.
Утро тянулось, как густой мёд.
Только без сладости.
Я встретила его не в кровати — сидя за столом на кухне, с чашкой остывшего чая, который я так и не пила.
Пуговица лежала передо мной.
Я переворачивала её пальцами, как будто от этого могла появиться надпись: чья.
Но она молчала.
Как и я.
Стук в дверь был коротким, почти ленивым.
Два раза.
Я подошла медленно, проверяя замки, как будто они могли за ночь измениться.
Открыла.
Томас стоял в коридоре, с папкой под мышкой, в том же тёмно-сером пальто.
— Доброе утро, — сказал он.
— Не уверена, что оно доброе, — ответила я.
Он вошёл, бросил взгляд на кухню.
— Что-то случилось? Вы выглядите… — он сделал паузу, подбирая слово, — настороженной.
Я не сказала ни слова.
Просто кивнула на стол.
Он подошёл, глянул вниз.
Пуговица.
Тёмная, с трещиной. Маленькая, но заметная на белой поверхности стола.
Его взгляд задержался на секунду дольше, чем должен был.
Совсем чуть-чуть.
Но я это увидела.
И этого было достаточно.
— Откуда? — спросил он, будто речь шла о ложке или кусочке хлеба.
— Нашла у двери. Ночью.
— Вы уверены?
— Да.
— Может, от вашей одежды?
— Нет.
— Вы проверяли?
— Да.
Я специально говорила коротко.
Чтобы он не смог запутать меня длинными фразами.
Он взял пуговицу в руку, покрутил между пальцами.
— Обычная. Ничего особенного.
Но я видела, как он слегка напряг челюсть.
Так напрягаются люди, когда говорят «ничего особенного», но на самом деле думают совсем другое.
— Что-то не так? — спросила я.
Он положил пуговицу обратно на стол, будто возвращал бесполезный мусор.
— Всё так. Просто… — он помедлил, — иногда вещи оказываются не там, где им положено быть.
Он говорил слишком ровно.
Слишком спокойно.
Как будто уговаривал не меня, а себя.
— Вы знали, что это случится? — я сама не заметила, как задала этот вопрос.
Он посмотрел прямо в глаза.
Не моргнул.
— Я знал, что когда-то что-то появится. — Пауза. — Но не думал, что так скоро.
Дальше он говорил про безопасность, про замки, про осторожность.
Но я почти не слушала.
Потому что в его тоне не было удивления.
Не было «кто это мог быть».
Было только: «Я ждал».
И это означало, что в этой игре я — не первый игрок.
И, может, даже не главный.
Дверь за Томасом закрылась.
Щелчок замка прозвучал громче, чем нужно.
Слишком громко для тишины, которая осталась.
Я осталась стоять в коридоре, прислонившись к двери, пока его шаги не исчезли.
Только потом прошла в гостиную, села за стол и потянулась к конверту, который лежал там с самого вчерашнего дня.
Я откладывала этот момент.
Как будто, пока я не открою бумаги — всё это ещё не настоящее.
Но пуговица на столе напомнила: настоящее уже здесь.
Конверт был плотный, сероватый, запечатанный на самоклейке.
Я провела ногтем по шву и услышала тихий треск.
Внутри — тонкая папка. Чёрная, без маркировки.
На первой странице, крупно, печатными буквами:
ФЕДЕРАЛЬНАЯ ПРОГРАММА ЗАЩИТЫ СВИДЕТЕЛЕЙ
Дело № 24–C–107.
Под заголовком — пустая графа «Имя».
Вместо имени — моё новое обозначение:
Субъект: 107-В.
Субъект.
Не «гражданка». Не «женщина». Не «человек».
Субъект.
Я перевернула страницу.
ПРАВИЛА И УСЛОВИЯ (прочтение обязательно, под подпись)
Место проживания предоставляется и оплачивается в рамках программы.
— Запрещено менять адрес или ночевать вне него без уведомления координатора.
Контакты ограничены.
— Личное общение только с сотрудниками программы.
— Любые попытки связаться с посторонними лицами фиксируются.
Перемещения контролируются.
— Выход из квартиры разрешён только днём.
— Маршруты согласовываются.
Связь осуществляется через предоставленный телефон.
— Запрещено использовать другие устройства связи.
— Все звонки и сообщения мониторятся.
Личность в рамках программы не подлежит разглашению.
— Запрещено называть свои прежние имя, адрес, род деятельности.
— Новые данные для идентификации выдаются координатором.
Память и психическое состояние
— Рекомендуется вести ежедневные записи о снах, мыслях, воспоминаниях.
— В случае внезапного возвращения памяти необходимо немедленно уведомить координатора.
Безопасность
— Любые подозрительные предметы, лица или события должны быть зафиксированы и переданы координатору.
— В случае угрозы — звонить по внутреннему номеру (отмечен красным в телефоне).
Я перевела взгляд на следующую страницу.
Там был мой новый профиль:
Имя: — (ожидает утверждения)
Возраст: 26 (указан предположительно)
Адрес проживания: конфиденциально, для сотрудника программы
Куратор: Томас Мейсон
Уровень угрозы: Высокий
Категория: Не раскрывается
Особые отметки: Потеря памяти. Возможна частичная амнезия по эмоциональным событиям. Высокая вероятность восстановления.
Я сидела, глядя на эти строки, и чувствовала, как они давят.
Это не просто условия.
Это клетка.
Чистая, безопасная, с двойными замками.
Но всё равно клетка.
Внизу последней страницы пустовало место для подписи.
Я положила ручку на край бумаги.
Пальцы дрожали.
Подписать — значит признать, что я субъект.
Что моя жизнь — в чужих руках.
Что мои воспоминания — не мои.
Я долго смотрела на пустую графу.
Потом отложила папку в сторону.
Пусть пока останется неподписанной.
Хотя бы до вечера.
Я встала, подошла к окну.
Двор был пуст.
Но на секунду показалось — внизу, возле подъезда, стоит человек в тёмной куртке и смотрит на дом.
Я моргнула — и он исчез.