Ликорис [18+]

Хёнджин отлично помнит тот день.

Тогда шквал дождей обрушился на город, смывая с асфальта недели палящего солнца и пыль, что осела из-за небывалой жары. Огромная тёмно-серая почти чёрная туча нависла над жилыми домами. Гроза шла уже вторые сутки, небо разверзлось выпуская удары грома. Целый хаос творился за окном.

Ливень отбивал каплями по стеклу известные только ему ритмы, звуки небес сотрясали что-то в душе. Хёнджин любил грозы, особенно после жары: освежающий запах озона и мокрого асфальта, позволял глубоко дышать и воображать себя под водой.

Всё было как и всегда: его отвезли в школу рано утром, мама улыбнулась и спросила про пожелания на ужин, а папа велел не задерживаться у друзей. Хёнджин привычно закатил глаза, чмокнул женщину в щёку и вышел в ливень, не раскрыв зонтика и прикрывшись школьным рюкзаком. Крутым парням хватает скорости, чтобы добежать, не промокнув до нитки, и Хёнджин считал себя не хуже.

Учебный день тянулся бесконечно нудно, погребая под собой часы и минуты бесполезных и пустых разговоров, шуток и анекдотов, ярких снов и мелких ссор. За окном гремел гром и стоял мрак, а в классах горел свет, и в воздухе было какое-то тоскливое ощущение. Было бы куда лучше, если бы была зима, а за окном падал снег и иней рисовал бы узоры на стекле.

Хёнджин умудрился заработать оценку отлично, когда вышел на физике отвечать у доски, и это было похоже на чудо. Друзья в столовке подкалывали, мол, всю ночь учил из-за того что не мог уснуть. Послав их в задницу, Хёнджин смеялся, чувствуя при этом небольшое облегчение от невидимого камня на душе. Он списал всё на пасмурность и темноту улицы.

Вечером он решил отказаться от приглашения друга поиграть в приставку. Хотелось банально поваляться в своей комнате, накрывшись пледом и посмотреть какой-нибудь сериал, не боясь заснуть поздно — выходные ведь.

Роковой звонок, разделивший жизнь на «до» и «после» отвлёк его от смены обуви, ровно в четыре часа двадцать пять минут.

— Ало? — настороженно спросил он у неизвестного абонента.

— Здравствуйте! — раздался незнакомый мужской голос. — Центральная больница Чунха. Это доктор Ли — врач супругов Хван. — Голос замолчал, словно человек на том конце серьёзно о чём-то задумался, и Хёнджину стало не по себе.

«Врач родителей из центральной больницы? Чушь какая-то, зачем он звонит? Предложить свои услуги или сообщить что-то важное?».

Мысли сменялись очень быстро за те секунды, что доктор Ли молчал. Затем мужчина глубоко вдохнул и бесцветным тоном произнёс:

— Примите мои соболезнования. В аварии никто не смог выжить. Нужно опознать тела и подписать некоторые документы. Вы можете связаться с кем-то ещё из родственников?

— Да, — ответил Хёнджин скорее на автомате, чем реально осознавая смысл чужих слов.

Врач сказал что-то ещё, Хван не слушал. Когда звонок завершился, телефон выпал из рук, а в сердце поселилась ледяная чернота. Словно тысячи иголок одновременно воткнули в его лёгкие, загородив острыми концами дыхательные пути. Мир остановился на целое мгновение, пролетевшее как вечность. И только невыносимая боль заставляла чувствовать себя живым.

Хёнджин прокручивал в голове весь диалог, пытаясь найти лазейку из ночного кошмара.

Он набрал номер матери, но услышал автоответчик. Медленно чернота расползалась по его сердцу, оставляя глубокие порезы. Сглотнув, он набрал отца — тоже холодный голос автоответчика. Глаза защипало и дышать стало просто невозможно. Парень, резко лишившись сил в ногах, осел на пол, прямо у своего шкафчика. По близости не было никого, словно он оказался совсем один в мире.

«Тётя!» — осенило его, и в душе поселилась надежда. «Тётя со всем разберётся, возможно, это какая-то ошибка».

Однако ничего не разрешилось, и тянущее чувство продолжало заполнять его.

Тётя была в таком же шоке, что и он. Женщина приехала спустя двадцать минут, за которые парень успел промокнуть пока стоял под дождём, в попытках изгнать горечь. Вода стекала по его лицу вместе со слезами.

Раскаты грома стихли, в ушах стоял лишь шум барабанящих капель. Молния больше не сверкала, на секунду окрашивая небо в белый. Гроза подходила к своему завершению, ослабевала, пока парень пустыми глазами смотрел на небо и что-то бормотал.

Впервые в жизни Хёнджин молился. Всем богам и духам, которых знал, молился так отчаянно как никогда до этого. Всю дорогу до больницы тётя и он провели в тишине. Парень знал — она тоже молилась.

Когда двери больницы открылись, Хёнджин ещё ощущал надежду, когда их повели в морг — он подумал, что был бы рад, если бы под белыми покрывалами были не его родители, кто угодно только не они. Когда им с тётей показали трупы, надежда покинула его, забрав с собой все оставшиеся силы. Он едва коснулся холодной щеки матери, когда ноги подкосились и он плюхнулся на колени. Даже боль от падения не заглушала того, что он ощущал внутри. Там всё ныло, скреблось, разрывалось, трескалось, словно горело заживо.

Восемнадцатое сентября две тысячи двадцатого года. День, когда его родителей не стало. В тот день Хёнджин зарёкся читать молитвы. Боги не услышали его, проигнорировали.

Следующий день он помнит смутно. Бледные лица в чёрных траурных одеждах сменяли друг друга, пока Хёнджин стоял возле родительских гробов. Он ощущал себя не здесь и не сейчас — чувство времени размылось. Пустыми глазами парень смотрел на их посмертные портреты: они улыбались ему так по-живому, что происходящее казалось иллюзией.

Когда личные соболезнования были принесены, а скорбящие глотнули немного соджу, вся процессия вышла на улицу, чтобы близкие могли сопроводить покойных в крематории.

Были только тётя, её семья и друг матери - молодой мужчина спортивного телосложения, Хёнджин не смотрел на его лицо, один раз лишь заглянул в налитые горем глаза.

Никто из присутствующих не знал, что в момент, когда полыхнули печи, пятнадцатилетний парень похоронил вместе с родителями часть себя. Потому что тот Хёнджин больше не мог жить. Не хотел.