозначно женщина, в этом не может быть ни малейшего сомнения, ведь когда она необходима, она подводит.
А когда все идеально, словно картинки из забытого в родительском доме, фотоальбома, начинают всплывать эпизоды моего прошлого. Видимо, моя психика наконец-то успокоилась и поняла, что я в полной безопасности. Неужели. Я могу просто вспоминать свою жизнь, не переживая о том, что мне нечего будет рассказать своим будущим рыжеволосым, очень на это надеюсь, детям.
Вот я впервые держу ложку. Забиваю свой первый гол. Папа учит меня водить наш старый мерседес, а мама держит за руку, стоя рядом на выпускном. Мама тоже рыжая. Вот откуда у меня такая дикая тяга к огненным женщинам. А у папы очки на пол лица.
Я совсем не могу вспомнить их в молодости, но после нашего с Ханной переезда сюда, частенько мысленно возвращаюсь к своему прошлому. Наверное, это тот самый пресловутый возраст ностальгии, когда хочется именно такой жизни, как у наших родителей.
Я вспомнил, что отец погиб, спасая маленькую девочку, случайно выбежавшую на дорогу в самый неподходящий момент. Его сбила огромная фура.
Пережить именно этот момент было сложно, так как я все видел своими детскими глазами. После этого мама говорила, что я замкнулся в себе и целиком и полностью ушел в чтение книг и изучение бизнес-стратегий. Мечтал основать свою самую прибыльную в стране фирму, чтобы отец мной мог гордиться. И выполнил то, чего хотел.
От отца же мне остались огромные очки с толстенными диоптриями, тонна красивых книг, тяга к знаниям и несколько фотографий, на которых я рядом с мамой и целой вереницей папиных коллег, облаченных по все черное, под дождем, медленно бредем за катафалком. И этот запах смерти и грозы.
По этой причине многие свои проблемы с памятью я привык списывать на пережитый в раннем возрасте сильный стресс, также мне говорили многочисленные психологи, которых я посещал для маминого успокоения.
Как бы там ни было, я всегда был «деятельным малым», так говорила мне мама. Вроде как в 15 лет начал работать на мойке, а в 20 уже открыл своё дело, приносящее по сей день немалый доход.
Никто из знакомых никогда не говорил про меня ничего плохого. Я был абсолютно свободным счастливым человеком.
Я так думал.
Пока не встретил её. Я ел плесневелые сухари и считал, что это тирамису, но попробовав настоящий нежнейший десерт, я считаю, что был тупым дикарем, убеждая всех вокруг, что сухари это блаженство!
Каждый наш прожитый день в пригороде был наполнен радостью, где мы писали свою идеальную историю.
Вскоре Ханне надоело два раза в неделю ездить на работу в город, и она устроилась на работу в самый близкий к дому детский сад, и приходя домой упивалась непрекращающимися рассказами:
— Ты себе и представить не можешь, какие они милые! И пахнут молоком, словно их родители по вечерам замачивают их в чане для аромата — похоже её восторгу не было предела, глаза, так и сияли вдохновением, а щечки горели румянцем. — А детское сердце чище всего на свете! Сегодня прочла им целую главу из «Питера Пэна», так половина плакали, а во взгляде остальных читалось участие, такое, какого у взрослых не встретишь!
Сидя напротив меня и в излюбленной манере накручивая прядь золотых волос на палец, она продолжала повествование, которое будоражило её до глубины её бесконечной души.
Ханна — ангел. Обладая незаурядной внешностью, она являлась эталоном красоты для многих её подруг в городе, а здесь, в этом волшебном месте, в которое мы переехали, мне казалось, её любили даже собаки.
Имея великолепные волосы, взгляд, бурлящий жизнью в глазах, смахивающих на два чистейших, но бездонных озера, обладая белоснежной кожей и самой сексуальной фигурой, которую я когда-либо встречал, она была умна. Бесконечно умна и остра на язык. Настолько, что казалось порой, я недостоин её.
— А мне ты не читала «Питера Пэна»! Выходит, я глупее твоих любимых детишек, — я не упускал возможно завести её, заставить глаза сиять еще ярче.
Она засмеялась.
— Выходит, что так. О, боже, что я нашла в тебе таком глупеньком? — встав с высокого кухонного стула, она в мгновении ока оказалась рядом, ухватив за ворот рубашки. И сейчас любимые глаза были напротив. — Но у нас есть уникальная возможность наверстать школьные пробелы! — девушка нежно чмокнула меня в нос и убежала в гостиную, удобно расположившись на диване.
Если я не в раю, то мне оно не нужно. У меня здесь свой.
Да, я знаю, что моя жизнь кажется идеальной, но так оно и было.
Я мечтал, нет, я очень надеялся, чтобы это не закончилось никогда.