.
Утро началось тише обычного.
Когда я спустилась вниз, Томас уже был на кухне.
Кофеварка шумела, заполняя дом запахом крепкого кофе, а на столе стояли два подогретых круассана — будто он решил сделать утро мягким.
Слишком мягким.
— Доброе, — сказал он, не оборачиваясь.
Голос был ровным, но в нём было что-то… выверенное.
Я кивнула, села за стол и наблюдала, как он наливает кофе в мою кружку — чётко до края, ни капли мимо.
Как будто каждое его движение было частью заранее отрепетированного спектакля.
— Как спалось? — спросил он, садясь напротив.
— Нормально, — соврала я.
Он кивнул, делая вид, что верит.
Круассан крошился в пальцах, а я всё время ловила его взгляд — он был не просто внимательный, а изучающий, как у врача, который ищет симптомы.
— Ты когда-нибудь была за границей? — вдруг спросил он.
Я моргнула.
— Думаю… да. Но не помню где.
— А море видела?
— Томас, к чему это?
— Просто спрашиваю.
Я почувствовала, как пальцы сжимают кружку крепче.
Он сделал глоток кофе, всё тем же ровным голосом продолжая:
— А у тебя есть аллергии? Может, на орехи, или пыльцу?
Я нахмурилась.
— Нет… или… я не знаю.
Он откинулся на спинку стула, задумчиво постукивая пальцами по столу.
— Память — странная штука. Иногда она хранит даже то, что нам не нужно. А иногда… стирает слишком важное.
Я почувствовала, что он пытается подвести меня к чему-то, но не понимаю — к чему именно.
— Ты хочешь, чтобы я вспомнила? — спросила я тихо.
— Я хочу, чтобы ты вспомнила то, что действительно твоё, — ответил он. — А не то, что тебе когда-то вложили.
Его слова резанули.
— Ты думаешь, моя память… подделана?
Он задержал на мне взгляд чуть дольше обычного.
— Я думаю, что часть её — не твоя.
Мы замолчали.
Он снова вернулся к кофе, как будто ничего не сказал.
А я сидела, чувствуя, как слова, брошенные между глотками, начинают расползаться внутри, оставляя за собой холод.
В тот момент я поняла:
он проверял меня.
Не просто разговаривал, а сверял — с чем-то, что он прочитал ночью.
Томас вышел из дома около полудня, сказав, что у него встреча «по делу».
Я стояла у окна и смотрела, как его машина исчезает за поворотом, пока не осталась лишь пустая дорога и лёгкий запах выхлопа в воздухе.
Впервые за долгое время в доме было по-настоящему тихо.
Не та напряжённая тишина, что давит, когда он рядом, а глухая, свободная.
И в этой свободе вдруг стало ясно:
если я не посмотрю в книжку сейчас — то, возможно, никогда.
Я знала, где он её держит.
Нижний ящик стола в кабинете.
Он запирал его на маленький ключ, который носил с собой, но я заметила, что вчера вечером он спешил и просто защёлкнул замок, не проверив.
Дверь кабинета отозвалась тихим скрипом, когда я её открыла.
Внутри пахло бумагой, кожей переплётов и чем-то металлическим — может, от самой книжки.
Я опустилась на колени перед столом.
Ручка ящика поддалась.
И вот она — чёрная, с потёртыми краями, как рана, затянувшаяся не до конца.
Пальцы дрожали, когда я развязывала ремешок-застёжку.
Щелчок был тихим, но в этой тишине прозвучал, как выстрел.
Первая страница.
Плотная бумага, исписанная мелким почерком.
Я не узнала свой почерк.
Но в некоторых буквах — особенно в закруглениях «о» и «с» — было что-то странно знакомое.
«10 апреля. Она согласилась. Это единственный способ. Осталось два дня».
Я пролистала дальше.
Записи шли без дат, как поток.
Части предложений были зачёркнуты, на полях — цифры, перечёркнутые стрелками.
И вдруг… моё имя.
Не Софи.
Другое.
Настоящее.
Я замерла, пальцы вцепились в страницу так, что ногти побелели.
Имя отозвалось внутри, как звон колокола.
Я не могла вспомнить ни лица, ни деталей, но оно было моим.
Моим до костей.
Сердце колотилось, когда я перевернула следующую страницу.
Фотография.
Маленькая, чёрно-белая, приклеенная к бумаге.
На ней — я.
С короткими волосами, в пальто, стою возле здания, которое никогда в жизни, как мне казалось, не видела.
В этот момент в коридоре щёлкнул замок входной двери.
Я едва успела захлопнуть книжку и вернуть её в ящик, когда дверь кабинета открылась.
Томас стоял на пороге.
Он оглядел меня, но в его взгляде не было удивления.
— Ты искала что-то? — спросил он тихо.
Я почувствовала, как холод поднимается от пяток к горлу.
— Нет, — выдавила я.
Он долго смотрел, потом закрыл дверь за собой и сел за стол.
— Тогда не ищи. Иногда незнание — единственная защита.
Но я уже знала, что он лжёт.
Потому что теперь у меня было имя.