6-2
Что наступает быстрее — сон или утро? Джейк не знает ответа. Он только успевает погрузиться в зыбкую пустоту сна, как мир вокруг взрывается:
— АХТУНГ! АХТУНГ! АХТУНГ! — кричит телевизор, раздаются выстрелы. Взрыв. Вой сирены.
Джейк спросонья вскидывает руку, вытаскивая её из–под одеяла, пытается нащупать пульт, но уже поздно ...
— АХТУНГ! АХТУНГ! — мгновенно подхватывает и орёт попугай с такой яростью, будто хочет разбудить саму Вселенную.
— Бэнтли, заткнись! — стонет Джейк.
— Хэндэхох! Лакки, хэндэхох! — отвечает Бэнтли, ухмыляясь на свой птичий манер.
Иногда Джейк жалеет, что родители завели такую мозговитую птаху. Бэнтли подхватывает новые фразы быстрее, чем интернет мемы, и превращает каждое слово в вечный кошмар, удачно впихивая туда имя «Лакки». Это как раз тот случай.
Джейк с трудом поднимается с дивана, медвежьими движениями добирается и накрывает клетку.
«Этот телевизор с его гиперболическим уровнем громкости — чистая алгебраическая катастрофа! Почему он считает необходимым издавать звуки на уровне промышленного компрессора? Клянусь, если это повторится, я подвергну его экзистенциальной аннигиляции через окно. И если мой интеллектуально подкованный попугай Бэнтли решит сделать этот идиотский «Ахтунг» частью своего лексикона, то, безусловно, весь мой вклад в борьбу за тишину и покой можно считать математическим фиаско! Только бы этот шум не пробудил второго субъекта — тогда конец моей возможности восстановить хотя бы частичку сна.»
Убедившись, что попугай смолк, Джейк заваливается на диван и снова засыпает.
— АХТУНГ! АХТУНГ!
— Ох, — стонет Джейк, его голос звучит с научной точностью измеренной усталости, — ну почему ты, пернатое создание, демонстрируешь несоответствие любым стандартам разумного поведения? Твоя неспособность к социальной гармонии вызывает у меня почти антропологический интерес.
Неожиданный крик заставляет парня судорожно взрагивать. Задремавший Джейк запутывается в одеяле, которое становится его ловушкой, огромным удавом, сжимающим в смертельных объятиях свою жертву.
Он судорожно барахтается, но вот — бах! На этот раз голова встречается с ковром.
— АХТУНГ! ПЕХОТА ПОДЪЁМ! — взрывается в его черепной коробке, как будто кто–то бросает в шкаф с голосами бомбу.
«Мой зафейленный попугай демонстрирует удивительную приверженность к разрушению покоя. Возможно, в будущем я пожертвую его на биологическое исследование уличной фауны. Например, бездомные кошки могли бы оценить его... вокальный потенциал.»
Джейк рывком поднимается с пола и плюхается обратно на диван. Слишком много звуков. Слишком много голосов. Для обычного утра — явный перебор.
«О нет! Нет! Только не это! Как много нейронов я трачу впустую на эту ужасную ситуацию. Кто–нибудь, пожалуйста, вмешайтесь в мой когнитивный хаос!»
— Как ваше настроение, друзья? — бодро вещает Джорджи голосом ведущего утренних новостей. — Сегодня нас ждёт прекрасное утро, в Нью–Йорке ожидается солнце. Самое время для прогулки. Захватите чашечку кофе, выгуляйте вашего пса!
— Ты снова активен? Слушай, дай мне завершить хоть одну попытку квантификации сна, прежде чем мы начнём этот безумный монолог! — Джейк натягивает одеяло, как если бы это был изоляционный экран от ненужной информации.
— О, нет, дружище, это просто твой внутренний голос, напоминающий тебе, что ты тут один, как заплесневелый сыр в холодильнике холостяка. Сам себе компания, сам себе развлечение. Наслаждайся.
— Ну и что, если я в изоляции? Знаешь, иногда одиночество — это научный эксперимент, а не провал. Я скорее останусь в интеллектуальном вакууме, чем буду взаимодействовать с тем, кто пытается забивать мой разум дешёвыми тезисами. И, кстати, сейчас ещё слишком рано для дискуссий.
— Запомни мой друг, никогда не рано, никогда не поздно — все вовремя. Ты как будто ждёшь, что ковры из–под дивана сами поднимутся и начнут танцевать, чтобы развлечь твою дряблую задницу. Правильно, выбирай сам себе компанию — либо пыль и одиночество, либо новые приключения и яркий свет наружного мира. Или ты действительно думаешь, что твоя запутанная душа найдёт компанию в этой запылённой комнате?
— Миссис Харпер вчера проводила уборку! — резко откликается Джейк, выползая из–под одеяла.
— Но внутри тебя пыльно.
Щелк. Джейк садится. Одна фраза переворачивает все вокруг: он никогда не задумывался о себе в таком ракурсе.
— И что же ты можешь сообщить мне теперь? — Джейк произносит это с той усталой учтивостью, с которой учёные отвечают на глупые вопросы студентов. Он уже знает, что получит в ответ, но всё равно спрашивает.
— О, я продолжу, не сомневайся. Ты знаешь, что у тебя внутри? Примерно то же самое, что в подвале заброшенного дома после апокалипсиса: пыль, паутина и где–то под завалами застряла твоя самоуважуха, покрытая вековым слоем пренебрежения.
Джейк вскакивает. Наглость Ока выворачивает его наизнанку. В голове зудит.
«А может, и правда, я действительно обречён вечно валяться тут, как теоретически ненужный позитронный модулятор в шкафу. Мои генетические предки избавились от меня, социальные связи в виде друзей отсутствуют, как тёмная материя в школьной программе. И вот оно — Око. Этот воплощённый парадокс предлагает мне решение. Нужно всего лишь его послушать. Разочек. Теоретически допустимо, что стоит вооружиться тряпкой и микроскопом и проанализировать залежи артефактов в подвале. Если окажется бесперспективно — всегда можно отправить Око в интегральное небытие, сопровождая эпитафией "Проваленная гипотеза". В конце концов, оно уже помогло мне в стрессовой экзаменационной ситуации. А теперь опять этот повторяющийся паттерн — я один. Что ж, эксперимент требует жертв.»
Обида как искусный манипулятор, подталкивает к действиям, которые раньше ты бы даже не рассматривал. Вирус внутри тебя — не просто микроб, а идея, которая зреет и выходит на свет задолго до того, как начнёшь «заболевать». То, что раньше, спавшее внутри, казалось бесформенным и аморфным, теперь трансформируются во вполне понятные мысли, вылупившиеся из кокона. Но это будут не мотыльки...и не бабочки в животе...
— Ладно, ты выиграл этот раунд, но исключительно в рамках текущей итерации событий. — бурчит Джейк, уже зная, что врёт сам себе. Это не закончится. Никогда.
— О, конечно, капитан. Главное, сохраняй контроль, да? Потому что всё в этом мире поддаётся контролю. Особенно ты, особенно твоя голова, — голос Ока скользит по сознанию, словно масло по сковородке.
— Мне нужно сначала умыться... и почистить зубы...и сварить кофе для оптимального функционирования умственных процессов.
— Разумеется. Кофе — это не напиток, а отчаянная попытка не разучиться жить. Горячий, крепкий и беспощадный, он вытолкнет тебя в реальность быстрее, чем разъярённые гуси, защищавшие Рим.
Джейк пытается не обращать внимания на радио. Оно бубнит что–то невнятное, как старый пьяница на углу улицы, слова сливаются в поток бессмысленного шума, но в глубине сознания этот шум всё равно проникает, оседает, пульсирует. Выключить радио невозможно, но можно попытаться его игнорировать, как муху, жужжащую где–то над ухом.
Из ванной доносится приглушенный звук льющейся воды, в гостиной крякает попугай — механически, бездушно, будто сломанная игрушка. Джейк закрывает глаза, но видит только список правил. Точнее, ошибки. Нарушенные пункты.
«А22»: Соблюдение графика сна с точностью до минуты. Провалено. Он спал не там, где должен был. На этом пропитанном старой пылью диване, который давно следовало сжечь дотла.
«В2»: Агрессивная чистота. Антисептик. Дезинфекция. Полный контроль над окружающей средой. Защита от микробов, грязи, пыли, от этого липкого ужаса, который живёт на поверхностях. Провалено.
Джейк стискивает зубы. Запах затхлого дивана будто въелся в кожу. С каждым вдохом он ощущает его сильнее. Проклятье!
Вода льётся на руки, долго, почти судорожно, но ощущения чистоты не приходит. Слишком грязный. Он чувствует это физически, всей кожей, каждым миллиметром.
В воображении вспыхивает образ: он видит, как под светом лампы проступают жирные засаленные пятна на обивке дивана, они медленно шевелятся, как будто что–то живое копошится в них, разрастается, тянется к нему липкими щупальцами. Джейк зажмуривается, трёт пальцы, тыльную сторону ладоней, снова пальцы. Кожа начинает гореть. Снова. Ещё раз.
Всё равно грязно.
Мальчик открывает шкафчик, находит антисептик, срывает крышку, выливает липкую жидкость прямо на ладони и растирает, будто надеясь стереть с себя невидимую чуму.
Но внутри всё ещё зудит.
И диван.
Этот проклятый диван.
Надо сказать миссис Харпер. Пусть вычистит его. Нет — пусть выкинет. Лучше сжечь.
Джейк вглядывается в своё отражение. Капли воды медленно стекают по стеклу, и в тусклом зеркале его лицо кажется размытым, искажённым, чужим. Он долго смотрит в него, словно ожидая, что оно моргнёт первым.
— Зачем ты так часто моешь руки? — насмешливо интересуется Око. — Ты и вправду думаешь, что чистота — это путь к просветлению? Спойлер: мир — это не операционная, и ты всё равно по уши в хаосе.
— Безусловно. Моя дыхательная система регистрирует отклонения в молекулярном составе воздуха при наличии пыли и других органических частиц, что немедленно инициирует психосоматический дискомфорт. В кратком изложении: обсессивно–компульсивное расстройство в действии.
— Ты стерилен, как лабораторная посуда, но у меня для тебя плохие новости: жизнь не проходит в вакууме. Мир вокруг не идеален — через вентиляторы он обязательно выпотрошит на тебя тонну пыли. Что ты будешь делать тогда? Не стоит ли заранее подготовиться к этому?
— Я всегда буду соблюдать чистоту! — Джейк, подобно идеологу движения за стерильное существование, демонстративно хлопает дверью и устремляется вверх по лестнице.
Внутри закипает что–то невнятное. Поднявшись в комнату, он замирает, ожидая новых насмешек. Но Око молчит. Пока.
Джейк без лишних слов натягивает джинсы. Серую байку приходится выудить из глубины шкафа — великовата, зато уютная. Маме она не нравится, но соглашается, что Джейк может носить ее дома. Он хватает рюкзак, напяливает капюшон и бросает быстрый взгляд в зеркало.
Где–то там, в отражении, Око ухмыляется. Или ему просто кажется?
Включается его внутричерепное радио, и первым делом он выдаёт свеженький анекдот: « — Принесите мне кофе! — Американо, эспрессо, латте, капучино? — Асфальт, экзекуция, люстра, капот. Быстрее, чувак!»
— Согласен на капучино. — Джейк безэмоционально взаимодействует с сенсорной панелью, загружает молоко в диспенсер и активирует кофемашину. Та начинает урчать, выдавая иллюзию, что процесс приготовления напитка требует значительных интеллектуальных усилий. Часы на стене фиксируют четверть десятого — технически это уже позднее утро, но уровень социальной активности Джейка остаётся на отметке «абсолютный ноль» — выходить куда–либо Джейк не хочет.
Джейк всё ещё не до конца понимает, как относиться к происходящему, к тому, что поселилось у него в голове. Оно действует, как заморозка на гнилой зуб: на мгновение боль отступает, но он знает — вскоре заморозка растворится, и острая, пронзительная боль выстрелит в мозг, прострелит челюсть, разольётся по всему черепу. А потом... потом зуб вырвут, и он окажется в холодной плевательной чаше, вместе с кровью, ватой и тем металлическим привкусом, который остаётся после медицинских инструментов.
Часы продолжают тикать. Тик. Так.
Джейк видит их затылком. Сверхспособность работает, а незнакомец из параллельной реальности продолжает лепетать свои «мудрёные» фразы.
— Ох, нет ничего лучше, чем чашечка горячего кофе и прекрасного собеседника рядом, — отзывается из головы.
Кофемашина гудит. В воздухе запах горечи, обжигающий, как нерв, задетый бормашиной.
— А ты, несравненный риторический гений, продолжай. Мне явно недостаёт утренней звуковой какофонии. Весь утренний промежуток времени капаешь и капаешь.
— Почини свою ржавую крышу.
— Ничего не слышу–у–у–у! — растягивает слова Джейк, начиная находить в этом процессе неожиданное удовольствие. — Может, просто открыть форточку и проверить, вынесет ли твои звуковые волны на орбиту?
— Выкинь туда своё чувство юмора. Может, там оно найдёт себе применение.
— Искренне надеюсь, что ты подхватишь остро–респираторное заболевание и временно утратишь способность производить звуковые колебания, пока я осуществляю поиск сэндвича.
— А вот это уже неплохо, совсем неплохо. Ладно, сворачивайся — сейчас время для прогулки, иначе ты рискуешь заработать межрёберную невралгию. Без комментариев, просто собирайся.
— Кота с собой взять?
— И выкинь на первой же помойке.
Джейк чувствует, как внутри всё сжимается. Он с раздражением щёлкает крышкой ланчбокса, будто запечатывает что–то неприятное, что может вырваться наружу. Два сэндвича – стратегический запас на случай, если мир вдруг рухнет. Кофе в пластиковом стакане. Он понимает, что выпьет только половину. Вторая половина, скорее всего, отправится в небытие — на асфальт, на чью–то обувь, на его собственные руки.
На часах 10.00.
Джейк достаёт «Прозак» , встряхивает пузырёк, вслушиваясь в мерное постукивание капсул. Небольшая пауза — короткая молитва к химии. Он глотает таблетку всухую, без воды, с лёгким привкусом горечи.
— Ладно, условный алгоритм принят, приступаем к стадии подготовки. Лакки, Лакки, где ты, кис–кис. Поцелуй на прощание.
Ответа нет.
Джейк оглядывает комнату. Дом словно вымер, и тишина давит так, что в ушах начинает звенеть. Лакки либо в подвале, либо в каком–нибудь тёмном углу, свернувшись пушистым комком, равнодушный ко всему.
— Брось, — раздаётся в голове голос, сухой, с ленивыми нотками цинизма. — Коту плевать на твою драму. С таким же успехом ты можешь попрощаться с пылесосом.
Джейк делает вид, что не слышит. Просто продолжает собираться, запихивая в карманы вещи, которые могут понадобиться — телефон, наушники, маленькую бутылочку антисептика. Всё автоматически, словно действия его тела записаны в программу, которую он просто выполняет.
— Слушай, это уже прогресс. Вчера ты ещё ныл, а теперь молчишь, — замечает Око. — Прямо как тот малыш из книжки, который смирился с жужжанием своего летающего друга. Мы с тобой на верном пути.
Джейк стискивает зубы. Ему хочется сказать, что он ненавидит это сравнение, что оно неправильное, но... нет, оно слишком точное. Это и пугает больше всего.
Он перестаёт сопротивляться. Не потому, что хочет, а потому, что внутри будто включился рубильник, отрезавший возможность спорить. Он привыкает к голосу. Как к старой вывеске над магазином, которую сначала не замечаешь, потом злишься, что она такая уродливая, а потом однажды понимаешь, что без неё что–то не так.
В доме тихо. Только его собственный голос. Или не совсем его?
Джейк начинает смиряться с ходом событий и обстоятельств, свалившихся на его голову, как герой из «Малыша и Карлсона», который не только перетерпел жужжание вентилятора, но и подружился с этим чудаковатым персонажем. Только Око не жужжит, оно висит в голове, как фонарь на длинной, скользкой нити, покачивается, поскрипывает. И если прислушаться, можно услышать этот скрип прямо под черепом.
Но пройти мимо невероятной харизмы Ока было невозможно. Та выпирает из всех щелей, изнутри давит на черепную коробку и вырывается наружу так, что барабанные перепонки еле сдерживаются чтобы не лопнуть. Не проходит и трёх дней с момента знакомства, а внутри уже зарождается навязчивая мыслёнка, что это будет единственное существо с кем он подружится.
Никому из людей Джейк симпатии не питает, ровным счётом, как и они к нему. В школе «ПайерХилл», самой привилегированной и частной школе, мало кто хотел вести с ним дружбу, в основном его считают странным и отрешённым от мира, ботаником, читающего книжки. Школьные хулиганы в лице Роя Хакли, Мика Уилби, Пита Хакмайера, и ещё парочки недоумков, часто сокрушаются о том, что у такого худощавого молокососа нет очков — руки прям таки и чешутся их разбить.
Складывая в уме все наслоившиеся факты, мальчик приходит к выходу: ему ничего не остаётся как сдружится с этим «разумом». К тому же последний заявляет, что желает помочь, а это располагает.
Он зашнуровывает синие «Мартинсы», выпрямляется, берётся за дверную ручку...
И его резко бьёт током.
Он дёргает руку, судорожно втягивает воздух. Не больно, но предупреждение.
— Что, не ожидал? — в голосе Ока скользит насмешка. — Порой реальность даёт нам небольшие разряды, чтобы мы не забывали: не всё в этом мире поддаётся контролю.
Джейк сглатывает, сжимает кулак.
Что–то ему подсказывает: контроль теперь вообще не на его стороне.
Око довольно хмыкает.
— Кстати, прежде, чем мы выйдем на улицу, я хочу познакомится со своими коллегами, с этой парочкой, что так охотно умастилась над твоим носом. Ты как–нибудь их называешь?
— Ты имеешь в виду глаза как сенсорные органы или рассматриваешь их с позиций метафизического концепта? В любом случае — нет. Не вижу в этом функционального смысла.
— Избыточным? Да ладно! Это удобно. — Око обращается к глазам, голос его становится театральным. — Уважаемые господа! Мы с вами — команда, отлаженный механизм! И тем не менее, остаётся одна проблема. Я так и не узнал, как вас зовут.
Молчание.
— Эй, бинокли! — выкрикивает он. — Ты, справа глядящий в никуда, у тебя вообще функция «речь» включена? Как тебя звать?
Тишина.
— Или, может быть, в вашем мире язык — это что–то из разряда «вчерашних новостей»?
— Думаю, при наличии разговорчивых глаз моя ментальная стабильность перешла бы в фазу необратимого распада.
— Пардон мсьё, где мои манеры, я и сам забыл представиться. Меня зовут Джорджи. Исходя из профессиональной этики, я знаю, что по контракту вам запрещено разглашать какие–либо подробности вашей работы, включая имена и пароли, поэтому я буду обращаться к вам, называя кодовыми именами — Дункан Синий и Мёрч Зелёный. С вашего позволения, конечно.
— Оригинальная концепция. — Джейк усмехается. — В этом есть нечто элегантное — как два квантово–спутанных пряника, как парочка «Твикс». Только вот их создателей звали не Твикс, а Эдгар Твельн и Эдгар Иксран.
— Уважаемый потребитель, мистер Зануда! Компания «Дункан, Мёрч и Джорджи» рада приветствовать вас! — голос Ока срывается в преувеличенно официальный тон. — Мы готовы предоставить вам услуги визуального восприятия с бонусной подпиской на вечные паранойю и тревожность! Спасибо, что обратились к нам, а теперь пора дёрнуть за ручку и открыть наконец эту дверь.
Джейк закатывает глаза.
— Сначала — финальная проверка освещения.
Что–то внутри всё ещё не даёт ему покоя.
— Свет выключен, можешь мне поверить, — протягивает Око.
— Нет, — он начинает разуваться, — я должен сам все проверить. Я должен проверить. Должен проверить. Должен проверить.
— Со своими повторениями ты выглядишь как зомби, — замечает Джорджи.
— Данный параметр не подлежит модификации. Я обладаю устоявшимся набором когнитивных аномалий, требующих оперативной компенсации. Процесс стабилизации требует выполнения предписанных ритуалов.
Око смолкает.
Джейк идёт по дому, трогает выключатели, проверяет комнаты. Десять минут спустя он снова стоит у двери, дёргает ручку три раза. Раз. Два. Три.
Глубокий вдох.
Джейк наконец открывает дверь.
Мир за порогом кажется каким–то ненастоящим.