Творец

Это могло бы быть концом. Последней главой. Но судьба никогда не заканчивала истории там, где её просят, ведь она капризный автор, и её финалы всегда содержат запятую.

Антарктида. Белое безмолвие мира, где даже ветер шепчет не слова, а историю забвения. Место, где всё замирает, где время, как и лёд, трещит, скрипит, ломается, но всё равно держит.

Группа спустилась в зону, обозначенную на карте чуть ли не в прошлом веке, когда спутники в первый раз зафиксировали аномальную плотность под толщей древнего льда. Тогда это сочли шумом, шуткой природы. Но природа не шутит — она предупреждает.

Под слоем льда, в лабиринтах трещин и осыпей, нашли не артефакт, а приглушённое дыхание прошлого. То ли останки, то ли... большее. Существо. Форма. Намёк на нечто древнее и инородное. И именно тогда Сара расцвела.

— Вы только посмотрите! — её голос эхом разнёсся по пустой снежной равнине, и даже ветер утих на миг, слушая. — Это же... невероятно... - Она прислонилась ладонями ко льду, её пальцы дрожали от холода, но в глазах был жар. Не безумие, не одержимость, а восторг, как у ребёнка, впервые увидевшего ночное небо через телескоп.

Сэм стоял рядом, наблюдая за ней. Он знал этот взгляд. Он видел его давно, когда они ещё были детьми, а Сара носила с собой блокнот и записывала туда загадки звёзд и латинские названия грибов. И он улыбнулся. Чёрт возьми, честно, тихо, н по-настоящему.

И как только свет стал теплеть — появился тень.

— Как ребёнок, ей-богу... — фыркнула Мэри. Её голос, хоть и был едва слышен сквозь маску и капюшон, всё равно прозвучал как игла по стеклу. — Ты же учёная, Сара. А ведёшь себя, как будто тебе подарили куклу, а не открытие века.

Сэм обернулся.

— Лучше как ребёнок, чем как призрак. Улыбка ей идёт больше, чем тени под глазами. А ты... если не можешь порадоваться за неё, то просто молчи.

— Серьёзно? — Мэри шагнула вперёд. Снег скрипел под её ботинками. — Ты сейчас на меня наехал? За то, что я не прыгаю от восторга, когда она гладит лёд, в котором кто-то, возможно, умер?! Ты вообще в своём уме?!

Сэм медленно вдохнул.

— Я да. А вот ты в нём никогда не была, когда речь касается Сары. — Он повернулся к ней вполоборота. — Ты с самого начала её не любила. Не из-за того, что она что-то не так сказала, а из-за того, как я на неё смотрю. Я прав?

Мэри нахмурилась, а Тошинори присвистнул.

— Ты думаешь, ты такой герой? Ага. Только ты забыл одну деталь — ты теперь со мной, а не с ней.

Сэм шагнул ближе. Его голос стал тише, в нём появилась та опасная, режущая нота, которую Сара когда-то описывала как «шум приближающегося шторма».

— Со мной — значит быть рядом. С тобой — значит делить ответственность. А если ты думаешь, что любовь — это запрет восхищаться чьим-то светом, то ты просто путаешь привязанность с собственничеством.

Мэри едва не отшатнулась.

— Ты говоришь красиво, Сэм. Прям как она. – Прошипела девушка.

А лёд... треснул. Совсем незаметно. Мелко, как паутинка на стекле. И в глубине что-то пошевелилось.

---

Лёд принесли в лабораторию. Вода продолжала капать с медленной, тревожной регулярностью — как отсчёт перед чем-то неизбежным.

Сара отказалась уйти спать, осталась дежурить вместе с Сэмом. Они молча следили за тем, как тепло растапливает вековую глыбу. Вода собиралась в поддонах, стекала тонкими струйками, и в воздухе уже витал запах древности — металлический, терпкий, будто мокрая пыль и кровь.

— Ты был чересчур жёстким. — Сара обернулась к Сэму.— Зачем ты так на Мэри?

— Потому что она не понимает. А я устал от людей, которые только делают вид, что рядом, — он не смотрел на неё, сосредоточившись на образце. — Она... не для этого места. Не для тебя.

— Ты слишком категоричен. Как будто весь мир делится на тех, кто тебя понимает, и тех, кто нет. Но она твоя девушка, Сэм. И ты унизил её перед всеми.

— Et alors? Elle ne comprend rien... — Сэм резко перешёл на французский, с привычным раздражением. — Tu sais très bien que ce n'est pas elle que je regarde comme ça. (И потом? Она ничего не понимает...Ты прекрасно знаешь, что это не на неё я так смотрю.)

Сара прищурилась.

— Говори по-английски, не прячься за словами, которые никто не должен понимать.

— Хорошо. Тогда по-простому — она просто была рядом, а ты всегда внутри. – Парень ткнул себе в грудь, там, где сердце, но всё ещё смотрел на образец, не сводя глаз. На тёмную, полузастывшую массу под толщей тающего льда, словно пытался найти в ней спасение или отговорку.

— Ты всегда так? — спросила она, чуть тише. — Когда кто-то оказывается слабее, чем ты ожидал, ты просто бросаешь?

— Нет, — Сэм медленно обернулся и выдохнул. — Я бросаю, когда человек делает вид, что рядом, но держит дистанцию. Когда присутствие — это просто способ выглядеть хорошим, а не быть нужным. Мэри всегда играла... а я слишком долго делал вид, что не замечаю.

Сара вскинула брови.

— Значит, всё это время ты просто терпел?

— Да.

— Почему?

— Потому что думал, что так будет правильно, а потом понял, что "правильно" — это не синоним "жизни".

Она отвернулась, прошлась по комнате, прикасаясь к стойке. Ей нужно было на что-то опереться, чтобы не упасть.

— А я? Я была живой или правильной?

— Ты была настоящей. До боли. Ты могла смотреть мне в глаза и видеть всё, даже то, что я не хотел показывать. Вот почему ты внутри, а Мэри — снаружи.

Сара усмехнулась.

— Прекрасная философия. И это всё, что нужно, чтобы кого-то бросить? Потому что она — не я?

— Tu penses que c'est ça, hein? — выдохнул Сэм, снова возвращаясь к французскому. Его пальцы судорожно сжались на столешнице. — Tu crois que j'ai aimé ça? J'ai essayé. Mais c'est toi qui m'as brûlé. (Ты думаешь, это всё, да? Как думаешь, мне понравилось? Я пытался. Но это ты меня сожгла.)

— Переведи, — зло бросила Сара. — Переведи. Или это снова удобный язык, чтобы ныть?

— Ты сожгла меня, Сара.

— Тогда иди. Уходи. Отойди от этого всего.

— Не могу. — Он сделал шаг ближе. — Я не ушёл тогда, когда ты рыдала на полу с окровавленными руками. Я не ушёл, когда ты наорала на меня, обвиняя в смерти своего отца. И не ушёл, когда ты сказала, что я не нужен никому.

— Тогда почему?

— Потому что это не ты сейчас говоришь, — прошептал Сэм. — Это ты изнутри. Та, что прячется за страхом снова стать уязвимой. А я... я тоже боюсь. Знаешь почему? Потому что ты для меня не проект, не пациент, не трагедия. Ты — моя последняя точка, место, где я когда-то потерялся... и сейчас начал находиться.

Сара резко отшатнулась.

— Это не честно...

— Нет, — кивнул он, делая ещё шаг вперёд. — Это любовь. Такая, какая есть – угрюмая, ломающая, больная, проклятая, но, чёрт возьми, настоящая.

Она не успела ничего ответить, потому что в этот момент снова щёлкнуло. Лёд треснул. Уже далеко не паутинкой. Вода резко потемнела.

---

Конец света не всегда приходит с оглушительным рёвом — иногда он приходит со звоном в ушах и резко наступившей темнотой. Память — как разбитая плёнка, фрагмент за фрагментом, и ни одного чёткого кадра. Только ощущения, голые и дикие, как звери в капкане.

Взрыв? Нет. Холод.

Пронизывающий. Беспощадный. Сама природа решила выжать последние искры жизни, стереть их.

Сара очнулась от холода, который, будто тысячи игл впивались в кожу, пробирал до костей. Зуб на зуб не попал, а конечности давно попрощались, отказываясь функционировать, превратившись в бесполезные отростки. Одежда висела лохмотьями, защитный костюм был раскромсан до неузнаваемости. На рваных краях блестела кровь, густая и тёмная, а снег, падающий вокруг, беззастенчиво пропитывался её алыми следами, торжествуя. Каждая секунда - борьба с собственным сознанием.

Перед глазами стояла дымка, а пространство вокруг искажалось под тёмной виньеткой уходящего сознания, уступая место приходящей взамен невыносимой боли, падая огромными и ослепляющими снежными хлопьями на воспалённый мозг Сары, принося с собой только леденящий ужас.

Мысли - хаос. Голова гудела, словно внутри неё раскалывался хрустальный мир, разлетающийся осколками, которые безжалостно впивались в каждую клетку. Шум, похожий на грохот разбивающегося стекла, гулко отозвался в ушах, пробивая остатки разума.

Погодите....

Её веки дрогнули и, пытаясь сфокусироваться не на тошнотворной карусели повреждённого вестибулярного аппарата перед глазами, а на происходящем вокруг, женщина всё же открыла глаза. Она с трудом сглотнула, горло пересохло, дыхание шло короткими вдохами, каждое из которых отдавалось гулким эхом в груди. Сердце колотилось как загнанный зверь, отчаянно бьющийся в клетке. Осквернённая земля, белизна, которая больше походила на ядовитую пелену, и давящая тишина, нарушаемая лишь её собственным прерывистым дыханием. И этот холод... Леденящий, пронизывающий всё живое, напоминающий о том, что здесь она ничто, а сама природа хозяин этого ледяного кошмара.

Взрыв?

Вопрос снова эхом отразился в голове Сары. В первый момент она не поверила, не поняла. Казалось, что сама реальность разорвалась в тишине, без звука, и только потом, с задержкой, как гром после молнии, пришла боль.

Да. Что-то взорвалось.

Может быть, оборудование? Или генератор, перегревшийся под напором систем? А может, вовсе не техника. Может, это был ответ от того, что они извлекли изо льда.

Теперь стена напротив больше не стена. Только жалкое подобие бывшей конструкции: щепки арматуры, изломанный металл, клочья стекла, усеянные инеем, в котором отражались лишь осколки некогда целого мира. Крыша рухнула частично, открыв проём в небо, куда теперь сыпался снег — лениво, тяжело, точно с сожалением.

Всё вокруг: пол, стены, даже воздух — обросли чем-то чужим. Слизистое, полупрозрачное, но живое. Мицелий?

Он пульсировал. Медленно. Похожий на гриб-слизевик, он не просто распространился — он исследовал, прощупывал пространство толчками, как существо, ищущее тепло. Он продвигался, полз, стекал по углам и потолку, будто каждый клочок лаборатории теперь дышал этим организмом.

Сара сделала попытку пошевелиться и тут же зашипела от боли. Левая рука сломана, а ещё рана, глубокая, вгрызшаяся в плоть. Кровь густо пропитала ткань и теперь тоже втягивалась в слизь, будто та пробовала её на вкус. Женщина отпрянула, но сил почти не было.

Дышать было трудно, но не из-за дыма, а из-за запаха. Тот самый запах: металлический, влажный, старый, как затхлые архивы, где заперты чужие ошибки.

— ...Ангел... — Глухой стон голос за спиной.

Она резко повернулась. Сэм.

Он лежал на полу, в стороне, опираясь на обломок стойки. Правая штанина разорвана, ткань прилипла к ране, из которой сочилась кровь. Он пытался встать, но нога не слушалась.

— Не шевелись, — выдохнула Сара, сама едва не теряя сознания, но подползая ближе.

— Жив... ты?

— Пока да. А оно... оно живое, Сэм. Оно...

— Я знаю, — прошептал он. — Я видел, как оно... двигалось.

Между ними пространство, уже враждебное, заражённое, впитавшее последствия. Они остались в эпицентре чего-то, что никто не должен был будить, но уже поздно.

И с каждой секундой пульс становился громче. Он был не только в стенах. Где-то под кожей.

Холод становился невыносимым. Сара едва могла пошевелить пальцами. Они были чужими, онемевшими, не откликавшимися на команды мозга. Тошнота подступала к горлу, мир расплывался, будто за стеклом, испачканным кровью. Головокружение било по затылку, как молот, снова и снова, заставляя моргать чаще, чтобы сфокусироваться хоть на чём-то.

Сэм, тяжело дыша, подтянулся к ближайшему ящику, что-то бормоча про бинты, про... чёрт знает что. По краям его раны на бедре уже проступала тёмная сиреневатая отёчность.

— Сара, сюда... — прохрипел он, протягивая дрожащие пальцы с куском бинта. — Затяни руку... пожалуйста...

Сара молча приняла повязку и начала стягивать предплечье, сжимая зубы, чтобы не закричать. Рука почти не гнулась.

— Мы должны... понять, что это было, — кашлянула она, стараясь подавить тошноту. — Мэри... Тошинори...

Они медленно поднялись. Мицелий продолжал ползти по полу, по стенам. Сэм шёл, волоча ногу, он держался за стены, перехватываясь то за ящик, то за обломки, почти падая, но ни разу не пожаловался.

— Ты не стоишь на ногах, — пробормотала Сара, поддерживая его под локоть. — Дай, я помогу перевязать...

— Нет, — отрезал Сэм, с неожиданной для его состояния резкостью. — Твоя рука... она хуже. У тебя кровь не останавливается. – Мужчина заметил, что та начала развязывать бинты, и аккуратно перехватил запястье. - Сначала ты.

— Сэм...

— D'abord toi, toujours toi... (Сначала ты, всегда ты...) — глухо выдохнул он, не глядя в глаза. Он был человеком, которому вбили единственный принцип в самое сердце: "За неё всегда первым".

Сара не стала спорить. Он не даст, он будет тащить её, даже если сам развалится пополам.

Первыми они нашли Мэри. Когда они свернули в аварийный коридор, всё закончилось. Для неё буквально, для Сэма символично.

Она лежала в дальнем коридоре, возле технического шкафа, где, скорее всего, пыталась укрыться, но даже расстояния хватило, чтобы понять — это уже не человек.

Грудная клетка сплюснута, пальцы вывернуты, а лицо...У Мэри не было глаза - он вытек, растёкся по щеке. На коже следы ожогов от слизи, затвердевших комков мицелия. Волосы слиплись, так как часть черепа была разломана, как скорлупа.

Сэм замер, потом сделал шаг без поддержки, и нога предательски подогнулась.

— Мэри?.. - И в ту же секунду он рухнул на колени.

Острая, пронзающая боль выстрелила в бедро, и Сэм закричал, не сдерживаясь, громко, на надрыве, срывая голос. Это был не просто крик боли — это был отчаянный, бессильный крик. Он схватился за бедро, сжав окровавленные пальцы на ране, но самое страшное было не это. Самое страшное — он чувствовал: эта смерть не финал, это лишь заявление и предупреждение.

— Сэм... — тихо позвала Сара. — Пожалуйста. Нам нужно идти...

Он не реагировал, и Сара пошла вперёд, по оставшемуся коридору, уже зная: живых не осталось. Запах вёл её, тот самый, резкий, металлический, неестественно сладковатый - запах смерти. И тогда она нашла Тошинори.

Он не просто умер. Его поглотило. Мицелий обволок тело, впитав почти полностью. Только контуры, искажённые, как в стеклянной банке - руки вплетены в слизь, кожа местами проросла грибными нитями. Одна половина лица ещё его, другая — уже нечто иное.

Сара сделала шаг ближе, не в силах отвести взгляд. Перед ней не труп. Перед ней симбиоз. Начало чего-то, или конец человечества. Она дрожала, но смотрела, потому что понимала: оно не просто вырвалось, оно пробует и изучает.

Женщина брела обратно, зажимая раненую руку, пальцы сводило судорогой, а каждая секунда приближала потерю сознания. Она не чувствовала тела — только звон в ушах, слабое гудение под черепом и пульс, отдающийся в висках. Мицелий под ногами пульсировал, как гигантское сердце, но она не обращала внимания. Лишь бы найти Сэма, лишь бы добраться. И когда наконец его силуэт проступил в рассеянном свете аварийной лампы, она шагнула вперёд и рухнула рядом.

---

Но вскоре голос. Не его. Не Сэма.

Тяжёлое дыхание. Искажённый, дрожащий от ужаса выдох. Сара поднялась, точнее, попыталась. Её тело дёрнулось, и она с трудом приподнялась на локте. Сэм отползал назад, не сводя взгляда с того, что было перед ним. Его лицо исказилось, и это был не страх, это был ужас на грани паники.

— Сэм?.. — прохрипела Сара, оглядываясь, пытаясь встать.

Он не ответил. Он даже не смотрел на неё. Он смотрел вперёд. На неё же. На ту, что стояла перед ним, целая, без единой царапины, с мягкой улыбкой, сияющими глазами Сару. Её точная копия. И всё же... не она.

— Сара?.. — Сэм пробормотал, будто в бреду. — Ты же... ты же лежишь... ты...

Та замерла, сердце ухнуло куда-то вниз, и она подняла взгляд. Перед ней стоял мужчина. Не Сэм. Не Итан. Не отец. Не Джон. Все они одновременно. Что-то глубоко родное, что-то до боли близкое. Образ, вылепленный из самых тёплых, хрупких воспоминаний.

Его лицо менялось, на доли секунд проступали черты Сэма, тень отца, губы Итана, глаза Джона, и в то же время нечто нечеловеческое. Лишь иллюзия для её глаз. Так рисует мозг, когда не в силах воспринять правду. За ним тянулся след, жуткий, липкий - дорожка из темнеющей слизи. По ней расползался мицелий, и начинал извиваться, пытаясь подстроиться под неведомое существо.

Сэм продолжал отступать. Он не видел мужчину, а видел Сару — живую, спокойную, целую.

— Не подходи... Пожалуйста. Не подходи...

Сара не могла оторвать взгляда. Её сердце колотилось так быстро, что казалось, оно проломит грудную клетку. И тогда, существо посмотрело на неё и улыбнулось.

— Вы такие интересные... — раздалось с тихим, приглушённым эхом, которое, возникало не в ушах, а где-то внутри черепа, на границе мысли и чувства. Существо склонило голову вбок, неестественно, как птица, изучающая израненную добычу. Его голос не имел тембра, он будто прокручивался через множество уст, искажался, переливался то мягкостью, то безжизненной плоскостью. — Я... оставил вас. Простите за неудобства... Но раз я оставил вас, я... помогу.

Сэм, дрожащими руками, пытался дотянуться до Сары, только бы почувствовать её, убедиться, что она жива, что всё это не очередной галлюциногенный кошмар. Его пальцы нашли её ладонь — холодную, липкую от крови.

А существо приблизилось, и тогда — боль. Словно раскалённые нити вжились в плоть, извиваясь внутри ран. Сэм изогнулся всем телом, выгибаясь дугой, вскрикнув так, что голос сорвался, превратившись в хрип. Сара зажала рот, прикусив губу до крови, чтобы не закричать, тогда вкус железа наполнил рот. Всё тело свело судорогой, а мозг захлестнул поток паники, за которой следовала... тишина. Жар отступил. Дрожь стихла. И раны затянулись. Остались лишь пятна крови на изорванной одежде и слабость в мускулах.

— Считайте меня своей лучшей версией, — произнесло оно, выстраивая слова с неестественным, пугающим вниманием, словно училось говорить, разбирая структуру фраз. — Я... всё и ничего. Я... ничто. Я творю. Я убиваю. Я... что-то среднее. Между всеми существами на нашей планете. Но я выше. Даже вас выше, — закончил Творец, и в голосе не было гордости, сухой факт.

Сара вгляделась в существо, и всё же оно не нападало, а затем выдохнула:

— Кто ты?

— Я то, во что вы верите, и то, что забываете. Я — наш бог. Ваш вирус. Ваш рассвет и ваше разложение. А теперь... Пора вам понять, зачем вы были оставлены в живых.

Оно сделало шаг назад, слишком плавно. Слишком человечно, чтобы быть настоящим, но слишком неестественно, чтобы быть живым.

— Вы называете это... паразитом? Когда нечто распространяется в теле? — произнесло оно, отрывисто, пробуя вкус каждого слова. — Я хочу так. Точнее... без этого я не выживу.

Сэм и Сара переглянулись. В их взгляде читалось всё: страх, сомнение, паника и нарастающее отчаяние. Слова Творца медленно впивались в их разум, как кислота.

— Какая... наша выгода от этого? — хрипло, еле слышно, спросил Сэм, не отрывая взгляда от гипнотического силуэта существа.

— Ты не умрёшь... — оно не лгало. В его голосе не было обещаний, не было пафоса, только констатация. — А ещё я могу дать часть себя. С вами... людьми... я ещё не контактировал. Так что... думайте. Мне нужен носитель. Один. Только один...

Только один.

Слова повисли в воздухе – это приговор. Сэм и Сара не сразу поняли. Они смотрели на него, как дети, которым объясняют правила игры, но которые не осознают, что на кону их жизни.

— Один? — переспросила Сара. — Что ты... имеешь в виду?

— Убейте кого-то. — Существо медленно повело рукой. — Вы же знаете, что такое предательство. Что такое боль. Я это вижу. Вы оба... носите её в себе.

— Я не играю, - пробубнила Сара. - Это отбор. Один выживает, один становится... тобой. На наш выбор.

— Ты... тварь, — прошипел Сэм. — Мы не станем никого убивать. Мы...

Существо улыбнулось без зубов, без губ. Просто показало, что улыбается.

— Вы уже думали об этом. Много раз. Когда кричали, когда ненавидели, когда хотели, чтобы вас спасли... а не спасли. Докажите, кто из вас достоин нового эволюционного шага. Или... растворитесь в прошлом.

Сара слушала, и каждое слово, произнесённое Творцом, будто расщепляло её изнутри. Оно не пыталось убеждать, не торговалось, не угрожало — оно делилось собой, как древнее откровение, как манифест чего-то неведомого и слишком честного.

— Что ты... зачем?! — её голос сорвался, и дрожь, до сих пор скрытая под адреналином, пробежала по телу.

Творец усмехнулся.

— Нравится... Это чувство, когда не просто кожа, а сама ткань реальности дрожит от твоего прикосновения. Когда страх проникает под ногти, в лёгкие, в кровь... и ты становишься единственным, кто способен его унять. Но не унимаешь. Нет. Ты позволяешь ему расти.

Он медленно провёл пальцами по воздуху, и Сэм на секунду ощутил ледяную волну от этого движения.

— У меня не осталось плоти, не осталось сердца, ни имени, ни крови. Лишь вечное эхо. Это цена. Цена вечного знания. Цена вездесущего присутствия. Чтобы оставаться живым, я питаюсь... не страхом, нет. Страх слишком примитивен. - Существо склонило голову вбок. В этом жесте было что-то жалкое и одновременно божественное. — Я питаюсь разочарованием. - Оно произнесло это слово с таким наслаждением, как будто лизнуло душу. — Что может быть слаще, чем момент, когда тот, кто верил, начинает сомневаться? Когда чистое сердце трескается под весом осознания, что добро бессильно? Когда глаза, наполненные доверием, замирают от ужаса? — он перевёл взгляд на Сару, и теперь его черты начали меняться, как в кривом зеркале. — Это и есть моё насыщение. Это выше крови. Это — истина. И если боги питаются молитвами... то я — падением надежды.

И в этот момент мир, казалось, выдохнул. Стало чуть тише, но не легче. Рука Сэма вновь нашла Сару. Он не сказал ничего, потому нечего сказать, когда перед тобой стоит нечто, что решило: один из вас останется.

— Покажите мне... на ком треснет ваше сердце первым.

Было странно даже жутко, осознавать, что боль исчезла. Совсем. Ни хруста, ни пульсации, ни жжения. Рука, которую Сара ещё недавно не могла даже согнуть, сжалась в кулак, послушно, без усилий, а нога Сэма, распухшая и горевшая огнём, теперь держала вес тела, как ни в чём не бывало.

— Это... не может быть просто так, — прошептала Сара, осматривая свою руку, не веря, что она снова принадлежит ей.

Но холод от осознания не исчез, он лишь усилился, когда они оба повернулись к тому месту, где только что лежало изувеченное тело Мэри. Пусто. Ничего. Силуэт Творца исчез так же внезапно, как и появился. Как будто его и не было. Но ведь он был. И Мэри тоже была. А теперь её нет. Сэм стоял с каменным лицом, в глазах немой крик.

— Он... поглотил её. Так же, как дышит, как моргает. Просто... взял её, и стер.

Они молчали, а потом Сара повернулась к Сэму, вглядываясь в его лицо.

— Скажи, каким ты его видел? — в её голосе дрожало нечто неуловимое: интерес, страх и почти детская потребность в совпадении.

Сэм сглотнул.

— Я... я видел тебя, — сказал он. — Ты стояла... и говорила. Но в то же время ты лежала рядом. Я не мог понять, где ты настоящая. Она... оно... было как ты, но чужое.

Сара прикрыла глаза, кивнула, и глубоко вдохнула.

— А я видела кого-то... похожего на всех. На тебя. На Джона. На Итана. На... папу. Он казался родным. Слишком родным. Слишком правильным. Слишком собранным. Но у него не было лица...

Они переглянулись, когда внутри что-то щёлкнуло. Один и тот же образ разный для каждого, но не в этом ужас.

— Он маскируется, — сказал Сэм. — Он принимает форму того, что мы... любим. Или... чего боимся.

—Поэтому не заражённые видят его, как он есть...

— Это значит, что мы уже не люди, да?..

Сара посмотрела в белёсое, выжженное пространство лаборатории, где всё пульсировало, где стены обрастали мицелием, как живыми шрамами, где воздух звенел, словно дыхание неведомого бога.

— Мы носители, — сказала она, вынося приговор. — Он дал нам больше, чем просто силу. Он дал нам... выбор. Или иллюзию выбора.

— Он эволюция. А мы...

— Лишь то, что осталось от человека.

---

Они бродили по базе, будто сонные. Молчаливые, пустые, затянутые в оболочку, которая ещё недавно называлась телом. Ноги двигались без усилий, без команды: не скрипели колени, не ныли суставы, не стонали мышцы. Холод больше не казался врагом, он просто исчез, растворился, как и ощущение жажды, голода, времени. Просто существовали.

Пульсирующие стены больше не вызывали отвращения, а казались естественными, частью мира, который принял их, или уже частью них самих.

Сначала не было слов, только немое присутствие, но потом, спустя... часы? Дни? Недели?.. Они начали говорить. Фразы появлялись сами собой, просто обрывки и отголоски мыслей

— Мы должны сделать выбор.

— А если выбора нет? — ответил Сэм, не отводя взгляда от её силуэта.

Она повернулась. Медленно. Слишком медленно.

— Каждый выбор уже... предопределён. Даже этот.

— Это не ты, — вдруг выдохнул он. — Ты бы так не сказала.

— А кто тогда я?

Сэм застыл, отвернулся, чтобы не смотреть в глаза, которые не были её, или всё же... были?

— Если ты не Сара... то где она?.. — прошептал мужчина, но ответа не последовало. Он закрыл глаза, опёрся на стену. Откуда-то, с другой стороны базы, послышался её голос:

— Сэм?

И Сэм сорвался с места. Он влетел в комнату, и увидел её. Сидящую у экранов, запустившую видеоотчёты. Сара... или не Сара?

— Ты... ты здесь была всё это время?

— А ты где был?.. - Она медленно кивнула.

— Я... я разговаривал с тобой.

— С кем именно? - Не она... Слова, сказанные не человеком, холодные, безэмоциональные, чужие.

— Где ты была? — прошептал он, пятясь назад. — Кто ты?

— А ты уверен, что ты - это ты? Может, ты сгорел в том взрыве, или, может, ты один. Может, я просто часть твоего умирающего разума, или часть его.

Его. Творца.

В тот же миг, на другом конце станции, Сара смотрела в искажённое отражение стеклянной дверцы шкафа, и на её лице появилась та же паника.

— Сэм? Это ты?.. — голос дрожал, но в отражении он не шевелился, не моргал, и не дышал. — Я не знаю, кто ты... — выдохнула она.

— Я тоже не знаю, кто я...

Где реальность? Где Творец? Он обнуляет их, смешивает, переписывает, позволяя чувствовать, но не знать. Говорить, но не помнить. Искать, но не находить. Он творит.

Сара вжалась в угол, будто стены могли защитить её от самого мира, от того, что ломало реальность и крошило внутри. Её пальцы впивались в колени, ногти оставляли полукруглые следы на коже, дыхание сбивалось, в глазах ужас, не оставивший места ни разуму, ни вере. Перед ней Сэм. Или не Сэм. Он стоял на коленях, настоящий, тёплый, полный любви. Почти.

— Ангел... — прошептал он, голос срывался от чувства, от чего-то болезненно нежного. Он взял её ладони, целуя тыльную сторону каждой, как тогда, в те вечера, когда думал, что спасает Сару от самой себя. — Это нормально, если ты убьёшь меня, я приму это, потому что люблю тебя... И если смерть - цена за то, чтобы ты жила, я её отдам.

Сара дрожала, потому что он был слишком... идеален, а Сэм продолжал.

— Ты справишься. Убей меня, и всё закончится. Я не держу зла. Я с тобой. Всегда. Навсегда...

Но в груди что-то оборвалось. Щелчок. Искра. Он... не моргал. Ни разу. С самого начала.

И в этот же момент, на другом конце станции, Сэм лежал, обняв ту, что прижималась к нему всем телом. Сара.

— Ты так дорог мне, — прошептала она, лаская его волосы, нежно скользя пальцами по шее, тянулась к губам, покрывая лицо поцелуями, будто это был их последний вечер на земле. — Ты же знаешь, что это нужно сделать... — слёзы стекали по её щекам, мокрые и солёные, реальные, чёрт возьми. — Ты же знаешь... Я устала, Сэм. Убей меня. Прошу...

— Ангел...

Но вдруг его сознание поймало деталь. Холод скользнул по позвоночнику. Она не дышала. С самого начала.

А где-то в другом крыле, Сара уже пыталась подняться, судорожно хватаясь за стену, и сквозь гул в ушах, сквозь слёзы, она прошептала:

— Сэм... ты... не дышишь...

Всё рухнуло. Пространство, время, сознание. Сэм и Сара были в разных концах станции, но ощущали одно и то же: будто стены срослись с их телом, будто реальность перестала существовать как нечто целое. Она распалась на фрагменты, как зеркало после удара, и стоило моргнуть, как ты уже не там, где был, стоило отвести взгляд, и мир становился другим. Комната превращалась в улицу, коридор - в школьный класс, пол под ногами в тротуар под дождём, а рядом не человек, а воспоминание. Творец шёл ва-банк. Их сознания больше не принадлежали им.

Сара моргнула, и оказалась в школьной форме, прислонившись к шкафчику в коридоре, смеясь от глупой шутки Сэма, тоже ещё подростка. Он был так юн, так чист... и она была счастлива, но стоило ей посмотреть влево, и всё рухнуло. Гроб. Отец. Слёзы на щеках, сломанный голос матери:

— Это ты! Ты довела его! Он больше не выдержал!

Сэм, тем временем, шёл по университетскому коридору. Его пальцы дрожали, он держал бокал дешёвого алкоголя. Смех друзей. Крики. Тело качается, он падает на диван. Всё несерьёзно, но стоит поднять голову - уже другая сцена. Он стоит один, в белой рубашке. Мать смотрит на него, измотанная.

— Он умер, Сэм. Сердце.

Мужчина пошатнулся, резко развернувшись, но наступила темнота. Он в пьяном бреду, у зеркала, смотрит в пустоту, а Сара... Сара стоит посреди комнаты, её руки в крови, голос срывается на крик:

— Ты обещал, что я не потеряю его! Ты сказал, он выживет! Это ты виноват!

Сэм оборачивается, и уже не видит её. Только детская комната, игрушки, пустая кроватка, открытое окно и плач в голове, который невозможно остановить. Теперь всё это не воспоминания.

Это проекция, инъекция боли, и где бы они ни были, как бы ни бежали, что бы ни кричали - локация менялась, если ты отводишь взгляд. Комната - в кладбище, кровать - в коридор больницы, объятия - в пустоту, живое - в мёртвое. Творец не просто играл, он шептал прямо в разум:

— Всё, что вы видели... всё, что вы помнили... оно не было вашим. Это я. Я дал вам вкус боли. Я растил вас, как цветы в чернозёме отчаяния. Вы моё произведения, и теперь я хочу, чтобы одно из вас выжило. Докажите, что достойны быть моей конечной формой.

Сэм закрыл глаза, чтобы исчезнуть, но даже во тьме была Сара — рыдающая, с кровью на руках, мёртвая, счастливая, смеющаяся... И Сара попыталась отвернуться, но каждый раз её сердце разрывалось, когда на мгновение она видела Сэма - то юного, то старого, то в петле, то с кольцом в руке, и его слова:

— Ты ведь обещала, что не уйдёшь...

И каждый раз Творец ждал выбора. Сара не выдержала. Мир внутри неё треснул, и всё то, что она держала в себе - все страхи, все чувства, которые пыталась задавить, смять, забыть, - вырвались наружу и сорвали последнюю защиту. Сколько времени прошло? Часы, дни, вечность? Всё слилось в серый туман, где лица становились отражениями, а воспоминания ловушками, вплетающимися в разум, как ядовитые корни. Сара наклонилась и подняла осколок стекла. На его поверхности, как в кривом зеркале, отразилось её искажённое лицо. Она держала его, как последнее решение, как выход. Всё просто: один надрез, и всё кончится. Всё. Навсегда.

— Не туда, Сара... — раздалось в голове, когда она поднесла его к запястью. Голос Творца был удивительно мягким, почти ласковым. — Не себе. Не такой у тебя выбор. Ты ведь уже поняла, кто должен уйти...

Впереди, в нескольких шагах, стоял Сэм, к ней спиной, рассматривая что-то в пустоте, будто бы забыл о её существовании, будто бы не чувствовал взгляд, что пронзал его спину, но Сара знала — он всё понял. Он дал ей это право, отдал решение в её руки и доверился, как никто и никогда. Этот момент должен был наступить, и он ждал его, и даже сейчас не оборачивался, не потому, что боялся, а потому что не хотел её останавливать. Сэм стоял, выпрямившись, слушая тишину, и на его губах улыбка. Сара вскинула руку, осколок задрожал. Пальцы едва держали его, слёзы катились по щекам, как дождь по стеклу, как прощание, которое уже нельзя забрать обратно.

— Он ждёт... — прошептал Творец, — Он выбрал, а теперь выбери и ты.

Сэм не оборачивался, только склонил голову, будто говорил без слов: сделай это, ангел. Я люблю тебя, даже если мой конец - твоё спасение.

Сара сделала шаг вперёд. Это был выбор. Выбор, который уничтожит её. Или спасёт.

— Если ты действительно Творец... тогда ты должен знать, что сильнее смерти. Прощение.

Было ли это её голосом? Была ли реальность рядом? И кто стоял перед ней — Сэм... или лишь отражение Творца? Его плечи опущены, голова слегка наклонена вперёд, будто он склонился перед Творцом, или перед ней.

Сара всхлипнула, слёзы всё же появились - горячие, как лава, тяжёлые, как камни, катились по щекам, стирая с лица решимость. Она сделала шаг. Один. Второй. Сэм не обернулся, не дрогнул, а Сара приближалась, сжав стекло в ладони, с каждой секундой всё сильнее зарываясь в бесконечный кошмар. В груди разрывалось сердце, крича, что нельзя, что больно, но ноги не слушались. Сара подняла руку, стекло поймало тусклый свет, и остался только выбор.

Горячая кровь, такая реальная, такая живая, хлынула меж пальцев, растекаясь по коже, словно чернила по старой бумаге. Резкий вскрик вырвался из горла Сары, она отпрянула, отпуская осколок, который с глухим звуком ударился о металлический пол, подпрыгнул и замер. Всё вокруг застыло. Сэм пошатнулся. И в тот момент, когда реальность догнала её, врезалась, как удар током , она поняла, что сделала. Чьи-то руки разом сдёрнули занавес иллюзии. Глаза Сары расширились, дыхание перехватило, а в груди стало тесно, и она упала на колени, резко, без грации, даже не заметив, как ободрала кожу на них о пол. Её руки тут же рванулись к его осевшему телу, зажимая рану, не зная как, не зная зачем, просто делая хоть что-то, чтобы не потерять его.

— Нет... Нет-нет-нет... — бормотала она, как заклинание. — Прости... пожалуйста, прости... Я не хотела... Я не... Это не ты... Это не ты, я клянусь, — голос срывался, становился выше, ближе к истерике.

Лицо Сэма побледнело, и на виске выступил пот, но он не отводил взгляда от Сары. Мужчина поднял одну руку, с трудом, и перехватил её ладони, окровавленные, с тонкими пальцами, сжатые в бессильном порыве, притянул их к своим губам, медленно, осторожно , и поцеловал, оставляя на её коже свою кровь.

— Есть ласковое обращение «m'amour», — прошептал он, едва слышно, глядя ей в глаза, — образованное от «monamour». Оно означает «моя любовь» . А есть «mamort» - «моя смерть». — Он закрыл глаза на мгновение, в голосе дрожало что-то невыносимо человеческое.— Созвучно, да, ангел? Моя любовь... и моя смерть. Я подумал о тебе.

Сара заплакала по-настоящему, резко и горько. Голова упала на его грудь, и она зажмурилась, будто пыталась исчезнуть.

— Ты не должен говорить так... Не должен... Я не хочу, чтобы ты...

— Тсс... — прошептал Сэм. — Не бойся. Я здесь.

Он прислонился к стене, дыхание было тяжёлым, но ровным.

Одной рукой он коснулся её лица, стёр слёзы, размазал по щеке капли крови, словно не отличал их от воды, а другой рукой осторожно взял и положил её ладони себе на шею.

— Вот, видишь? Я здесь. Я с тобой. А ещё я улыбаюсь. Видишь? — уголки его губ дрогнули, слабая, измученная, но искренняя улыбка озарила лицо. — Потому что всё ещё ты. Даже когда больно, даже когда кровь, всё равно ты...

Сара уткнулась лбом в плечо Сэма, не в силах остановить рыдания, а он лишь гладил её по спине, шепча всё тише, всё мягче:

— Mavie. Mamort. Mamuse. (Моя жизнь. Моя смерть. Моя муза.)

Сэм молчал, тишина между ними была вязкой, почти священной, как пауза в молитве. Его ладони всё ещё удерживали её руки у себя на шее, а потом — резко, без предупреждения мужчина переплёл их пальцы, медленно надавив.

Сара почувствовала, как её собственные руки, с подмогой, начали сжимать его горло, как бы играя... но давление росло, и это не было лаской.

— Сэм?.. — прошептала она, не понимая. Её глаза расширились, дыхание участилось. — Сэм, что ты...

— Тише, я просто хочу... чтобы ты почувствовала, как это - держать жизнь в своих руках.

Сара дёрнулась, резко, пытаясь отпрянуть, но его руки не отпускали. Её пальцы дрожали, но он продолжал удерживать их, перекрывая доступ к кислороду, словно молил не о пощаде, а об осознании.

— Не надо... пожалуйста, перестань...

— Смотри на меня, — снова прошептал он, уговаривая. — Ты чувствуешь, как бьётся моё сердце? Это всё, что во мне осталось, всё, что я тебе доверяю. Больше, чем кому-либо, даже себе.

Сэм продолжал смотреть в глаза, говоря: "Смотри, вот — я. Такой. Ломаюсь. У тебя на глазах". А Сара пыталась вырваться уже не физически, а морально. Её разум кричал, что всё выходит из-под контроля, что его доверие перешло грань и теперь носит форму добровольного удушья, настолько близко Сэм к краю.

— Сэм, хватит! Ты пугаешь меня! - Она всхлипнула, но не отпрянула. Несколько мучительных секунд не двигалась, а потом...сделала шаг навстречу и сама сжала пальцы. Пульс бился рвано и неритмично, горло под её ладонями такое уязвимое.— Прости, — шептала сквозь рыдания. — Прости, Сэм...

Прости за предательство, за то, что не была рядом, за то, что решила, что у меня есть право исчезнуть, за то, что оставила тебя одного в той темноте, где ты всегда оставался рядом со мной...

Сэм не мешал и не отталкивал. Только смотрел, инстинктивно хватая воздух ртом, а Сара всё сжимала, рыдая. И он позволял, потому что знал: если она сейчас отпустит, то больше уже никогда не дотронется. Она дрожала, бормотала его имя, как заклинание, он просто закрывал глаза. И, когда руки Сэма начали соскальзывать, ослабевать, когда грудь стала подниматься всё тяжелее, он едва шевельнул губами, срываясь на еле слышный хрип:

— Ангел мой... - И больше ничего, мужчина не сопротивлялся. Перестал. Не боролся и доверился. В последний раз.

Сара проснулась не от сна, а от кошмара, ставшего реальностью. В одно движение, с отчаянной резкостью, она разжала пальцы, в панике пытаясь отменить то, чему только что позволила произойти.

— Сэм? — хрипло выдохнула женщина, уже зная, что его сердце уже не билось, грудная клетка не поднималась, а тепло начало уходить. — Сэм... - Она приникла к его груди, всем телом, вжимаясь, будто могла передать туда своё тепло, свои слова, свою жизнь. — Нет... нет, нет, нет! Пожалуйста... прошу тебя, не делай так... не уходи, не сейчас... — Отчаянно выла Сара не разбирая ни времени, ни звуков, ни смысла. — Я люблю тебя, слышишь? Я тоже люблю... всем сердцем, всей душой. — Слёзы струились по его шее, капали на еле тёплую кожу. – Люблю, услышь, Сэм! – Она кричала, но не понимала этого, просто повторяя, как молитву: — Прости... прости... пожалуйста... прости меня, Сэм... прости за всё... за то, что была слепа... за то, что не слышала тебя... за то, что выбрала не тебя... - Руки дрожали, но Сара всё равно обнимала его. — Пожалуйста... не уходи... прости... пожалуйста... прости...

Её волосы сползли по щеке Сэма, но он больше не мог их откинуть, а Сара не знала, как жить без его рук.

«Сара, тебе надо научиться говорить два простых слова, — почти нежное мурлыканье Джона всплыло в памяти. — Детских, но тошнотворно противных: «прости» и «пожалуйста». Или однажды ты будешь кричать их в слезах, стоя над чьим-то трупом, понимая, что не сказала их вовремя...».

Из тишины, настигшей после её крика, рос звук, сначала тихий, едва уловимый, как шелест бумаги, а потом всё громче, ближе. Шаги. Медленные, равномерные, отмеряющие не время, а чужую волю. И он появился – Творец.

Он стоял в метре. Высокий, нечеловечески ровный.

Сара подняла голову, вжимаясь в грудь Сэма, будто могла заслонить его даже мёртвого, но не сказала ни слова.

— Первая жертва принята. – Существо остановилось прямо перед ней. Ни презрения, ни жалости, только холодное восхищение, ведь он рассматривал не человека, а открытие, подтверждение своей теории. — Ты сильнее, чем я думал, Сара. Сэм мог убить за кого-то. А ты... ты убила за него же. За это я сделаю тебе подарок. Не как чудовище, а как бог. Ты получишь то, чего не способен дать ни один человек. – Он протянул руку, и мрак за его спиной начал двигаться, сама реальность начала растворяться. — Я заберу у тебя это. Твои воспоминания. Ты не будешь помнить боли, не будешь помнить, как теряла. Только силу, которую обрела, новые знания, устойчивость и гарантию дожить до спасения. Ты родишься снова. Но уже не человеком. – Творец выпрямился. — Сделай вдох, Сара. Последний, как ты, ведь следующий будет, как моя избранная.

Сара открыла рот, но всё вдруг стало чёрным. Сначала с краёв, как если бы сама она вывернулась наизнанку, исчезнув в чьей-то бесконечной тени. И только в шёпоте темноты прозвучал последний зов:

— Ma morte... ma force. (Моя смерть... моя сила.)