Ликорис [18+]

За свои семнадцать Хёнджин хоронил дважды. Отца оба раза.

15 сентября 2022, сейчас

Чайник свистит на простенькой электрической плитке.

Парень вздрагивает, едва не упав с шаткого стула. Он вздохнул, протерев глаза краями ладоней — спать хотелось нещадно.

Снова Хёнджин уснул, когда планировал только подремать. Настенные часы своим тихим стуком погружали в царство Морфея.

Хван посмотрел на время и снова вздохнул. В школу через три часа, а закрывает смену он через час. Надо ещё заскочить домой после смены: принять холодный душ и переодеться. Может быть получится выкроить хотя бы полчаса на сон.

Шея затекла от того, что спал, уперевшись спиной на стену и свесив голову к груди. Ступни в изрядно потрёпанных кедах щипало от пробиравшегося в аптеку через главные двери ветра.

Хёнджин шмыгнул носом и потянулся в сторону плитки, чтобы выдернуть шнур из розетки, благо служебное помещение было два на три метра.

Свист прекратился.

Парень встал, вытянувшись, и в блаженстве выдохнул, когда несколько позвонков хрустнуло. Достал из маленького серого шкафчика, прибитого к стене кое-как, двумя гвоздями, упаковку быстрорастворимого кофе и бросил её на такой же маленький столик, рядом со своей кружкой.

Немного подумав, парень вышел в просторное клиентское помещение, заставленное стеклянными шкафами, на полках которых были разноцветные упаковки лекарств.

Через большие окна он посмотрел на мигающий фонарь. Его золотистый свет мягко разрезал ночную темноту. Мимо даже машины не проезжали, как это часто бывало днём. Обычно люди, которые хотели зайти, проходили мимо этого фонаря. Если ночью — выныривали из мрака, прямо под его свет.

За окном никого не было — колокольчик на двери разбудил бы, заявись покупатель, но вглядываясь в темноту, можно было разглядеть силуэты.

Хорошо, что пока Хёнджин спал, никто не приходил, а то босс устроил бы тотальный разнос, упусти он клиента. Когда устраивался, он много услышал о тех, кто работал до него, и про то, в какие места им бы не помешало сходить, потому что «профукали кучу моего заработка!».

Он слушал и мотал на ус, поэтому ни разу за целый год не попался на сне в рабочее время. Камера-то только над кассой висит, чтобы работнички не смели пробивать товар мимо хозяина, так что бухгалтерская книга велась честно, а вот просрочка бралась бессовестно — Хёнджин был аккуратен: присваивал только пару мазей от синяков и леденцов от горла, так что никому не в убыток.

Аптека, где он работал, вообще не самая популярная — стоит почти на отшибе от центральной дороги. Место труднонаходимое, известное только местным. Удивительно, если искать её, можно и не найти, а когда брести просто так, мимо, вывеска обязательно бросится в глаза. Ей пользуются в основном те, кто лучше врачей знает, какое лекарство нужно.

Ещё в первый день босс объяснил, что его дело простое — продавать и улыбаться. Хёнджин так и делал, благо что хорошо платили, и плевать, что какая-то женщина, которой не плохо бы вызвать скорую, просит таблетки от кашля. Таких клиентов море, но совета никто не спрашивал, поэтому парень молча приносил нужные баночки-коробочки и печатал чек.

Хёнджин вернулся в служебное помещение, чтобы заварить кофе. Не мешало бы ещё раз перечитать эссе, которое он написал сегодня ночью.

Один глоток горячего напитка и Хёнджин привалился обратно к стене, чтобы глубоко выдохнуть.

Лампочка без какого-либо абажура торчала из потолка на толстом проводе и заливала комнату жёлтым светом — Хёнджин смотрел на неё, как на маленькое Солнце, а потом жмурился, когда глаза начинали слезиться. Это было его способом прогнать сон.

Парень потянул носом аромат и прикрыл глаза. Спать хотелось меньше, но он всё равно был бы не прочь прилечь. Жаль, что негде.

Зазвенел колокольчик. Как вовремя, подумал Хёнджин и быстро прошмыгнул за кассу, чтобы покупатель не заметил его отсутствия.

У двери, покачиваясь, стоял мужчина в солнцезащитных очках фирмы Рэй Бэн. Его пшеничные волосы красовались отросшими чёрными корнями и были собраны в нелепый пучок на макушке. На плечах болталась чёрная куртка с меховым капюшоном, ключицы выглядывали из-за шёлковой синей рубашки, а на левом запястье поблёскивали ролексы.

Хёнджин перевёл взгляд за его плечо: на улице стоял чёрный Хёндай Санта Фэ, видимо, мужчина приехал на нём. У таких мажоров водители всегда пашут круглосуточно, прямо как Хван в выходные, только зарплаты выше, а нервов уже никаких.

— Школьник? — пробасил Рэй Бэн, подойдя к кассе.

Можно было подумать, что он удивился, рассмотрев Хёнджина, но тёмные очки скрыли его округлившиеся глаза. Только кончики бровей приподнялись вверх.

— Чем могу помочь? — улыбнулся парень, никак не отреагировав на вопрос. Тот хмыкнул, поправив очки на носу.

— Есть что-нибудь для кровоточащих ран? — почти шёпотом сказал он, наклонившись ближе и обдав Хёнджина запахом своего угара.

Парень машинально отклонился, но мужчина этого не заметил.

— Бинты, пропитанные гемостатическим препаратом, подойдут?

— Да, — Рэй Бэн натянул очки на макушку и достал из кармана брюк толстый кожаный кошелёк чёрного цвета.

Хёнджин быстро принёс упаковку и назвал цену. Мужчина выложил на стол пачку мелких банкнот.

— Чаевые за молчание, если спросят, — пояснил он, протягивая ещё купюру, — сдачу оставь себе.

Хёнджин принял деньги, заглядывая в глаза с расширенным зрачком и парой треснувших сосудов на белке.

— Спасибо, — он улыбнулся, как и всем клиентам до этого, — приходите ещё! Хорошего дня!

Рэй Бэн вышел из аптеки с пачкой бинтов, звякнув колокольчиком на прощанье. Хёнджин наблюдал, как он подходит к машине, и нахмурился, когда заметил, что мужчина пошёл к двери со стороны водителя.

Хлопнула дверь. Какое-то тягостное мгновение парень гадал: поедет он или останется стоять припаркованным?

Хёндай тронулся с места и быстро скрылся из виду. Хёнджин нервно сжал столешницу пальцами. Фонарь продолжал мигать, словно в каком-то хоррор фильме.

Парень постоял какое-то время, пялясь в дверь, а потом перевёл взгляд на камеру. Маленький красный огонёк горел, как и всегда до этого, успокаивая бурю внутри, поэтому парень хмыкнул.

«Лох», — подумал он про Рэй Бэна.

Зачем кому-то спрашивать, когда можно стребовать записи видеонаблюдения?

Хван вернулся в служебное помещение и выругался под нос, когда глотнул кофе. Уже остыл.

Запихав доставшиеся чаевые в карман рюкзака, он плюнул на эссе, решив немного поспать. Достал из того же рюкзака телефон с треснувшим стеклом, чтобы поставить будильник и вздрогнул, когда взглянул на дату.

Уже в это воскресенье будет очередная годовщина гибели родителей. Всё вернётся, сменив обёртку и синонимы, потому что в прошлом году в жёлтой прессе всплыли очередные байки про отца.

Обществу было наплевать, что он давно мёртв — его личность не мусолил только ленивый. Особенно, если Хёнджин находился рядом. Но парень не мог ничего ответить, окружающие лучше него знали, кем был его отец.

Хван прикрывает глаза, когда в лёгких начинает слабо колоть. Со временем боль притупилась, но чувство обиды всё ещё давало о себе знать.

Разве так бывает? Чтобы смириться с утратой, но не ножом в спине, потому что вопреки гласу большинства Хёнджин не мог поверить в вину отца. Не мог, но был бессилен.

Перед глазами всплывают, словно сцены из ночного кошмара, воспоминания.

***

25 сентября 2020, тогда

В свои пятнадцать, Хёнджин, что называется, хлебнул дерьма. Как оказалось, смерть родителей — это ещё не всё, и блядская жизнь продолжается.

Целую неделю люди вокруг приносили ему соболезнования, корчили лица в грустных гримасах, сетовали на то, что он теперь сирота, но Хёнджин знал — они врут, ведь им всё равно.

Никто не спешил дать ему кров, оказать помощь, нет — он словно оказался в эпицентре дрянной театральной постановки: лица за масками горя были пустыми и равнодушными, а глаза как у рыб — мёртвые.

Тётю он не видел с самых похорон, ровно неделю. Утром воскресенья его увезли в социальный центр, на передержку как какого-то щенка, пока кто-нибудь из родных не возьмёт над ним опеку или же вовсе откажется.

Впервые он узнал, что у него столько родственников, но все они — десятая вода на киселе.

Тётя звонила ему пару раз, спрашивала как он, но Хёнджин смотрел на других детей и подростков — таких же сирот как он, и просил поскорее забрать.

Ах, да, жизнь продолжалась, она ведь не остановится, когда тебе плохо и кажется, что без конкретных людей, она не та — пустая.

Одноклассники продолжали смеяться и шутить, только иногда прерывались, кидая на него осторожные взгляды.

Стало слишком очевидно, что они знают, вопрос был в том: откуда? Но Хёнджина быстро перестало это заботить, ведь он не мог выносить эту жалость — как будто он прокажённый какой-то.

Выпал из общего смеха. Выпал из привычной жизни, обыденной и беззаботной настолько, что входит в привычку, растекаясь по венам и заражая. Больно было, но возвращаться не хотелось.

Первые дни казалось, что слёзы никогда не закончатся, а сердце всегда будет перемешиваться в мясорубке до состояния фарша — доставит кровь в лёгкие, чтобы ещё больнее, и умрёт, превратившись в золу, и на следующий день восстанет из пепла, чтобы снова ядом в артериях травить болью. Так оно ощущалось — горечь плавила изнутри все сосуды, жгла безжалостно и сильнее всего там, где застряла душа.

Хёнджин думал, что смирился, свыкся с болью в груди, научился её игнорировать — и всего этого было достаточно, чтобы продолжать жить, когда, очевидно, хотелось обратить время вспять.

Возвращаясь из школы в центр, он смотрел на парней своего возраста и понимал, что тоже сможет справится. Им хватало такта не лезть со своей жалостью, потому что у них всех одна боль. Разница лишь в том, что его родители от него не отказывались и их не лишали прав. При виде некоторых ребят, иссохших словно мумии, Хёнджин понимал, что это к лучшему.

Но его родителей нет и больше не будет. Никогда. И от таких мыслей было невыносимо.

Тётя забрала его из центра, и всё стало на более-менее ровные рельсы. Казалось, разделять с кем-то утрату гораздо легче, чем нести огромную ношу одному. Они вдвоём привыкали жить после потери. Женщина говорила, что со временем станет легче, но Хёнджин не верил: он думал этот пожар внутри будет с ним всю жизнь.

Мистер Ан — муж тёти, упорно его игнорировал, а кузен — Хёнсу, и вовсе старался не попадаться на глаза. В этой семье он имел значение только для тёти, но было всё равно на их неудобства.

Ему было плохо, поэтому он не замечал ничего, предпочитая лежать в выделенной ему комнате и смотреть в окно на серое небо. И так каждый день после школы.

Но то, что случилось позже, кажется, на долгое время омрачило его жизнь, превратив её в сплошной монохром.

***

Сейчас

Хёнджин открыл глаза, когда снова услышал звон колокольчика. Он встал со стула и тихо вышел к кассе, рассматривая мужчину в чёрном пальто. Тот сразу подошёл к нему, суматошно осматривая помещение. Кажется, он хромал на левую ногу.

— Мальчик, сюда не заходил светловолосый мужчина? — с ходу бросил он.

От него пахло какой-то пылью и затхлостью. Тёмные волосы в когда-то хорошей укладке были потрёпаны, а на щеках и скулах виднелись чёрные пятна, похожие на сажу.

Хёнджина нисколько не задело такое фамильярное обращение, ведь босс обращался к нему также. Чаще конечно «Эй, Хван».

— Я выхожу, только когда дверь оповещает, — и кивнул на колокольчик.

— Так видел или нет? — мужчина нахмурился.

Хёнджин взглянул в окно: под фонарём на этот раз была белая машина, похоже, Киа Саренто. Не то, чтобы он разбирался, просто учитывая основных клиентов, сегодняшние машины явно не вписывались в этот район.

— Оглох что ли? — рявкнул мужчина.

— Никого не видел, — сказал парень, даже не покраснев от лжи. Уж больно подозрительно у дяденьки выпирал кармашек пальто. Хёнджин быстро прикинул, что в его случае лучше быть тем, кто он есть, — заебавшимся ночным аптекарем.

В воздухе витал запах угрозы.

За прошлый год Хёнджин научился его чувствовать. Спасибо мистеру Ану. Тот вообще любил, напившись, использовать его как грушу для битья, и ведь рука не дрогла даже тогда, когда тётя вступалась за него и слёзно умоляла прекратить.

— Точно? — Саренто, проследив за его взглядом, красноречиво положил руку на выпирающий карман.

«Значит, всё же пушка», — обречённо подумал парень.

— Так точно, сэр, — прохрипел он вмиг осипшим голосом.

Мужчина резко достал пистолет и направил его на Хёнджина.

— Ты врёшь, сучоныш! — прокричал он. — Я видел машинное масло под тем фонарём!

Парень вздрогнул. Рэй Бэн, похоже, сильно насолил Саренто, но причём здесь он?

— Говори, куда он поехал, — мужчина приставил пистолет к его лбу. Холодная сталь защипала кожу.

Несправедливый вопрос, учитывая, что из аптеки видно только маленький кусок дороги — направо вперёд или налево назад — ноль информации. Кто знает этого психа, может он от досады пристрелит его?

Задеревеневшими пальцами Хёнджин нащупал аварийную кнопку под столом, но она никак не реагировала на нажатие.

«Блять, только не сейчас!» — холодный пот выступил на спине.

— Не знаю, — просипел Хёнджин и зажмурился. — До вашего прихода я спал в подсобке, — протараторил он.

Мужчина посмотрел куда-то вверх, потом на его наверняка опухшее лицо и едва заметные пятна под глазами.

— Хорошо, — сказал он, убирая пистолет, и улыбнулся, как сумасшедший, — я верю тебе, но ты никому не скажешь, что я здесь был.

Хёнджин выдохнул, когда колокольчик снова прозвенел и мужчина в пальто скрылся на своей Киа во мраке.

Парень снова посмотрел на камеру. Похоже, этот красный огонёк спас ему жизнь. Однако, случись что, ему уже было бы всё равно, даже если виновного нашли.

Хёнджин вернулся в служебное помещение. Сел на стул и потёр лицо ладонями. Сердцебиение замедлилось и перестало стучать по ушам, холодные пальцы перестали трястись. Осталось всего полчаса до конца смены.

Жаль, что не с кого стребовать моральную компенсацию после такого. Уволится тоже не вариант: деньги всё ещё остро необходимы, а не то из него сделают решето. В лучшем случае. В худшем — он станет пленником в доме утех, и пиши пропало.

Босс не просматривает видеозаписи, если с книгой учёта всё нормально и доходы-расходы совпадают. Видео хранятся два месяца, а потом удаляются навсегда. Впрочем, теперь уже не важно, Хёнджин привык быть на волоске. Осталось совсем чуть-чуть и он станет свободен от оков отцовского долга. Тогда можно начать жить.

Парень посмотрел на недопитый кофе, вздохнул и хлебнул ещё. Спать больше не хотелось.