.
День выдался серым и вязким.
Небо затянуто облаками, от которых не шёл дождь, но свет был тусклым, безжизненным.
Мы ехали молча, и чем ближе к цели, тем сильнее сжимались мои пальцы на ремне безопасности.
Томас заметил, но ничего не сказал.
Только, когда мы свернули на ту самую узкую дорогу, он тихо произнёс:
— Сегодня мы пойдём туда, куда вчера не заходили.
Здание встретило нас всё тем же запахом — сырости и металла.
Но теперь он будто впитался в кожу ещё до того, как мы переступили порог.
Каждый шаг по потрескавшемуся полу отдавался в висках.
Мы прошли коридор, миновали знакомые комнаты, и Томас остановился у двери, на которой висел сломанный навесной замок.
— Здесь, — сказал он и толкнул её.
Внутри было темнее, чем в других частях здания.
Окна забиты досками, лишь тонкие полоски света пробивались сквозь щели.
Пыль висела в воздухе густыми клубами, и луч фонарика разрезал её, как воду.
Моё дыхание стало медленнее, но тяжелее.
Я знала этот воздух.
Я была здесь.
В дальнем углу стоял металлический шкаф, наполовину открытый.
Томас подошёл первым, но вдруг замер и отступил в сторону, давая мне пройти.
Я шагнула ближе.
На нижней полке, среди ржавых инструментов и обрывков бумаги, лежал предмет.
Чёрный, с вытертыми краями, в моей памяти — тёплый от моих ладоней.
Я подняла его.
Небольшая кожаная записная книжка.
Ремешок-застёжка болтался, как будто его рвали в спешке.
Вспышка.
Тот же шкаф.
Мои руки — быстро, почти судорожно, прячут книжку под куртку.
Чей-то голос за дверью:
— Быстрее!
И тяжёлые шаги, приближающиеся к комнате.
Я выронила книжку, и Томас подхватил её прежде, чем она упала на пол.
— Это из твоих воспоминаний? — спросил он.
Я сглотнула.
— Да. Я… держала её в тот день. Но…
— Но не знаешь, зачем, — закончил он.
Я кивнула.
Он аккуратно завернул находку в пакет, достал из кармана телефон и сделал несколько фото комнаты.
— Это важно, — сказал он тихо. — Даже если ты пока не понимаешь, как.
Я снова огляделась.
Всё в этой комнате казалось знакомым.
Но, как ни странно, именно книжка пульсировала в памяти сильнее всего — как сердце, спрятанное в стенах.
— Нам нужно уходить, — сказал Томас, прислушиваясь к чему-то.
Я тоже замерла.
Снаружи — тихий, но отчётливый звук.
Скрежет по металлу.
И шаги.
Он схватил меня за руку и повёл к выходу.
В этот момент я поняла: мы здесь не одни.
Шаги снаружи стали ближе.
Не спешные — уверенные.
Как будто тот, кто приближается, точно знает, куда идёт.
Томас сжал мою руку чуть сильнее.
— Быстро, — только и сказал он, и мы двинулись.
Коридор, который днём казался просто пустым, теперь был похож на кишку, по которой нужно бежать, не оборачиваясь.
Наши шаги глухо отдавались эхом, а где-то позади, через пару секунд, эхом отзывались чужие.
Я чувствовала, как сердце колотится в горле, мешая дышать.
Мы проскочили мимо знакомой комнаты со стулом, и в этот момент позади раздался короткий металлический звук — будто кто-то коснулся трубы или упавшего инструмента.
Томас резко втянул воздух.
— Не смотри, — бросил он.
Мы вылетели в главный холл, и он толкнул дверь плечом.
Сквозняк ударил в лицо, и на секунду мне показалось, что я снова могу дышать.
Он не остановился до самой машины.
Только когда двери захлопнулись, Томас завёл двигатель и рванул с места.
Я повернулась, пытаясь увидеть, кто это был, но у входа уже никого не было.
Пустота.
Как будто нас там и не было.
— Кто это был? — спросила я, когда здание осталось позади.
— Не знаю. И не хочу, чтобы они знали о тебе, — он говорил жёстко, стиснув зубы.
Мы ехали быстро, слишком быстро, а в его руках руль казался не просто частью машины, а оружием.
Дом встретил нас тем же теплом, что вчера, но оно теперь было как скорлупа — тонкая, способная треснуть от малейшего звука.
Томас снял куртку, бросил её на стул и положил пакет с книжкой на стол.
Я подошла ближе, но он перехватил мой взгляд.
— Сегодня я проверю её, — сказал он. — Сам.
— Почему не я? — в голосе вырвалось раздражение, почти обида.
Он вздохнул, провёл рукой по лицу.
— Потому что, Софи… — он встретил мой взгляд, — я не уверен, что тебе нужно знать, что там. Пока не уверен.
Тишина повисла между нами.
Я не знала, злиться ли, или бояться.
Он взял пакет, ушёл в кабинет и закрыл дверь.
Я осталась в кухне, глядя на эту дверь, как на границу, которую нельзя перейти.
Внутри всё сжалось от одного чувства:
что бы он там ни нашёл — это изменит всё.
Ночь опустилась на дом тихо, как падающий снег.
Томас ушёл в кабинет ещё до ужина и больше не выходил.
Я сидела в гостиной с книгой, но слова расплывались, будто страницы были напечатаны водой.
Время текло вязко.
Часы на стене медленно перевалили за полночь, и только тогда я заметила, что в кабинете всё ещё горит свет.
Внизу было слишком тихо.
Не тишина сна, а настороженная, натянутая, как струна.
Я встала, босыми ногами ступая по прохладному полу.
Доски подо мной слегка скрипели, и каждый звук отдавался внутри, как будто дом тоже слушал.
Подойдя к двери кабинета, я остановилась.
Тонкая щель снизу выпускала полоску жёлтого света, а вместе с ним — еле слышный шелест.
Страницы.
Томас листал книжку.
Я уже хотела отойти, но тогда услышала его голос.
Негромкий, почти шёпот, но не для меня — он разговаривал с самим собой.
— Чёрт…
Пауза.
— Это невозможно…
Я замерла, прижавшись к стене.
Сердце билось слишком громко, и я боялась, что он услышит его сквозь дверь.
Осторожно, почти не дыша, я двинулась к самой щели.
Сквозь неё виднелся край стола, на котором лежала та самая чёрная книжка.
Страницы были исписаны мелким, нервным почерком.
В некоторых местах — пятна, похожие на засохшую кровь.
Томас сидел, опершись локтями на стол, и держал голову в руках.
Его лицо было бледным, губы сжаты в тонкую линию, а взгляд застрял на одной странице.
Он выглядел так, будто мир, который он знал, только что рухнул.
Он медленно провёл пальцем по строчке и тихо произнёс:
— Почему ты…
Я не услышала остальное — он резко захлопнул книжку, словно боялся, что её слова вырвутся наружу.
Секунду сидел неподвижно, потом встал и, держа её прижатой к груди, начал гасить свет.
Я отскочила от двери и, стараясь дышать ровно, вернулась наверх.
В постели сердце всё ещё колотилось.
И только одна мысль не давала уснуть:
он теперь знает что-то обо мне.
Что-то, чего я сама не знаю.