.
Дорога обратно казалась длиннее, чем утром.
Я сидела, глядя в окно, но деревья за стеклом сливались в тёмно-зелёное полотно.
Световой день клонился к закату, и небо становилось всё тяжелее.
Томас не разговаривал.
Я тоже.
Каждое слово казалось бы лишним — как звук, нарушающий что-то хрупкое, едва удерживающееся на месте.
Когда мы въехали в наш квартал, на улице уже зажглись фонари.
Жёлтые круги света ложились на мокрый асфальт, и в каждом отражалась ночь, которая быстро подступала.
Внутри дома было тепло, но это тепло не грело.
Оно будто стало частью той тяжёлой тишины, что мы привезли с собой из подвала.
Я сняла куртку, повесила её на крючок и пошла на кухню, машинально достала кружку.
Вода из чайника зашумела, но даже этот звук не вытеснил тишину.
Томас прошёл мимо, бросив:
— Я в кабинете.
Его шаги удалялись, и я осталась одна.
На секунду показалось, что в углу кухни кто-то стоит.
Я обернулась — пусто.
Чай остыл в руках, но я не заметила, как перестала его пить.
Внутри всё ещё стоял запах подвала — не реальный, а тот, что застрял где-то между памятью и воображением.
И чем дольше я сидела, тем сильнее он становился.
Ночь пришла незаметно.
Я легла рано, но долго не могла уснуть.
Томас, казалось, уже спал в соседней комнате — его дыхание было ровным и глубоким.
А я лежала, прислушиваясь к темноте.
Сон пришёл резким, как удар.
Я снова в том коридоре.
Только теперь он не пустой — вдоль стен стоят ящики.
Я слышу шаги.
Не один человек. Двое.
Они разговаривают.
— Сколько она тут? — мужской голос, глухой, с лёгким акцентом.
— Третий день, — отвечает другой.
— Она помнит?
— Нет.
Я пытаюсь увидеть их лица, но они остаются в тени.
Один из них оборачивается ко мне.
И я слышу:
— Её скоро заберут.
Я проснулась так резко, что сердце колотилось в груди, а ладони были влажными.
За окном было темно, но мне показалось, что кто-то стоит на улице, прямо за забором.
Я медленно подошла к окну…
Пусто.
Внизу щёлкнул выключатель.
Свет полосой лег на лестницу.
Томас.
Он поднял голову, встретил мой взгляд и тихо сказал:
— Нам нужно поговорить.
Я спустилась вниз босиком.
Доски лестницы тихо поскрипывали, а внизу тёплый свет настольной лампы вырезал из темноты небольшой круг — островок, на котором сидел Томас.
Он держал в руках кружку, но, кажется, даже не замечал, что она остыла.
Его взгляд был устремлён в одну точку на столе, будто там лежал ответ на вопрос, который он задаёт себе уже много недель.
— Ты не спишь? — спросила я.
— А ты? — он поднял глаза.
Я отрицательно покачала головой и подошла ближе.
Томас жестом пригласил меня сесть напротив.
Мы замолчали.
В этой тишине было не столько неловкость, сколько ожидание — как будто он ждал, что я сама заговорю.
— Сон… — начала я. — Сегодня он был другим.
— Я знаю, — тихо ответил он. — Ты кричала моё имя.
Я нахмурилась.
— Я его не помню.
— Возможно, ты не кричала его в самом сне, — он чуть сжал пальцы на кружке, — но вслух — да.
Он потянулся к папке, лежащей сбоку, и раскрыл её.
Пожелтевшие фото, копии протоколов, набросанные от руки схемы.
— В твоём сне ты говорила о коридоре, ящиках, двух мужчинах, — произнёс он. — Всё это… есть в деле.
Я всмотрелась в одно из фото.
Тот самый коридор.
Ящики — чуть другие, но форма… да, я помнила.
— Эти двое… — я замялась. — Я их не вижу. Только слышу.
— В деле они числятся как «неустановленные лица». Мы знаем только, что один говорил с акцентом.
Я вскинула взгляд.
— В моём сне тоже.
Томас кивнул, но в его лице было что-то ещё — настороженность.
— Софи, — сказал он медленно, — есть деталь, которая меня тревожит.
— Какая?
— Ты сказала… «Её скоро заберут». В деле есть запись прослушки, где один из подозреваемых сказал то же самое. Почти слово в слово.
Холод пробежал по спине.
— Это значит, что я…
— Это значит, что ты была там, — перебил он. — Но я всё ещё не знаю, кем.
Мы замолчали.
В кухне тихо тикали часы, и этот звук казался громче любого голоса.
— Я боюсь, — выдохнула я.
Томас посмотрел прямо в глаза.
— И правильно. Страх — это то, что может тебя спасти. Но он не должен управлять тобой.
Он закрыл папку и убрал её в ящик стола.
— Завтра мы поедем туда снова. Но на этот раз… глубже.
Я кивнула, но внутри знала:
чем глубже мы пойдём, тем меньше у меня шансов вернуться прежней.