Творец

Ночь была холодной, и этот пронизывающий ветер проникал внутрь, пробираясь в самые глубины души. Сара куталась в пальто и не могла избавиться от ощущения, что её знобит не от погоды. Но когда впереди показался маленький домик с тёплым светом, пробивающимся сквозь кухонное окно, тревога на мгновение ослабла. Этот свет всегда был для неё символом чего-то родного, надёжного. Отец ждал её.

Она поднялась на крыльцо, тихонько постучала. Раз, второй. Ожидание тянулось слишком долго, поэтому Сара нажала на дверную ручку. Открыто. Девушка нахмурилась. Отец всегда запирал двери по вечерам.

— Пап? — позвала она, заходя в дом.

Тишина. Странно.

— Папа, я приехала! У меня две новости. - Сара улыбнулась, пытаясь убедить себя, что всё в порядке, и направилась в кухню.— И, кажется, я нашла твоё любимое вин...

Фраза оборвалась. Бутылка выскользнула из пальцев и с глухим, звуком ударилась о пол, разлетаясь на сотни осколков. Сара не слышала звона стекла, не чувствовала, как осколки впиваются в ботинки.

Она видела только одно.

Его.

Отец висел в петле.

Тень от качающегося тела расплывалась по полу, удлинялась, будто стремилась проглотить её вместе со всем этим кошмаром. Тепло лампы вдруг стало слишком ярким, слишком чужим. Гул в ушах заглушил всё вокруг. Мир рухнул.

Тень продолжала кружить, смазывая границы реальности, растворяя всё в липком, давящем страхе. Вино растекалось густыми, бордовыми потёками, впитываясь в старый деревянный пол, и от этого пятно напоминало кровь. Пахло чем-то кислым, тяжёлым, отчего в горле встал ком.

А он...Он висел.

Голова неестественно склонилась набок, подбородок упёрся в грудь. Верёвка натянулась, вонзаясь в бледную, холодную кожу, оставляя жуткие синеватые вмятины. Глаза — полуприкрытые, застывшие, лишённые жизни. Руки отца свисали вниз, пальцы расслабленно разжались, он что-то держал в последнюю секунду, а потом отпустил. Губы приоткрыты, словно он хотел что-то сказать, но уже никогда не скажет. Никогда.

"Нет... Нет, это... Это не..."

— Папа! — Сара закричала, сорвалась с места, руки вытянулись к нему, но, дотронувшись до его запястья, девушка почувствовала ледяную кожу.

Оцепенение сменилось яростной паникой. Она дёрнула его за плечо, тщетно пытаясь привести в чувство.

— Нет... Папа, пожалуйста! Нет, нет, ты не можешь... Господи, дыши!

Мужчина оставался таким же недвижимым, как и прежде. Как сломанная кукла, которую уже не починить. Сара задыхалась, по телу прошёл озноб.

"Нет, может, ещё можно... Надо... Надо разрезать..."

Она резко развернулась, руки метались по столешнице, роняя всё подряд. Пальцы нащупали нож. Холодный металл обжёг ладонь, но сейчас это не имело значения.

— Держись... Господи, держись, пожалуйста!

Сара бросилась назад, вскарабкалась на стул, схватилась за верёвку. Нож дрожал в руке, но она яростно вонзила его в плотные волокна. Резала. Дёргала. Но чёртова верёвка не поддавалась. Руки ныли, дыхание сбивалось, лезвие соскальзывало, едва не полоснув по пальцам.

— Чёрт! — вскрикнула Сара, когда нож задел ладонь, оставляя глубокий, алый порез.

Капля крови смешалась с бордовым вином на полу. В груди что-то сжалось.

"Поздно..."

Но девушка не могла просто... оставить его так.

"Если бы я приехала раньше".

Сара снова потянулась к узлу, но пальцы замерли на полпути. Она смотрела на верёвку, на то, как туго та впилась в кожу, как безжизненно свисали руки, но не могла больше прикоснуться. Тишина. Глухая, давящая, невыносимая. И в этой тишине — осознание.

Нож выскользнул из её рук, ударился о пол, но звук показался приглушённым, словно раздался где-то в другой реальности. Сара медленно отшатнулась, сжимая голову руками, пытаясь остановить боль.

— Господи... Господи, нет...

Боль. Ноющая, рвущая на части. Сожаление. Неотвратимое, как ночь за окном. Она ведь могла приехать раньше. А теперь он висел перед ней, а на её ладонях была его ледяная смерть.

Сара не дышала, просто смотрела. Потом воздух ворвался в лёгкие резким, судорожным вдохом.

— Папа! — крик, болезненный вопль разорвал тишину, как гром среди ясного неба. Глухой, хриплый, полный отчаяния. — Папа! Папочка... - Голос сломался в рыданиях. Она прижала ладонь ко рту, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. В груди жгло, сердце билось больно и рвано.

Нужно... Нужно выйти. Нужен воздух. Должно быть хоть что-то, что может её удержать.

Сара поднялась, но мир качнулся. Скрип двери, холодный, безжалостный ветер ударил в лицо, обжёг кожу, но ей было всё равно. "Что делать?!" Глаза метались по двору, по пустым окнам.

"Телефон. Чёрт, телефон!"

Она развернулась обратно, но ноги отказались держать, и Сара рухнула на колени прямо на пороге, лихорадочно шаря по карманам. Пальцы скользили по кнопкам, нажимая на быстрый вызов.

Трубка зашипела. Гудки. Один. Второй. Третий.

Сара дрожала, губы беззвучно шевелились в молитве вперемешку с рыданиями.

Ей нужен был не жених. Не отец её ребёнка. Ей нужен был Сэм.

— Да? Ангел, поздний час, что сл... — голос парня был хриплым, сонным, но тут же оборвался. Что-то не так. Сэм резко открыл глаза, вслушиваясь. Комната погружена в полумрак, привычная тишина ночи, хотя... Где-то на грани слышимости — всхлипы.

— Сэм... - Нет. Не просто слёзы. Это была боль, раздирающая изнутри, рвущая голос и перекрывающая дыхание.

Сэм сел так резко, что кровать скрипнула, взгляд метнулся по комнате, лихорадочно выискивая одежду - движение почти машинальное, будто тело опережает сознание.

— Так, ты где? — интонация мгновенно поменялась на настороженную и собранную, в голове уже выстроился план действий, даже без общего понимания ситуации, но в ответ — только рыдания. — Хей! Ангел, услышь меня! — уже почти крик, пока парень одной рукой держал телефон, другой наспех застёгивал ремень, натягивая рубашку на голое тело.

— Сара?! — Сэм застыл. Сердце глухо билось где-то в горле. На другом конце — только жалобный, надломленный всхлип. Один. Второй. И сдавленный крик, такой, что душа готова была разорваться в клочья. — Чёрт... Сара! Сара! — он уже мчался вниз по лестнице, на ходу натягивая куртку, и ногой толкая дверь. Воздух на улице был колючим, пробирающим, но Сэм не чувствовал ничего, только гул крови в висках и её дрожащий: "Папа... он..." — Я еду! Просто... чёрт возьми... говори со мной, ангел!

Но Сара не говорила. И это пугало сильнее, чем всё остальное.

Телефон, выскользнув из ослабевших пальцев, упал, глухо ударившись о землю. Девушка согнулась пополам, подтянув колени к груди, словно пытаясь спрятать в этой позе всю боль, вытолкнуть её из себя. Одной рукой Сара обхватила себя за плечи, вцепившись в ткань пальто, а вторая опиралась на промёрзшую землю — пальцы скользили по грязи и слипшейся траве, но она продолжала цепляться за неё, как за единственное, что ещё связывало с реальностью.

Голова была низко опущена, подбородок почти упирался в грудь, а длинные, тёмные пряди прилипли ко лбу и щекам, спутанные, влажные от слёз. Плечи сотрясались в рыданиях, как у человека, захлёбывающегося в собственной тишине. Позвоночник выгнулся дугой, всё тело сжалось в маленький, хрупкий комок боли и отчаяния, беззащитный перед страшным и реальным миром.

Это не было просто позой — это была попытка исчезнуть. Раствориться в земле, в темноте, в собственном дыхании, чтобы больше ничего не чувствовать, пока где-то там, в телефоне, по-прежнему звенел голос Сэма.

— Сара! Сара! — уже слышалась паника парня, но Сара не могла ответить. Лишь сдавленный стон вырвался из её горла, она судорожно вдохнула, но воздух стал ядом — каждый вдох рвал лёгкие. — Чёрт возьми, возьми трубку и слушай! — Сэм сжал руль. Машина неслась сквозь ночь, фары выхватывали из темноты пустую дорогу. — Сара, милая, говори со мной! Я еду, слышишь? Я рядом, ангел, просто держись...

— Мне... мне больно...

Осознание, что она дрожала не от холода — от шока, от ужаса, от пустоты и реальности, которая вдруг распахнулась прямо под ней, пришло так же быстро, как и то, что слёзы уже бессмысленно контролировать, они текли как кровь из открытой раны.

— Сара... пожалуйста, родная, ответь... — голос Сэма потрескивал в динамике, дрожал в помехах, но был таким живым, что сердце Сары сжалось ещё сильнее. — Говори со мной, ангел, слышишь? Просто... просто дыши. Пожалуйста...

— Сэм!

— Я знаю! Я знаю, ангел. Ты не одна. Я почти там, слышишь? Просто ещё чуть-чуть...

— Я... я не могу...

— Можешь! — он закричал, словно это был единственный способ передать ей смысл слов и, вместе с ними и смысл существовать. — Ты сильная, Сара! Чёрт, я знаю, ты справишься! Только не... не отпускай, прошу!

— Мне страшно... Я не смогу без него...

— Я здесь. Я с тобой, Сара. Ты не одна. Не делай ничего... ничего глупого.

— Я... я не знаю...

— Клянусь, я из-под земли тебя достану, если ты с собой что-то сделаешь! — сорвался он. — Поняла?! - Сэм закрыл глаза на миг, но только на миг, потому что терять драгоценные секунды было недопустимо.

— Ты... правда почти здесь?

— Да, ангел, да! — парень резко свернул, игнорируя знак, вжимая педаль газа в пол. — Просто жди. Ещё чуть-чуть...

— Пожалуйста... - Сара уткнулась лбом в колени, почти не чувствуя конечностей, но слыша голос. Голос Сэма — живой, отчаянный, неотступный. И только он удерживал её в этом мире.

— Я с тобой... ангел, ты слышишь меня? Просто скажи мне что-нибудь. Скажи, что ты жива...

— Сэм... я не справлюсь... я же не смогу... — прошептала она так тихо, что слова растворились в тумане. И от них, от одного лишь признания, по спине прошёлся судорожный холод — словно мир подтвердил самое страшное.

— Справишься! — выкрикнул он. Голос пронзил девушку насквозь, точно гром в ясном небе. — Ты уже справляешься, слышишь? Ты не одна! Просто... просто держись. Ради него. Ради нас. Пожалуйста, ангел...

— Он был таким... холодным, Сэм... как лёд. А я держала его... думала, если не отпущу - он вернётся... - Голос Сары сломался в очередном рваном вдохе.

— Тише... — прошептал парень, нежно, как будто гладил её через расстояние. — Ты живая. Ты здесь и ты сделала всё, что могла... Ты не виновата. Пожалуйста... не оставляй меня.

— Я уже еду. Я рядом. Просто... держись. Не отпускай меня. – Как мантру, повторял Сэм, стараясь не зацикливаться на ужасающих картинах в голове. - Мы всё переживём. Только дыши, ангел. Ради меня...

Дыши, — только и звучало у Сары в голове. Для него. Для себя. Просто дыши...

И в этот миг девушке показалось, что она снова может вдохнуть. Чуть-чуть. Совсем немного холодного воздуха проникло в горящую грудную клетку, но этого хватало, чтобы дождаться света. Сара закрыла глаза, уронив голову на землю. Дыши. Просто дыши. Голос его был где-то рядом, как спасательный круг среди ледяной бездны.

А дальше карусель из белого шума. Приступы паники накрывали Сару волнами — то затихая, то вспыхивая с новой силой. Сознание то уносило её в туман, то резко возвращало обратно: вспышками света, голосами, звуками, которые казались чужими. В этой неразберихе лишь один человек оставался постоянным — Сэм. Он действовал быстро и чётко, не позволяя себе поддаться страху.

Позвонил в экстренные службы, выбрав самые точные слова, даже когда голос предательски срывался, отвечал на вопросы, объяснял, где находится дом, как добраться, что произошло. Потом — Мэнди. Она ахнула в трубку, прикрыв рот рукой, и лишь прошептала:

— Приеду... сейчас...

Но самым страшным было не это. Самым страшным было увидеть Сару.

Сэм подъехал, резко затормозил, не заботясь ни о ровной парковке, ни о закрытии дверей. Он влетел на обочину, едва не сбив клумбу, и, не дожидаясь, пока двигатель стихнет, выскочил из машины, споткнулся, но не замедлился ни на секунду. Сара же услышала звук машины. Попыталась подняться, сделать шаг, — и упала. Просто в его руки, как ломаная кукла. Её ноги отказались повиноваться, но, наконец, она была не одна.

Колени с глухим стуком ударились о промёрзшую землю, когда Сэм упал вместе с Сарой. Сердце бешено колотилось, будто хотело вырваться наружу, но он осторожно, не торопясь, обнял её за плечи, прижал к себе, затаив дыхание. Его губы прижались к её волосам — шептали успокаивающее, в мольбе, хоть дрожь сотрясала и его самого, парень держал себя в руках, ради неё.

А Сара не плакала. Уже нет.

Только коротко втягивала воздух, как делают дети, когда после криков уже не остаётся сил. То самое состояние, которое душит сильнее, чем слёзы и истерика. Сэм сразу узнал это. О, как хорошо он знал...

Воздух врывался в лёгкие судорожными рывками после затяжной истерики, заходил внутрь с хрипом, рвался наружу с дрожью, будто организм сам не знал, что делать — дышать или позволить задохнуться. Ртом — потому что носом уже не получалось, когда захлёбываешься в рыданиях до икоты, до боли в груди, когда горло сжимается до жжения, а губы трясёт от переизбытка эмоций. Ох, эти воспоминания...

Когда язык прилипает к небу, а слова застревают в горле, как занозы, а ты ведь хочешь что-то сказать, но можешь только всхлипывать — беззвучно, ломая грудную клетку изнутри. Когда стакан воды разливается на себя, потому что руки дрожат, не слушаются, и ты даже не чувствуешь, что мокрый.

А потом тело, вымотанное до предела, выдаёт тревожный звоночек: гипоксия.

И начинается она тихо — зевотой, ведь организм ищет спасения в этом автоматическом вдохе. Затем — лёгкое головокружение, звон в ушах, и перед глазами расплывается туман, и мир становится вуалью.

И вот ты сидишь — сжавшись, не в силах контролировать дыхание, медленно моргаешь, будто глаза стали стеклянными и тяжёлыми после слёз, уже не осталось сил ни на рыдания, ни на мысли, и только это странное чувство — между сном и истощением. Веки опускаются плавно, как занавес в театре, и поднимаются так же неуверенно, каждое моргание — последний мостик к реальности.

И вот тогда появляется она. Мама. Её руки — тёплые, знакомые, с запахом чего-то родного, далёкого из детства, они осторожно касаются плеч, потом прижимают ближе, укачивает, как когда-то, не произнося ни слова — потому что слова здесь лишние.

И ты позволяешь. Позволяешь себе быть маленьким. Позволяешь себе быть слабым.

А потом — её дыхание у уха, лёгкое, ровное. Пальцы, убирающие прядь волос со лба. Одеяло, укрывающее плечи. Подушка, мягкая, как облако. И голос. Тихий, убаюкивающий, как шелест листвы за окном:

— Всё хорошо, малыш... я рядом...

И ты больше не сопротивляешься. Просто закрываешь глаза. И позволяешь себе исчезнуть в этой ночи.

А Сэм не мог позволить Саре уйти в это. Не сейчас.

Он крепко обнял её, подхватил под колени и поднял на руки. Лёгкую, как птица, но сломанную, как хрупкий фарфор. Он шагнул вперёд, к дому, когда почувствовал, как девушка напряглась - пальцы слабо сжали его рубашку, губы чуть шевельнулись:

— Не надо...

Сэм остановился. Повернул голову. И одной рукой осторожно положил руку на её щеку, повернув и прижав к своей груди.

— Отвернись... и не смотри, — тихо сказал Сэм, голосом без права на возражение.

---

Приехала Мэнди. Службы, сирены, разговоры, бумаги, крики — всё смешалось в вязкий, гудящий шум, от которого голова трещала. Руки дрожали от переутомления, тело давно просило покоя. И тут Мэнди увидела свою дочь... Ту, что сидела с пустым взглядом, будто её душу вырвали вместе с воздухом. Женщина не задала ни одного лишнего вопроса, просто подошла и крепко, очень крепко обняла, своим теплом пытаясь вернуть ей дыхание, а потом сказала Сэму тихо, но твёрдо:

— Я разберусь. Иди. Увози её. Заботься. Остальное — на мне.

Он не стал спорить, осторожно взял Сару под руку — она не сопротивлялась.

Будто выключенная или под действием наркотических веществ, девушка просто шла рядом, повиснув на нём, словно тряпичная кукла, смотря в одну точку и бессмысленно что-то бормоча, обрывками, путаясь в словах.

Адреналин — самое коварное из всех наркотических веществ, и самое подлое - он легален. Он внутри нас, в крови. Даёт силу, когда мир рушится, превращает страх в двигатель, заставляет сердце биться быстрее, когда человек должен бежать, спасать, дышать, бороться, но потом...

Он сбрасывает с высоты, с которой падать больнее всего, потому что ты не просто устаёшь - ты опустошён, и если человек из тех, кто слишком часто был в таких ситуациях — он уже зависим. Адреналиновые наркоманы — это не безумцы, ищущие острых ощущений, они просто выжившие. Это те, кто слишком долго тащил на себе то, чего не должен был нести. Такие не ломаются сразу, но если и падают — то сразу в бездну.

Сара сейчас была именно там. Там, где всё уже отозвалось болью, потом притупилось... и исчезло.

Сэм ничего не говорил, он просто делал то, что мог - нашёл у себя дома успокоительное — простое, аптечное, хоть что-то, налил тёплый чай — с мёдом и лимоном, как она любила, но чашка так и осталась нетронутой – остывшая и забытая. Он поставил её на прикроватную тумбу, не надеясь, а просто на всякий случай.

И тогда рядом появился Марс - доберман с острым, как бритва, взглядом, и сердцем, полным преданности. Он не рычал игриво, не прыгал, не пытался лизнуть Саре лицо, как обычно, а просто медленно подошёл и улёгся у края кровати, свернувшись в тёплый комок. Его уши слегка дрожали от каждого вздоха, глаза не отрывались от неё — внимательные, тревожные, будто пёс понимал: сейчас нельзя прикасаться, не время, нельзя веселиться, нельзя утешать по-собачьи. Сейчас — не время быть щенком. Сейчас — нужно просто быть рядом.

Марс её полюбил сразу. Сара — тоже. Смеялась когда-то, что покорила самого бога войны в собачьем обличии, а Сэм только фыркал и бросал в шутку:

— Уже ревную.

— Кого к кому?

— Вот и не знаю. Вот и боюсь...

А сейчас они уже не смеялись.

Тёплый свет ночника расплывался по комнате мягкими пятнами. Он должен был успокаивать, создавать атмосферу уюта, но даже тени на стенах казались зловещими — вытянутыми, странно угловатыми. Сэм сидел в кресле напротив, в полумраке, не сводя взгляда с постели, где лежала Сара, укутавшись в плед, который не грел. Ничего не грело. Она смотрела в одну точку, где-то за пределами комнаты, вне этого мира.

Сэм тихо вздохнул, провёл ладонью по лицу и потёр уставшие глаза с желанием стереть из памяти весь этот день, а точнее ночь. Марс, до этого почти неподвижный, вдруг тихо заскулил, поднял морду и аккуратно ткнулся носом в свисающую с кровати ладонь Сары. Та не отреагировала сразу, но потом моргнула, будто вынырнула из глубины, пальцы шевельнулись, и она медленно приподняла руку, неловко опустила её на голову пса, начиная медленно, машинально гладить короткую, гладкую шерсть. Марс сразу оживился, зашевелился, ласково облизывая тонкие пальцы, прижимаясь к ней, как кот.

Сэм поднял голову, пробудившись, он выпрямился в кресле, и в глазах вспыхнуло что-то между надеждой и облегчением.

— Такое ощущение, что всё нереально... — прошептала Сара, голос был слабым, но живым, настоящим. Она поджала губы, и сама удивилась, что заговорила.

— Это нормально, — мягко откликнулся Сэм. — Я помогу тебе пережить этот момент. Утром я... я позвоню Джону, пусть он...

— Нет. — Резко отрезала та, непривычно громко, от чего парень вздрогнул, замолчал, взгляд его тут же метнулся к ней. — Не надо, — повторила она уже тише.

И Сэм понял: всё, что случилось, было не просто болью, это была граница и Джон — больше не имел права её пересекать.

— Что этот... этот... — он сжал кулаки и глубоко вдохнул, пытаясь совладать с гневом. — Что он сделал с тобой?

Сара на мгновение замерла, а затем, почти не меняясь в лице, ровно, без единой эмоции, произнесла:

— Помнишь, я не пришла к тебе в тот вечер?.. Он... он запер меня в комнате. Запер, будто в клетке. Кричал, приговаривал, что я «веду себя как проститутка», что хожу по мужикам, не ценю его, не уважаю. — Она поджала губы. — Он не давал выйти. Бил в дверь с другой стороны кулаками, кричал, что всё делает ради меня, и...А потом... — запиналась Сара, голос её слегка дрогнул, — потом он... сделал предложение. - Она нервно ухмыльнулась. — Я теперь... теперь ещё больше его боюсь, Сэм.

Сэм сидел в шоке, не зная, как реагировать. В груди будто что-то вспыхнуло — жар, гнев, желание что-то разбить, кого-то ударить, что-то изменить. Руки непроизвольно сжались в замок, и он едва сдержался, чтобы не схватить телефон и не набрать этого подонка, обматерить его, угрожать, заставить почувствовать хоть крупицу той боли, что теперь обжигала Сару, но... что-то остановило. Она же... Сэм резко выдохнул, и охрипшим голосом спросил:

— Тогда почему ты... почему ты согласилась?..

Сара снова хмыкнула. На этот раз — глухо и горько. Она медленно подняла на него взгляд, и в этих глазах больше не было пустоты, в них была боль. Слёзы вновь выступили, тяжело повисая на ресницах, дрожали, отражая мягкий свет ночника, как капли разбитого стекла.

— Потому что... — шепнула она, и губы предательски задрожали, — потому что...

Сара отвернулась, резко, не хотела, чтобы Сэм видел, как она слаба. Уткнулась носом в подушку, вжимаясь в неё, как в спасение, плечи начали подрагивать, и под одеялом фигура казалась маленькой, сломанной, уставшей. Парень не знал, что делать. Его растерянный взгляд метался, пальцы дрожали. Он хотел подойти, обнять, сказать что-то, всё, лишь бы ей стало легче.

— Сара... ангел?.. Он бил тебя? Этот ублю...- подорвался Сэм.

— У меня будет ребёнок... — прервав его, прошептала девушка. Голос сломался, и вместе с ним — всё то, что она так долго держала в себе.

Ступор. Он застыл, как вкопанный, не в силах пошевелиться, не в силах поверить. Сердце глухо стучало где-то в ушах, отдаваясь низкими вибрациями в висках, но дыхание — удивительно — выровнялось, став тягучим и осознанным. Пальцы, до этого судорожно сцепленные в замок, разжались, и руки безвольно опустились вдоль тела. А потом — губы дрогнули, и на них, медленно, растерянно, но безумно искренне, начала появляться улыбка . Такая неуверенная, хрупкая и дрожащая.

Марс, встревоженный внезапной переменой настроения хозяина, поднялся с места и начал кружить рядом, прижимаясь к ногам, тыкаясь носом, стараясь понять, что происходит. Сэм даже не обратил на него внимания — его глаза неотрывно смотрели вперёд, и в этом взгляде боролись слишком много чувств: шок, растерянность, трепет, радость, которая рвалась наружу. Он прикрыл рот рукой, стараясь сдержать рваный, сорвавшийся из груди вздох - болезненно светлый, долгий, почти облегчённый.

— Сара... Господи... — сдавленно прошептал Сэм, и сложил дрожащие ладони в молитвенном жесте, поднеся их к губам. Глаза поднялись к потолку, а брови сдвинулись «домиком», запечатлевая настоящее, человеческое благоговение перед чудом. Тепло разлилось по телу, охватывая всё: от груди, до кончиков пальцев. Ему захотелось закричать, сорваться, выплеснуть на весь мир это чувство, но он только молча сделал два быстрых шага, и опустился перед Сарой на колени.

Сэм взял её руки — осторожно, как нечто хрупкое, что легко сломать одним неловким движением — и прижал к своим губам. Его дыхание было частым, горячим, даже обжигающим. Он держал её — и не собирался отпускать.

— Ангел мой... это же прекрасно...- голос дрогнул.

Сара медленно подняла голову, прикусив губу — то самое движение, что всегда выдавало её попытки сдержать эмоции, спрятать дрожь внутри. И замерла. Её взгляд наткнулся на его — наполненный светом, нежностью, верой. По щекам Сэма текли слёзы, свободные, нестыдные, искренние, но на лице сияла улыбка. Тёплая, живая, удивительно мягкая и ослепительно чистая — в ней было всё: любовь, поддержка, радость, которая перешла через боль.

— Сэм... — одними губами выдохнула Сара, растерянно и с трепетом. — Ты...?

— Да... — он поднял глаза и, чуть усмехнувшись сквозь слёзы, сипло втянул воздух. — Мужики не плачут и прочее — всё это чушь. Потому что сейчас... это такая радость. - Сэм опустил голову и прижался лбом к её холодным ладоням. — У тебя будет маленькое чудо... — прошептал он, едва не срываясь на всхлип. — Маленький человек, которого ты сможешь научить дышать, чувствовать, жить... Ты подаришь ему душу.

Сара слабо качнула головой, губы дрогнули, и голос был едва слышен:

— Я не думаю, что смогу...

Сэм тут же выровнялся, встревоженный её тоном, и заговорил, быстро, вдохновенно, от сердца, не давая ей возможности уйти в себя:

— Я помогу! Даже не думай о таких глупостях, родная. Всё остальное не важно. Забудь о страхах, забудь об этом подонке, даже если он откажется от ответственности, ты никогда не останешься одна. Ты можешь всегда рассчитывать на меня. - Он ускорился, почувствовав, как девушка собирается возразить, как готовит свой протест, привычный, рациональный, колючий. — И давай только не начинай вот это: «Ты не должен этого делать», «Я буду тебе должна», «Это слишком» и прочую ерунду, Сара! — он рассмеялся сквозь слёзы, касаясь её пальцев губами, целуя их с теплотой, как кот, который просит ласки. — Я буду любить твоё дитя, как своё. Как родное. Оно и есть родное, потому что ты — моя. И потому что ты не одна.

— Ты уверен?.. — голос её сорвался на всхлип, — это же... тяжело. Это груз.

Сэм кивнул. Без колебаний, без страха, со всей полнотой сердца.

— Абсолютно. — Его глаза засияли, и парень вытер слёзы тыльной стороной ладони, всматриваясь в Сару так, будто в первый раз увидел самое прекрасное явление в своей жизни. — Это новая жизнь. Это чудо. Это волшебство, Сара... Ты только представь! – Сэм притянул её ближе, глаза горели восхищением:

— Если будет мальчишка — ты сможешь водить его в походы. По тем же тропам, где мы с тобой бегали босиком, царапали коленки и смеялись до хрипоты. А я буду учить его, как ухаживать за девочками, как быть смелым, честным и настоящим мужчиной. А если девочка — она будет воровать у тебя одежду, подкрашивать губы тайком, прятать дневники под подушкой... и ты будешь той мамой, которая понимает, не давит, не наказывает, не навязывает своё — а чувствует. Которая всегда рядом. - Сэм замолчал лишь на секунду, чтобы вдохнуть поглубже. — А я буду рядом. Всегда. И помогу тебе вырастить её. Или его. Потому что ты — не одна, Сара. Никогда больше не будешь одна.

— Сэм... — Сара едва слышно выдохнула имя парня, медленно забрала свои руки, прижала их к лицу с желанием затаиться внутри себя, скрыть всё, что раскрылось в ней слишком быстро и слишком ярко - благодарность, тревога и что-то ещё...

Сэм мягко улыбнулся, глядя на неё с тем теплом, которое не требует слов. Он аккуратно пересел на край кровати, двинулся ближе и, не навязываясь, легко приобнял девушку за плечи, не торопя, позволяя ей самой решить — остаться или отстраниться. Но Сара не двинулась.

А у кровати, наивный и немного сбитый с толку, стоял Марс, опираясь передними лапами в матрас. Он склонял голову то в одну сторону, то в другую, моргая большими карими глазами, в которых отражалось полное непонимание происходящего. Он не знал, что между этими двумя разворачивается целый космос — хрупкий, уязвимый, болезненный... но настоящий и такой живой.