Потенциально опасный досуг
Интернет был его главной трибуной и выгребной ямой одновременно. Особенно Двач. После очередного непроизвольного «сеанса», когда штаны снова становились влажными и вонючими от подливы, Витя мог, не снимая их, плюхнуться за комп. Доставал свой верный «Нокиа», фоткал коричневые разводы на трениках с пузырями на коленях и заливал это в /b/ с подписью вроде: «Анон, снова обосрался, пока жрал дошик. Есть живые?». В ответ неслись тонны злорадства, пожелания сдохнуть, «мамку ебал», «фу блядь» и рофлы разной степени толстоты. Витю это только заводило. Он ржал, отхлёбывая пиво, и строчил в ответ оскорбления, упиваясь вниманием, пусть и таким. Иногда, под настроение или когда пиво ударяло в голову особенно сильно, он мог в каком-нибудь треде про недвигу или просто бытовуху вкинуть что-то вроде: «А у меня бабка уже полгода как-то странно лежит, тихая стала и пахнет специфически. Это норм, аноны?». На это обычно реагировали вяло – кто-то советовал проверить пульс, кто-то троллил про некрофилию, большинство просто не обращало внимания. Но Вите хватало и этого – ощущения, что он поделился своей страшной тайной, своей гнилью, и безликая масса анонимов на секунду к ней прикоснулась, пусть и не поняв всего ужаса.
Иногда, когда интернет отключали за неуплату, а пиво заканчивалось совсем уж невовремя, Витю накрывала особенно чёрная тоска. Он бродил по своей засранной квартире, как призрак по замку, пиная пустые банки и разговаривая сам с собой. Заглядывал в пыльное зеркало в прихожей, видел там одутловатое прыщавое рыло с мутными глазами и начинал корчить рожи, то скалясь, то пуская слюну. «Урод, блядь, конченый урод», — шептал он своему отражению, и от этого становилось ещё гаже. Потом мог сесть на пол посреди комнаты и тупо смотреть в стену, пока в глазах не начинало рябить от узора на выцветших обоях. В такие моменты он почти физически ощущал, как стены хрущёвки давят на него, как потолок опускается ниже, а пол уходит из-под ног. Казалось, что сама квартира хочет его выблевать, избавиться от него, как от надоедливого паразита. И Витя был бы рад, если бы она это сделала.
Но даже когда пиво ещё булькало в бутылке, а интернет исправно поставлял порции чужого унижения и боли, на Витю иногда накатывало. Он вставал из-за компьютера и начинал мерить шагами свою засранную двушку. Из комнаты в кухню, из кухни в коридор, огибая дверь в бабкину комнату, будто там до сих пор сидела заразная чума. Шаги были тяжёлые, шаркающие, как у старика. Он бормотал себе под нос обрывки фраз: «Суки... все суки... ненавижу... сдохнуть бы...». Иногда он останавливался посреди коридора и начинал разговаривать с пустотой, обращаясь к воображаемой бабке, которая, казалось, незримо присутствовала в каждой щели этой проклятой квартиры. «Чё уставилась, старая? Думаешь, не вижу? – шипел он в пыльный угол. – Опять будешь нудеть про работу? Иди на хуй, поняла?! Я сам разберусь!». Он отвечал сам себе её скрипучим, вечно недовольным голосом: «Разберёшься он... Засранец... Вонь на всю квартиру...». И снова своим: «Заткнись, блядь! Сдохла – так лежи молча!». Особенно его бесил визг и смех детей с площадки под окном. Этот звук нормальной, сука, жизни резал уши, как скрежет металла по стеклу. «Заткнитесь, выблядки мелкие! – орал он в закрытое окно, хотя его никто не слышал. – Чтоб вы все передохли там!». Он ненавидел их смех, их беготню, их тупое, беззаботное существование, которое казалось насмешкой над его собственным прозябанием в этой вонючей дыре. От этой бессильной злобы сводило скулы, и хотелось разбить окно, заорать на весь двор, но он только сжимал кулаки и снова начинал своё шаркающее паломничество по квартире.
За день до событий, перевернувших его жизнь, Витя, скрипя зубами от злости, решил-таки выползти в местный магаз за пивом и роллтоном. Дома кончились запасы, а без пива вечер обещал быть ещё более тошнотворным, чем обычно. Он натянул свои драные кроссы, накинул застиранную куртку и поплёлся через двор, где лужи отражали серое небо, как мутные зеркала безнадёги. Магаз был в двух кварталах — обшарпанная будка с вывеской "Продукты 24", где за прилавком сидела продавщица Люська, толстая тётка с лицом, будто вырезанным из картошки, и вечно недовольным взглядом. Витя её ненавидел: она пару раз спрашивала у него паспорт при покупке пива, хотя ему уже давно стукнуло 28, и каждый раз ехидно щурилась, будто знала про его "особенность". "Чё, опять без бумажки?" — буркнула она, когда он кинул на прилавок мятые рубли за две бутылки "Балтики" и пачку роллтона со вкусом курицы. Витя только сплюнул в сторону и молча забрал пакет, чувствуя, как её взгляд буравит ему спину. На обратном пути он заметил трёх кавказцев у соседнего подъезда — крепкие ребята в чёрных куртках, с острыми скулами и глазами, как у волков, что-то обсуждавшие на своём языке. В Серовске таких не водилось, и Витя, хмыкнув, подумал, что это, наверное, гастарбайтеры с какой-нибудь стройки. Дома он плюхнулся в своё зассанное кресло, вскрыл пиво и, пока роллтон заваривался, решил устроить очередной сеанс троллинга. Он вырвал пару страниц из Корана, с особым смаком вытер ими своё анальное колечко, запечатлел это на "Нокиа" и выложил в мусульманские форумы и чеченские паблики ВК с подписью: "Жрите, собаки, ваш бог в говне!" — добавив смайлики со свиньями и какашками. Потом он ржал, глядя на экран, пока угрозы сыпались в ответ, как град на ржавую крышу.
Вечер выдался особенно удачным на ниве унижения «абизян». Витя допил бутылку тёплой «Балтики», ещё раз перечитал особо яростные угрозы в свой адрес под фотографией осквернённого Корана, которую он залил вчера вечером, и довольно хрюкнул. Ощущение власти над этими дикарями, пусть и виртуальное, пьянило не хуже дешёвого пива. «Жрите, собаки!» — пробормотал он, глядя на гневные комментарии с аватарками бородатых горцев и волков. Он чувствовал себя почти богом в этом своём маленьком, вонючем мирке, дёргающим за ниточки чужой ярости из безопасного далека своего Серовска. Довольный собой, он выключил уставший компьютер, и около четырёх утра рухнул на продавленный диван. Сон сморил его почти мгновенно, под аккомпанемент урчания в животе и привычного запаха из бабкиной комнаты.
Проснулся Витя далеко за полдень, когда серое серовское небо уже начало темнеть, а дождь за окном всё так же нудно стучал по подоконнику. В комнате стоял привычный кислый запах перегара, немытого тела и чего-то ещё, неуловимо-сладковатого. Первым делом он поплёлся на кухню, поставил на плиту эмалированную миску с водой для доширака, щедро плеснув туда остатки вчерашней просроченной тушёнки из банки и дошик с приправами и маслом в пакетике. Пока вода закипала, он плюхнулся за комп, чтобы проверить, как там его «поклонники». На «Дваче» и в пабликах всё было по-старому: новые порции проклятий, обещания найти и вырезать всю семью. Мелькнуло и вчерашнее сообщение от «Ахмеда_95»: «Мы тебя нашли, кяфир, готовься, пиздец тебе». Витя лениво хмыкнул – сколько раз он уже это читал? Обычные интернет-воины, дальше угроз в сети дело не пойдёт. Выпив «Балтики 9» он уже собирался открыть новую вкладку с порно, как вдруг в дверь забарабанили. Да так, что зазвенели стёкла в серванте, а с потолка посыпалась штукатурка. Это был не стук почтальонши или соседки. Это был яростный, требовательный грохот. «Открывай, сука!» — заорали из-за двери. Голоса были незнакомые, грубые, с отчётливым кавказским акцентом. И Витя понял. Понял с леденящей душу ясностью, что это не участковый пришёл разбираться из-за шума. Это были они. Чеченцы.