Кладбище тестов

• Кисе РетаЭто немыслимое слово – «Прощай» – намертво засело в его голове, и, слоняясь по безлюдным улицам вечернего города, Кисе на все лады его повторял.
Прощай – и дело с концом.
Прощай – я больше тебя не люблю.
Прощай – не ищи меня.
Случилось непоправимое, страшное, вот что означало это слово.
Случилось прямо тут, с ним.
И изменить ничего нельзя.
Кисе покачал головой собственным мыслям.
Он пришел к тебе с каким-то делом – сейчас даже не вспомнить, с каким, – и так и застыл посреди холодной комнаты, где мгновение назад тонко пахло тюльпанами и было так уютно, как будто хозяйка специально старалась довести окружающее пространство до состояния такого комфорта, в котором нормальный человек никаких других слов, как «чтоб я так жил», придумать не может.
И Рета даже еще пооглядывался, надеясь обнаружить кого-нибудь за шкафом или за шторой. Но никого в комнате не было. Эти слова предназначались именно ему.
...Когда продрогший Кисе открыл дверь своего дома, теплые глубины коридора отозвались эхом щелчка. Он медленно прошел в ванную, потом долго сидел на краю ванны, старательно думая только о том, как устал, не позволяя себе думать о тебе.
...Вы с Кисе вернулись домой, и ты сразу же отправилась мыть руки.
Вдруг без предупреждения тебя схватили сзади, прижали к стене, и удерживали на месте твердым, как камень, телом, почти в два раза больше твоего собственного.
— Прости. Я пытался сказать себе нет, — с сожалением прошептал Кисе, запустив руку в твои волосы и наклонив твою голову вбок. Его теплый язык проложил влажную дорожку по твоей шее. – Но ты нужна мне. Прямо сейчас.
...Кисе, дико замотав головой, вылетел из ванной. И вспомнил, что не включил нигде свет. Даже слабый ночник, который он включал, чтоб не упасть ночью с лестницы, и тот не горел.
Шаркая и спотыкаясь, Кисе добрел до спальни, где тоже было темно.
Темнота излучала враждебность, как будто искрила.
Кисе разделся и лег, словно нырнул в омут этой самой враждебности. Он лег и вытянул руки поверх одеяла, изо всех сил стараясь в своих мыслях случайно не коснуться того, чего никак нельзя касаться.
Так он лежал долго.
Думать и анализировать не было сил.
Зато очень было жалко себя.
Но, как и следовало ожидать, его подсознание продолжило то, на чем остановилась в ванной.
...Кисе, нежно прикусив мочку твоего ушка, притянул тебя к себе, наклонил голову и коснулся твоих губ. Тело Реты дрожало.
Опустив голову к твоей ключице, он слегка прикусил ее, стараясь при этом не повредить кожу. Затем он лизнул нежное, как шелк, место, и спустился ниже к груди. Твоей кожи коснулось теплое и влажное дыхание. Кисе покусывал нежную вершинку твоей груди, и ты снова непроизвольно выгнулась.
Он приподнял голову, и ты увидела на его губах улыбку сладостного предвкушения.
Кисе, покрывая поцелуями твой живот, медленно опускался вниз по твоему телу, и первое прикосновение его языка к сосредоточению твоего желания было сопровождено таким стоном, что Рета возликовал оттого, что в его силах доставлять тебе такое неземное наслаждение...
...Ну, может, на сегодня уже хватит, а? Ну, хотя бы на сегодня!?
Ну, пожалейте вы меня кто-нибудь, смилуйтесь надо мной!
Когда-то, совсем недавно – а кажется, что целая вечность прошла! - в прежние, хорошие времена мы друг другу звонили – так было веселее и так было легче дожить до вечера, когда мы, наконец, увидимся и сможем поговорить и посмотреть в глаза друг другу.
Очень многое проясняется, когда можно поговорить и посмотреть в глаза, и там, в прошлом, это было очень понятно, и от этого хорошо. Впрочем, всегда кажется хорошим то, что уже прошло, или то, что еще не наступило.
Нет.
Кисе откинул одеяло, сел на кровати и потер виски. Паника нарастала неудержимо, и он знал – еще чуть-чуть, и он не сможет ее контролировать. Он взял с прикроватной тумбочки телефон и нажал кнопку – только одну. Твой номер был записан в телефонных мозгах, как ты сама – в голове Кисе.
Возьми трубку, мысленно приказал он тебе, как только начались гудки. Он знал, что твой телефон уже определил номер его телефона и теперь ты раздумываешь, отвечать или не отвечать.
Возьми сейчас же.
Гудки продолжались, и сердце Кисе уже разрывалось, и все труднее становилось дышать.
...Вдруг снова зазвонил телефон, и ты втянула голову в плечи. Взяв в руки аппарат, ты долго смотрел на него, собираясь с силами, чтобы ответить, и мечтала только об одном – чтобы он перестал звонить.
Он не переставал, и ты уже точно знала, что не ответить не можешь.
И ты ответила.
...Кисе топтался на месте, месил ботинками снег, которого за день выпало очень много, и, что-то ворча себе под нос, так и сяк перехватывал в руках букет тюльпанов.

• Атсуши МурасакибараАтсуши не представлял себе жизни без тебя, и он был решительно... не готов к тому, что ты вдруг вот такое скажешь. И разобьешь ему сердце.
Мурасакибара­, махровый консерватор, имел о жизни совершенно четкие, ясные и, главное, разительно отличающиеся от девчонки представления о жизни.
А теперь девчонки рядом с ним не было – какая разница, какие у него были о ней представления!..
Так­ не бывает.
Или бывает?...
Беда случилась, и он, Атсуши, должен ее... принять.
И он пошел «принимать» беду.
Сидя на ступеньках, ведущих к берегу реки, Мурасакибара приканчивал неизвестно какой по счету шоколадный батончик с карамельной начинкой.
Теперь вот оказывается, что он остался один.
Конечная станция. Дальше поезд не идет, господа пассажиры.
Покорнейш­е просим выйти.
Этой девчонки в жизни Атсуши больше не будет.
...Что это может означать? Что все ваше совместное прошлое Астуши померещилось, что ли?!
Собираясь в школу в темной комнате – почему-то у него не было сил зажечь свет, – Атсуши думал, что станет говорить по поводу того, почему он не будет ходить на тренировки. И еще он думал почему-то про то, как будет объяснять свое поведение Химуро, с которым Атсуши вовсе не собирался разговаривать на эту тему.
Она больше не со мной.
Ужасная глупость.
Эта самая глупость никак не укладывалась у Атсуши в голове, он все вспоминал, как позавчера вы разговаривали, и позапозавчера тоже разговаривали, и планы у вас какие-то были.
Все же хорошо было!
...- Постой. Подожди, пожалуйста. – взмолился Атсуши, схватив тебя за руку.
Он исподлобья смотрел на тебя – и так тебя любил!.. Ну, вот так, что сердце, которым, по слухам, люди и любят, не помещалось у него в груди, набухало, колотилось и распирало ребра – вот-вот лопнет.
Он так тебя любил – за то, что в его руке твоя рука была похожа на птичью лапку, за то, что рядом с тобой все делалось так просто и так легко, как будто хоть что-то в жизни может быть легко и просто!...
Он так тебя любил – за то, что, когда ты его покинула, тебе даже в голову не пришло... сомневаться, а он, Атсуши, конечно, сомневался бы и ни на что бы не решился, просто потому, что он мужчина, следовательно, должен сначала много думать, и еще неизвестно, что именно придумается!...
Он так тебя любил – просто потому что любил, и лучше тебя не было и не будет девушки на свете, и он всегда это знал, и радовался, что ты досталась именно ему, и пусть это сто раз банально, но вам было так хорошо вместе!
Прижимая твое тело к стене, Атсуши наклонился к тебе и поцеловал, сильно притиснув к себе твою голову левой рукой.
И когда он тебя поцеловал, ты заплакала и плакала до самого дома.
...Атсуши был невероятно нежен, покрывая ласковыми поцелуями твое лицо, поглаживая твои запястья, держа твои руки в своих.
Затем последовал поцелуй в самый центр ладони. Ты почувствовала мягкие губы, теплое дыхание, бархатное касание длинных волос.
Атсуши поднял голову и поцеловал тебя. Потом его губы переместились на чувствительное место за ушком. Когда Атсуши провел языком вниз по твоей шее, ты подалась грудью вперед, и он скользнул рукой под твою рубашку, ощущая теплую кожу любимой. Атсуши так истосковался по тебе, так жаждал тебя, поэтому без одежды вы остались очень быстро. Обводя кончиками пальцев изгибы твоего тела, Атсуши сомкнул губы на вершинке твоей груди.
Перед тем как процеловать дорожку вдоль твоих бедер, он приподнялся на руках и поцеловал тебя, долго и глубоко. Твои руки запутались в его волосах, и Атсуши наслаждался тем, что его действия приносят тебе такое небывалое удовольствие.
Наконе­ц, он больше не мог бороться со своим собственным желанием. Он отстранился, сбросил брюки и вновь накрыл тебя своим телом.
Атсуши поцеловал твою ключицу и, поймав своими глазами твой взгляд, отпустил контроль...

• Кагами ТайгаНе переставая шел снег. Кагами отошел от окна, посмотрел на так и не убранную постель.
Эта девчонка.
Единственн­ая из всех.
Сердце стремительно и неудержимо разбухло, как воздушный шар, надутый гелием, поднялось и остановилось в горле.
«Это невозможно», – сказал он себе, чувствуя, как сердце шевелится и перекатывается в горле, очень горячее и большое. Сказал, потому что испугался. Так испугался, что даже вздохнуть не смог, и разбухшее сердце не пропускало воздух.
«Возможно», – возразил Кагами его собственный разум.
...И тут его охватил азарт. Самый настоящий, горячечный, плохо контролируемый азарт. Говорят – охотничий, но это неправда.
Что за азарт, когда нечего терять? Кто против тебя зверь? Никто. Уравновешенная девчонка с невероятными глазами – это не соперник. Но у нее есть все, что способствует успеху, а, главное, ружье, от которого нельзя спастись, ведь ни один зверь так и не придумал себе бронежилета! Кагами не верил в азарт, когда один с ружьем, а второй – напуганный, ненавидящий, а из оружия у него только зубы, но что зубы против патронов, сражающийся за жизнь и проигравший уже тогда, когда эта девчонка посмотрела ему в глаза!..
Но Кагами знал, что борется за свою жизнь, и азарт у него был самый что ни на есть неподдельный.
...- Послушай... Ну перестань, а? Я за тобой гоняюсь, как идиот, а на самом деле я не идиот, хоть, может, и произвожу такое впечатление.
Нет, я знаю. Есть вещи, за которые стоит бороться. Я... Вот за тебя я бы боролся. Только если бы это тебе было надо. А если нет, то я не буду. Зачем мне тебе жизнь портить?
Ты подняла голову.
- Я тебя так сильно люблю, – произнес Тайга, смотря тебе прямо в глаза, – просто ужасно. Я без тебя не могу. – И, взглянув на твое потрясенное выражение лица, добавил. - Ты получишь сколько угодно подтверждений, как только мы доберемся до дома.
...Что такое? Он вскипел, как турка с кофе, забытая на огне, – желание мгновенно поднялось, перевалило через край, залило все вокруг, хотя ничего такого не произошло.
Губы Кагами слились в поцелуе с твоими, и он толкнул тебя на подушки, оказавшись сверху. Тайга покрывал мелкими отметинками зубов твои ключицы, проводил горячим языком по яремной вене, в исступлении шепча слова любви и восхищения.
Когда ты выгнулась ему на встречу, Тайга начал рвать на тебе одежду.
На это ушло целых убивающих полторы секунды.

• Аомине Дайки«Ну, пожалуйста, ну, прямо сейчас!.. Ну, что тебе стоит?.. Я так замаялся один, я перестал тебя понимать и жизнь перестал понимать тоже, а раньше мне казалось, что понимаю! Новый год на носу и всякие глупости, которые ты так смешно, так трогательно любишь, как маленькая, – Дед Мороз, огни, гирлянды, лампочки, новогоднее чудо! Еще ты любишь разворачивать подарки, и я, черт побери, за столько времени, проведенного с тобой, так и не научился их как следует заворачивать! Я зверею сразу же, как только вижу глянцевые трубки оберточной бумаги и специальные бантики, продающиеся отдельно! У меня никогда не получается все это пристроить так, чтоб было красиво и опрятно, у меня все отовсюду торчит, и в конце концов я приклеиваю эту {censored} бумагу липкой лентой, чтобы она хоть как-то держалась! Я никогда не делал этого для других, только для тебя, потому что ты особенно это любила – наверное, потому, что любила меня.
А сейчас разлюбила?...
И Дед Мороз не поможет? И орех Кракатук, раз в год исполняющий желания?
Впрочем, и в Деда Мороза, и в могущественный орех всегда верила именно ты, и тебе это доставляло радость и удовольствие. Мне-то не особенно. Но постепенно я... научился радоваться и верить следом за тобой.»
– Заткнись, – тяжело сказал Дайки сам себе и вышел из кухни вон.
Неизвестно откуда на него накатило такое бешенство, что, одеваясь и засовывая в карман пиджака платок, – вот к чему, черт возьми, эта девчонка меня приучила! - он надорвал этот самый карман и, дернув, оторвал совсем.
Теперь на месте кармана была какой-то идиотский бесформенный кусок ткани, из которого во все стороны торчали идиотские белые нитки. Зарычав, Аомине содрал пиджак, швырнул его на разобранную, даже какую-то развороченную постель и выдернул из гардероба следующий пиджак.
«Ты не хочешь, чтобы мы виделись?! Ты даже не находишь нужным поговорить со мной?! Я этого недостоин, с твоей точки зрения?!»
Сопя и изрыгая из ноздрей пар, как бык на арене, я кое-как обулся, напялил куртку и бабахнул дверью так, что с внутренней стороны отвалился крючок, на который в прежние, хорошие времена ты всегда вешала небольшие таблички с пожеланиями для Аомине перед его игрой.
Все было так хорошо, и ничего этого больше нет!..
Как она сказала – не бойся, ты не связан со мной никакими обязательствами?!
Ра­стравляя свои раны, Дайки вывалился на улицу.
Снегу навалило так много, что вдруг показалось – город затих.
- Тч. Черта с два я так это оставлю. Ты моя, - прорычал Аомине в снежную тишину.
...Кинув тебя на все еще раскуроченную кровать, Дайки мгновенно накрыл тебя своим телом, не давая и шанса на побег. А то, какими глазами он посмотрел на тебя, когда ты попыталась препятствовать исчезновения одежды с твоего тела, лишило тебя всяких сил к сопротивлению. На его лице читалось обещание дикой, безудержной ночи и чувство зверского голода по тебе.
Аомине сжал твой подбородок между указательным и большим пальцем. Склонил твое лицо набок.
– Я не могу без тебя жить, – бухнул Дайки мрачно.
И, не давая тебе опомниться, мгновенно прильнул к твоим губам. Твое тело обдало жаром при воспоминании о том, каково это. Ощущать его тяжесть. Нетерпеливые требовательные поцелуи. Извиваться на смятых простынях от наслаждения. Чувствовать его в себе.
Он был высокий и мускулистый, как будто облитый смуглой чистой кожей. Под кожей бугрились хорошие мужские мышцы. Ты помнила, какие они на ощупь. Аомине для тебя был образцом мужской красоты и стати, и тебе он так нравился, что ты старалась пореже смотреть на него, чтобы не оказаться в идиотском положении.
В это время поцелуи Аомине переместились с твоей шеи на грудь. Прикусывая зубами нежную кожу, Дайки прикоснулся пальцами к самой сокровенной частичке твоего тела. Его огромное тело исходило жаром, мускулы на ногах и груди были напряжены до предела.
- Я не хочу никого, кроме тебя. – услышала ты горячий шепот Аомине у своего ушка. – Ты самое потрясающее, что когда-либо со мной случалось. Когда ты оставила меня... Я все время спрашивал себя, что же я буду делать без тебя? Я все время представлял себе твою тихую, но оглушительную красоту, твой голос, твои невероятные глаза. И только тогда я по-настоящему начал ценить. Я молился о том, чтобы мне позволили остаться с тобой и любить тебя еще хоть чуть-чуть. Я обещал ценить каждое мгновение. Я буду вечно обнимать тебя и никогда не отпущу. Пожалуйста...

• Акаши СейджироВ конверте оказался листок бумаги с одним-единственным предложением: «Прости, мы больше не можем быть вместе».
Акаши прочитал, сморщился, скатал из записки плотный шарик и метнул его в корзину. Шарик пролетел мимо и неслышно приземлился на ковер. Некоторое время Акаши смотрел в окно, потом подобрал шарик и сунул его в корзину.
Было ощущение, что его душу в этот момент бросили на землю и растоптали, как будто она была вещь. Никому не нужная, ни к чему больше не пригодная сломанная вещь, с которой, однако, приходится возиться, прежде чем отправить ее на помойку.
И зря он так старался оживить ее. Нечего было оживлять. И осталось просто тело, когда-то принадлежавшее настоящему Акаши Сейджиро, – это он понял очень отчетливо.
Он не верил ни в загробную жизнь, ни в переселение душ, ни в бога, ни в черта. Он верил в молекулы, элементарные частицы и химические процессы. От прежнего Акаши осталась лишь оболочка, которая продолжала есть, пить и спать.
Ему было все равно. Акаши смотрел на снег и отрешенно думал – куда это ты ушла? Вечная твоя манера – пропадать, исчезать, заставлять волноваться о себе!
Если с ней все в порядке, Господи, я в тебя поверю. Правда. Я никогда в тебя не верил, и очень гордился этим, и знал, что, кроме физики, химии и биологии, на свете нет ничего, во что можно было бы уверовать, но если с ней все в порядке, я поверю. Я знаю, что меня не за что любить, Господи, и ты, наверное, тоже меня не любишь, но она ни при чем. Пусть с ней все будет в порядке. Не ради меня. Ради нее самой. Пожалуйста.
Акаши просил и ужасался тому, что просит, и ничего не мог с собой поделать. Он знал, что одному – без того, с кем он разговаривал и кого просил, – ему не справиться.
Но теперь тебя искать не надо. Теперь ты ушла навсегда.
С тех пор всегда, когда шел снег, Сейджиро чувствовал беспокойство сродни тому, когда нужно бежать, а куда, зачем – не вспомнить. Снег шел, а он все вспоминал, нервничал и уговаривал себя не нервничать, потому что его мозг понимал, что бежать некуда, но в душе была тревога.
...А что теперь?
Самое сильное переживание – матч по телевизору или с мамой поругаться.
Самое жгучее желание – свалить с уроков домой.
Самое лучшее развлечение – мячик в корзину покидать.
И все. Больше никогда и ничего. Больше никуда и ниоткуда. Больше никак – не так и не сяк.
Жизнь уйдет, а я даже не догадаюсь о том, что она была! Не успею проснуться, умыться, оглянуться по сторонам – может, есть все-таки что-то интересное, жгучее, острое, трагичное, веселое, странное, забавное, любовное!
Впрочем, – остановил себя Сейджиро, – мало кто знает, зачем живет. Или уж какие-нибудь заумные мудрецы, или, наоборот, дураки.
...Может, не говорить?
Акаши думал всю ночь и еще весь день, сидя за партой и сосредоточенно глядя в окно.
Или сказать?
Хуже всего то, что он даже представить себе не мог, как ты отреагируешь на его сногсшибательное сообщение. Скорее всего, скажешь в своей обычной манере: «Очень хорошо», и ему придется после этого повеситься.
...Ты вздрогнула от звука его голоса, подавив желание посмотреть на него.
- Я... подозревал что-то в этом роде уже довольно давно. Ты – главное, что у меня есть. Единственное, что у меня есть, – поправился Акаши, подумав. – В последнее время это стало как-то особенно понятно. Я думал, что мне придется похитить тебя у всего мира, чтобы оставить тебя себе, и по правде запереть дома, что ли.
Акаши мельком глянул на тебя. У тебя приоткрылся рот.
- И если с тобой что-то случится, я перестану существовать, – сказал Акаши спокойно. – Я не умру, конечно, что за глупости. Меня просто больше не будет.
...Ты ждала его грубого, властного поцелуя, была готова испытать все, что он мог тебе дать. Но ты и представить себе не могла, что, его губы окажутся такими томными и медлительными. Во всем его натянутом струной теле ты чувствовала рвущуюся наружу страсть, но он намеренно действовал не спеша. Наконец оторвавшись от твоих губ, Акаши поднял голову и улыбнулся.
— Сегодня мы не будем торопиться, — сказал он.
Его пальцы пробежали по твоему лицу. Слегка касаясь, спустились по шее к ключице. И по следу мурашек, что оставляли после себя пальцы Акаши, двинулись его губы.
От этих прикосновений твое сердце еще чаще забилось в груди. В то время как мысли становились все более несвязными. Все вокруг потеряло какую-либо значимость. Все, кроме Акаши.