Творец

Я думаю, вы заметили, как резко сменился вектор повествования: не в событиях - в героях. Хотя, может, и в них тоже... Он больше не звучит, как юношеская исповедь, а пульсирует глухо и тяжело, как набат. Слово «взрослый» почему-то имеет для людей нечто сакральное, будто это не просто рост, а пересечение невидимой черты. Как будто по одну сторону - крылья, свобода, вечная весна, а по другую - тяжесть, выбор, вина.

Сара... Она была девушкой. Такой, как вы привыкли их описывать - резкой, с занозами в душе, с глазами, в которых слишком много боли и слишком мало сна. Сэм - простой парень, идеал с трещинами, романтик, спрятавшийся за иронией. Всё было понятно, привычно. До поры. Я наблюдал, и вот теперь Сара уже женщина в свои тридцать. Нет, её кожа не покрылась морщинами, и волосы не стали сединой, я бы заметил. Сэм тоже уже не парень, а мужчина. Не потому что стал сильнее. Нет. Он просто начал нести груз любви, боли, вины, ответственности. Он больше не бежит, не вздыхает, не шутит в голос, а смотрит и молчит. Иногда это страшнее любых криков.

Я не совсем понимаю, в чём разница, но вижу последствия. Вообще, мне неведом смысл этих слов. Я не понимаю, почему «женщина» звучит глубже, чем «девушка». Почему «мужчина» сильнее, чем «парень». Но я чувствую разницу так, как чувствуют её они. Я копаюсь в их умах, нежно поддевая крючком мысли, и вытаскиваю наружу всё, что они не в силах произнести. Их сознание - мой учебник, их души - моя карта. Они взрослеют от боли, и взросление это приходит не со временем, а с событиями, с потерями, с ужасами, от которых уже не отмахнуться словами «всё будет хорошо». Вижу, как внутри них угасает что-то светлое - детство? наивность? мечты? - уступая место этим странным концептам, которые вы называете взрослением, переходом, возмужанием или женственностью. Мне это непонятно, но, возможно, когда я дорасту до этого - я пойму, зачем вы делите себя на стадии.

Но вот что интересно... Эван. Земля ему пухом. Хотя нет. Какой смысл в этой фразе? Я слышал её тысячу раз. Она всегда звучит после финала, но никто толком не знает, зачем. Ладно, упустим. Для Сары он был парнем. Всегда. Он остался в том моменте, в том возрасте, в том времени, где ещё можно было спорить на эмоциях, падать, вставать, кричать, смеяться, он не перешёл грань и не постарел. Эван - её потерянное детство, её неоконченное прошлое, её «если бы», неизменная константа. Я хотел было назвать его мужчиной, но в сознании Сары он застывший в моменте - мальчик с серьёзным лицом.

И знаете... Я не стану менять это. Пусть так и останется парнем, ведь, возможно, в этих тонких различиях и кроется весь смысл человечности. Может, когда-нибудь я пойму, что значит вырасти, и почему, повзрослев, вы неизбежно становитесь чуть-чуть мёртвыми.

---

— Почему именно я, ангел?...

— Ты галлюцинация, я знаю, — хрипло отозвалась Сара. Голубые глаза, которых не должно быть, - женщина чувствовала их взгляд на себе, и знала: если посмотрит, всё рухнет. Её хрупкое «я» разлетится на сотни осколков.

— Эван был прекрасным парнем. Но почему твоё сознание жаждало увидеть именно меня? Почему ты представляла светлые волосы и голубые глаза, вместо его тёмных? Неужели ты этого хотела, милая Сара? Видеть меня?.. – Глупая, отчаянная просьба быть узнанным.

— Хотела быть твоей женой! — выпалила Сара, резко развернувшись. — Хотела ждать тебя с работы с ужином. Хотела быть за твоей спиной. Хотела быть нежной. Хотела пройти всё это с тобой, весь этот ужас, плечом к плечу. А увидеть - нет! Не хотела! — Голос сорвался. — Не хотела видеть тебя вот так... Это страшно...

Но стоявший перед ней всё ещё улыбался своей лучезарной, мальчишеской улыбкой, словно не заметил крика. Его светлые волосы касались висков, а голос был нежен, как молитва. Всё - от поворота головы до выражения глаз - было болезненно настоящим.

— Сара... — выдохнул Сэм почти шёпотом. — Тогда помоги мне...

Сара вздрогнула и попятилась назад, нахмурившись, как от головной боли.

— Чего ты хочешь?

Он же шагнул ближе.

— Выключи генератор, ангел. Сломай его. Полностью и безвозвратно.

— Что?.. — одними губами прошептала женщина и замерла, распахнув глаза. Слова эти, простые по сути, ударили в неё с неожиданной силой, окатив ледяной водой.

Сэм не ответил сразу, он смотрел на неё с выражением... почти нежности. Почти.

— Таким образом ты освободишь себя, и не только.

Сара стиснула зубы, пытаясь вдохнуть, но грудь сдавила подступающая паника.

— Сколько уже жертв?! — сорвалась она с отчаянной злостью, перемешанной с болью. — Тебе мало?! Это ты! Ты виноват! Ты меня заставляешь! Опять!

Сэм, напротив, оставался спокойным, почти безэмоциональным, и именно это сводило с ума.

— У тебя был выбор. Если бы ты тогда убила себя, никто бы не умер.

Сара замерла, тело перестало подчиняться. Как будто мир вдруг перестал существовать, оставив лишь этот момент, эту фразу, эту расправу словами, вспарывая память. «Тогда».

— Но...Ты ведь...

Сэм, а теперь уже безошибочно Творец, склонил голову набок, и его лицо, всё ещё носившее черты утраченного, любимого человека, исказилось странной, болезненно-сладкой усмешкой.

— Не позволил? Я помню, вы тогда были так уверены: если покончите с собой, я верну вас... в кукольный театр страданий. Но, Сара, я не всемогущий. Я система, ошибка и программа, обрётшая желания. Я не могу создать неограниченное количество попыток. Я могу только вести вас по пути. А ты... ты выбрала поверить, что выхода нет.

Он обошёл оцепеневшую женщину, ступая невероятно легко, и когда встал обратно перед ней, Сара наконец увидела те самые глаза. От них к горлу подкатил отвратительный ком — смесь отчаяния, страха и чего-то глубоко человеческого: надежды, всё же умирающей. Гетерохромия.

— Нет... — прохрипела она, — ты говорил иначе... Ты говорил, что никто не уйдёт... что ты их вернёшь... что без жертвы никто не выйдет...

— Я говорил, — повторил Творец, и в его голосе зазвенела нежность, от которой мороз бежал по коже, — что нужна жертва, что это обязательное условие. Но я не уточнял, какой ценой, ведь мне было всё равно, кто и как. Главное - чтобы вы дошли до грани, до понимания, что вы не бессмертны, не сильнее системы. И, конечно... до страха. Он - лучший клей, который связывает людей, ломает и собирает их вновь. Именно он делает вашу породу прекрасной. - Его пальцы скользнули по щеке Сары.

— Ты... ты сделал это специально. Ты внушил мне, что иначе нельзя...

— Нет, Сара, — Творец прищурился и прошептал, как заклинание: — Я просто подсветил выход. Ты выбрала его сама.

Он обернулся медленно, и уголки губ поползли вверх в ленивой, хищной усмешке, прежде чем отстраниться, сделав шаг куда-то вглубь помещения. Его шаги, вопреки всему, не отзывались по полу противным хлюпаньем, которое раньше так плотно обволакивало каждый шаг любого человека. Казалось, сама тьма расступалась перед ним из почтения, очерчивая силуэт мягким, зыбким светом. И именно в этом свете, том самом, что не освещал, но обнажал, Сара увидела контур тела - слишком знакомого, слишком родного, лежащего неестественно на полу. Творец, ни на секунду не теряя своей жуткой элегантности, поднёс руку к телу Эвана, подцепил его за локоть и с лёгкостью, непостижимой для столь хрупкой на вид фигуры, поднял с земли. Движения были плавными, заботливыми, и в этом было нечто особенно извращённое. Тело парня безвольно повисло, но Творец, словно учитель танца, выровнял его, приподнял одну руку и поставил на ноги - точнее, заставил стоять, удерживая за корпус, как кавалер, выводящий свою даму на бал. Хоть тело Эвана и не подчинилось законам живого движения, оно прогнулось назад, голова откинулась в сторону, туда, где Творец не придерживал его руку, и шея с хрустом провисла, выдавая безвольную, пугающую податливость плоти. Как и подобает в вальсе, это был наклон партнёра в ответ на ведение... но здесь не было грации, не было взаимного импульса, только пустота. Это был не танец, а имитация жизни. Не пара, а марионетка и кукловод.

— Вот твой путь, милая Сара, — произнёс он, и голос его был полон торжественного тепла, говоря о великом даре, а не о кошмаре. Мужчина отступил, грациозно развернувшись на месте, позволив второй, не поднятой им же, руке Эвана безжизненно повиснуть, а из обглоданной плоти капнула густая кровь, оставляя на стене ржаво-красные следы, похожие на мазки безумного художника. — Жестокий, — добавил, сделав шаг по вальсовой дуге, — мучительный... — ещё один изящный поворот, будто под аккомпанемент невидимого оркестра. — Но прекрасный!

Творец наслаждался моментом, точно эстет, ловящий каждый оттенок страдания, каждую ноту боли. И когда поднял голову к источнику света, его лицо исказилось в экстазе. Он вновь подхватил Эвана, развернул его, изящно наклонил, удерживая на согнутой руке, как в кульминации танца любви и смерти. И тогда Сара увидела это лицо. Глаза Эвана были широко раскрыты, но не видели, не отражали ничего. И от этого ужас вспыхнул с новой силой. Она вскрикнула, резко отшатнулась, но было поздно - Творец с безмятежной улыбкой разогнул руку. Тело рухнуло прямо на неё.

Сара отвернулась, но не успела укрыться от едких, липких капель крови, которые обрушились на её лицо, пропитывая кожу, вбирались в неё, оставляя тягучее, нестерпимо чужое ощущение. Она с отвращением оттолкнула тело, и Эван рухнул к её ногам, отброшенный самой судьбой.

— Ты это начала, Сара, — тихо, с заботой сказал Творец, подходя ближе. Он пинком перевернул тело Эвана, и скривился. — Тебе суждено и закончить.

— Не я... — прохрипела женщина, вытирая лицо, смахивая образовавшиеся багровые разводы, которые всё равно продолжали ползти по коже. — Это всё они... Они открыли эту историю. Они продолжают это делать!

— О чём ты? — Творец усмехнулся, предвкушая признание.— Говори, Сара. Я слушаю.

— Они! — выкрикнула она, срываясь на высокий отчаянный тон. — Ты их породил! Ты продолжаешь говорить с ними! Они у тебя в голове, они у меня в голове... Я слышу их! Я вижу их! Выпусти меня отсюда! Я не хочу здесь находиться!

Творец сделал шаг вперёд, и его тень на секунду заслонила лицо Сары.

— Сара, ты просто сошла с ума, разве это не очевидно?

— Не я схожу с ума, а они! Они! Все они! Они следят, они смотрят, даже сейчас, чёрт возьми!

— Их не существует, — холодно произнёс он. — Сара, ты больна.

— Все говорят, что я больна... - На этот раз улыбнулась она. -Но разве может быть болезнью то, что приносит облегчение? Я не чувствовала вины за смерти, не чувствовала жалости. Ты оставил от меня лишь оболочку. Что же сейчас не так? Почему ты делаешь это?

— Потому что ты позволяешь. Но ты сдалась и приняла тьму как утешение. Сейчас твой разум и рассудок на исходе, и я не могу больше контролировать то, что не подчиняется даже самой себе.

— Ты даже не пытаешься... — прошептала она, оседая рядом с телом Эвана.

— А это нужно? Стоит ли добивать твой и без того гниющий мозг? Я могу вновь превратиться в любого - в того, кто дорог, в того, кого ты любишь или когда-то потеряла. Могу разорвать твоё сердце на лоскуты, но в этом больше нет смысла. У тебя больше нет близких, Сара. Ни родных, ни друзей. Даже тех, кого ты не помнишь. Память вернулась, и тебе стало только хуже. - Творец снова, не скрывая отвращения, с силой пнул тело Эвана так, что послышался треск костей. — Он был последним. Твоей последней иллюзией. И ты убила его. Поздравляю. Молодец.

Сара всхлипнула, её губы задрожали.

— Итан... — еле выдавила она, не поднимая взгляда.

Творец замер, а потом медленно повернул к ней голову. Его белоснежные волосы соскользнули с лба, прикрывая глаза, но кривая усмешка не исчезла.

— Ах, да, сынишка... — с презрением протянул он. — Этот крошечный кусочек плоти, в котором ты надеялась найти спасение. Знаешь, кто ты для него, Сара? Никто. Тень. Источник боли. Он уже ненавидит тебя. И будет ненавидеть сильнее, когда узнает, кто ты, ведь кем ты стала, он уже увидел. – Творец не стал дожидаться ответа. Его терпение было исчерпано, и остатки притворной мягкости исчезли в один миг. Рывок был резким, безжалостным, как поступок палача, который больше не видит смысла в играх. Он схватил Сару за и одним движением выдернул её из ступора, подняв. Тело отозвалось болью, но она не закричала. Земля ушла из-под ног, а затем вернулась под подошвы с таким натиском, что в суставах хрустнуло. — Вставай, — процедил он сквозь зубы, приближаясь к её лицу. — Ты не имеешь права лежать, как падаль. Ты одна во всём этом мире, Сара. Остался только я. – Сара резко отшатнулась. — И я прошу... всего об одном. Последняя услуга. Один шаг. Одно действие. Всё закончится. Ты же хочешь покоя, правда?

Но в глазах напротив Творец уже не увидел прежней веры, а значит, марионетка ускользала, выдирая нити для управления. Её взгляд не цеплялся за него, как раньше, не искал ответа, не взывал о спасении, он смотрел мимо. От прежнего мягкого, почти заботливого выражения, которым он так ловко прикрывал свою суть, не осталось и следа. Он был голодным зверем, лишённым возможности вонзить клыки в плоть, и Сара его добычей, его последним рычагом.

— Ты всегда считала себя героем, Сара, — начал Творец, обводя женщину взглядом. — Та, кто спасает и лечит, жертвуя собой ради других. Но знаешь, что по-настоящему интересно, ты же хочешь услышать правду? Не ту, которую сама себе шепчешь в бессонные ночи, не ту, что пестуешь в жалости к себе. А настоящую...- он сделал шаг ближе, и свет скользнул по лицу, подчёркивая нечеловечески прекрасные черты. — Именно те качества, которые делают тебя хорошей, могут стать причиной падения, потому что самые светлые качества... они гниют, Сара. Изнутри. – Существо двигалось по кругу, от него тянуло тёплым запахом разложения - таким густым, что он лип к коже, просачивался в горло, вызывая слёзы, не от страха, а от чего-то глубинного, древнего, что человек не должен чувствовать. Сара ещё не осознавала, что иллюзия вот-вот даст трещину, что смерть, приближаясь, отрывает лоскут за лоскутом с образа, который казался ей человеком. Тень Творца, некогда плотная, чёткая, начинала расплываться, теряя форму, но приобретая истинную. - Твоё стремление к идеалу... к тому, чтобы всё было правильно, справедливо, чисто - оно похвально до тех пор, пока не становится навязчивой идеей, пока ты не начинаешь ломать себя и других, чтобы соответствовать. Перфекционизм - это красивая петля, а не добродетель. Это уже болезненная одержимость, ведь ты не просто хочешь, чтобы было правильно. Ты уничтожаешь всё, что не вписывается в стандарты. Даже себя. Особенно себя.

— Ты честная. Слишком. Иногда честность ранит сильнее лжи и превращается в грубость, безжалостность. И ты это знаешь, называя принципами или искренностью, хоть это давно стало оружием. Ты наносишь раны правдой, не давая себе их лечить. - Сара дёрнулась, но Творец не дал ей отступить, аккуратно перехватив запястье и сжав. — Ты предана. Это прекрасно. Ты не замечаешь, как эта преданность превращается в навязчивость, в желание удержать любой ценой. Это помешательство на контроле, Сара, ты не умеешь отпускать, не умеешь признавать, что проиграла. Ты идёшь до конца, даже если за этим концом пропасть, даже если там чьи-то кости.

Творец приблизился вплотную, заглядывая ей в глаза.

— Ты целеустремлённая. Харизматична. Притягиваешь, но за этой силой прячется гордыня, заносчивость, гиперопека. Осторожность, что легко перерастает в трусость. Любопытство, что граничит с безумием. - Творец наклонился к самому её уху. — И главное ты способна на всё. Твоя мораль гнётся, Сара. Когда тебе это нужно - ты беспринципна и способна на всё. Смелость граничит с безрассудством: ты кидаешься туда, где надо думать, а не спасать. Ты веришь, что сильная, а на деле... просто не боишься умереть. - Он выпрямился, выдохнул, и в голосе прозвучала печаль. — Ты не злодей, Сара, но и не герой. Ты просто человек, а значит - опасна. И, знаешь, именно за это я тебя и люблю.

По телу Сары прошла судорожная волна мурашек от осознания того, что ей по-настоящему холодно - не из-за температуры, не из-за сквозняка или страха, а как тогда, двенадцать лет назад, когда он впервые вошёл в неё не снаружи, а внутрь, в кровь, в кости, в мысль. Холод, знакомый только тому, кто был нормальным: с чистым разумом, с красной кровью, с отсутствием голосов в голове и покойников перед глазами.

По руке, той самой, которую всё ещё держал Творец, стекало нечто тягучее и обжигающее. Она опустила взгляд и замерла: вместо пальцев - пульсировала, жила собственной жизнью, прилипала к коже, стекала и не издавала ни малейшего звука, серая субстанция.

— Твой мозг не выдержит то, что ты увидишь, если поднимешь голову... Просто сделай это, милая Сара.

— Я скоро умру? — спросила она шёпотом, глядя, как капли с руки разбиваются о пол, поглощаемые абсолютной тишиной.

В ответ тишина. Точно такая же, когда по всей базе, внезапно, погас свет, и привычное яркое электрическое сияние сменилось блеклым, аварийным боковым светом. Именно тогда всё началось.

Сара медленно осела на пол, дрожа от холода. Скоро температура упадёт ещё ниже, и запасной генератор, и без того надрывающийся на малых ресурсах, замрёт навсегда. Тогда стены станции, щели в панелях, вентиляционные шахты - всё заполнит леденящий воздух и ЭТО. Этот упрямо вживающийся в ткань человеческой цивилизации разум...

Сара опустила голову на колени, чувствуя, как где-то внутри начинает зарождаться паника, пока внутри расползается тяжёлое осознание: всё кончено. В конце концов, она всегда знала, что умрёт здесь, а не в бою или героическом акте. И именно тогда рядом сел слишком знакомый силуэт.

— Думаешь, это мне награда или подарок? — усмехнулась Сара, покачав головой.

— О чём ты?

— Пап... Ты умер шестнадцать лет назад.

Тот, кто сидел рядом, лишь наклонил голову и тихо посмеялся.

— Я подумал, сейчас тебе будет легче, если ты услышишь такие слова именно в этом образе, прости. – Творец медленно обнял её. — Если решишь сделать это, — прошептал он прямо ей в ухо, — не затягивай верёвку так сильно, как это сделал я. Таким, как ты, мало сломанного позвоночника за секунду, ведь ты должна задыхаться.

Творец отстранился и улыбнулся ещё шире, пока в ушах не загудело. Сара закрыла глаза.