Творец

Языки любви — то, как мы выражаем свои чувства и как хотим, чтобы их выражали к нам.

Для Сэма это было всё сразу. Он любил так, как чувствовал — искренне, без фильтров и рамок. Он касался, потому что не мог иначе, говорил, потому что хотел быть услышанным, делал, потому что заботился, и ждал того же в ответ. Он был человеком, для которого любовь — это многогранный, цельный мир, где нет нужды выбирать что-то одно.

Для Сары любовь никогда не была эмоциями. Она выражалась в поступках, в делах, в помощи и заботе, спрятанных за логикой. Если она что-то делала для человека — это значило, что он ей важен. Если она слушала и разбирала чужие слова, строя мосты между разумом и хаосом чувств — это значило, что этот человек занял место в её жизни. Её любовь была в беседах, в мыслях, в том, что можно было понять, а не просто почувствовать.

Джон не говорил, не объяснял и не строил мостов. Он касался. Для него любовь жила в физическом контакте. В прикосновениях — резких, грубых, иногда заходящих за грань. Он не знал, как показывать привязанность иначе. Он мог толкнуть, схватить за руку, ударить кулаком стену рядом с чужим лицом, но никогда не сказал бы вслух, что ему не всё равно. Джон выражал чувства через силу, потому что только её он знал с детства. Потому что это был его единственный язык, его единственный способ сделать кого-то своим, оставить след, почувствовать, что он не один.

И это не должно было случиться.

Они говорили на разных языках, дышали разным воздухом, двигались в противоположных направлениях. Но, возможно, в этом и была их суть. Сара — холодный разум, тонкие расчёты, цепкие, логичные шаги, проклятие разума. Джон — инстинкт, грубая сила, эмоции, которые он никогда не озвучивал, но прожигал ими пространство вокруг. Она могла разбить человека словами, он — молчанием. Она разгоняла чувства до формулы, он срывал их с цепи. Но они сошлись. И это была война.

Каждое слово Сары било Джона по нервам, вытягивая наружу то, что он привык прятать. Она видела его насквозь и не боялась сказать об этом прямо. А он? Он цеплялся за её надменность, за этот её тон, за холодную грацию, с которой она двигалась по жизни, будто знала ответы на все вопросы. Он хотел её сломать. Нет — не так. Он хотел увидеть, сломается ли она вообще.

А Сара чувствовала что-то странное, чужое, не вписывающееся в её привычный ритм - с каждым днём она всё сильнее привязывалась к Джону.

Ловила себя на том, что мечтательно поглядывает на дверь аудитории, затаив дыхание в ожидании момента, когда он войдёт. Всё чаще задерживалась у окна, взгляд блуждал среди лиц, пока не находил Джона, и тогда внутри поднималось нечто тёплое, необъяснимое. Она смотрела на часы, выискивая в их механическом ритме подтверждение, что время движется слишком медленно, пока мысленно прокручивала возможные диалоги, прикидывая, что скажет, как ответит, и незаметно для себя улыбалась, даже если никто этого не видел.

Это было не похоже на неё, и всё же Сара не могла остановиться. А дальше выпускной, экзамены, стресс. Дни сливались в серую бесконечность, заполненную лекциями, зубрёжкой, бессонными ночами и тревогой, которая сжимала грудь.

Сара не помнила, когда в последний раз нормально спала, не замечала, когда ела, когда смеялась. Всё вокруг превратилось в одно огромное испытание, в котором не было места ни отдыху, ни чувствам, ни даже простому облегчению. Экзамены давили на сознание, срывая остатки равновесия. Страх провала поселился глубоко внутри, точил её изнутри, словно невидимая болезнь. Она пыталась держаться, но время от времени паника накатывала волнами, заставляя сердце бешено колотиться, воздух становился слишком густым. Слёзы наворачивались в самый неподходящий момент – когда она перечитывала конспекты, когда смотрела в потолок среди ночи, когда кто-то просто спрашивал: «Ты в порядке?». Она не была в порядке. Перебирала разные способы отдохнуть и отвлечься, но всё казалось скучным, бесполезным, неинтересным. Так весь день, до тошноты и омерзения.

А потом пришёл новый удар. Её отец не вернётся. Его командировка снова продлена, на неопределённый срок. Девушка не удивилась и даже не разозлилась, пока в груди не разлилось знакомое пустое онемение.

— Всё в порядке, — сказала она Мэнди, но это было неправдой, и женщина знала это. Но вместо того чтобы поддержать, та начала давить.

— Ты снова закрываешься в себе! Сара, я не хочу видеть, как ты загоняешь себя в этот ужасный угол!

— Может, хватит? – голос девушки дрожал от усталости. – Хватит говорить мне, что я чувствую и как мне это проживать?

Они ссорились всё чаще. И в эти моменты Сара не могла понять, кого она ненавидит больше – мать за её настойчивость или себя за свою неспособность справиться. В такие дни любовь казалась чем-то ненужным, чем-то, на что не осталось сил.

Но была ещё другая битва. Сэм и Джон. Два совершенно разных человека, связанных только ею. Между ними не было открытого конфликта – не было драк, криков, скандалов. Только взгляды. Только напряжённые переговоры, в которых каждый знал: мы – по разные стороны.

Сэм видел, как она разваливается. Он замечал всё – как её пальцы дрожат, когда она в очередной раз берётся за чашку кофе, надеясь, что ещё один глоток удержит в реальности, как глаза становятся пустыми, а плечи всё ниже, под тяжестью невидимого груза, как забывает поесть, забывает спать, забывает о себе. И он беспокоился, чувствовал её тревогу и знал, что однажды она сломается, поэтому он был рядом.

Когда она не могла дышать из-за паники, когда дрожала, сидя на полу посреди комнаты, он приходил. Глубокой ночью, под стук дождя по стеклу, под холодный свет луны – он просто был там, заставляя почувствовать своё присутствие, держал её, когда она теряла контроль. Когда пальцы Сары дрожали, Сэм брал их в свои ладони – тёплые, крепкие, настоящие. Когда её дыхание сбивалось, парень дышал медленно и глубоко, заставляя повторять за ним.

Когда тело Сары сдавалось под грузом усталости, когда истощение подступало к самому краю, когда её мир сужался до едва различимого шума в голове, Сэм удерживал её в реальности, подхватывая на руки и тихо, негромко говоря, просто чтобы её сознание зацепилось за звук его голоса.

Ему было неважно, что будет потом: что завтра она может не вспомнить, как он унимал дрожь в своих руках, просто чтобы согреть её пальцы, что она может не заметить, как он стирал с её лица слёзы, забывая о собственных.

Но однажды Сэм понял правду. Сара не искала его. Она искала руку – любую, которая удержит её. Она искала тепло – чьё угодно, не обязательно его. Она не замечала, что каждую ночь в её жизнь врывался он.

И тогда Сэм почувствовал вину за то, что он — это он. За то, что он не может стать кем-то, кого Сара действительно ждёт – Джоном.

А Джон не привык стоять в стороне и наблюдать, как кто-то другой заботится о Саре, как кто-то другой удерживает её от падения, как кто-то другой пытается заслужить то, что он собирался просто взять.

Парень не боялся приближаться – не боялся её колючего тона, ледяных взглядов, отчётливого нежелания пускать его в свой мир и отторжения, потому что знал – за ним стоит не ненависть, а что-то гораздо сложнее.

Сара злилась на него, но не могла игнорировать, отталкивала, но не могла отвести взгляд, ненавидела то, как Джон проникает в её мир, как его присутствие становится навязчивым, как он ломает привычный порядок, но... девушка не могла запретить себе замечать его. И он знал это, потому что он чувствовал то же самое.

Она раздражала его – своими насмешливыми взглядами, холодным анализом, попытками разобрать его на части, превратить в формулу, загнать в логические рамки, своей привычкой ставить стены, а не мосты, своей уверенностью в том, что она выше его хаоса, его инстинктов, его тьмы.

Но именно это и притягивало - она была сложной, она была вызовом. Сара была той, кого Джон не мог просто взять и сломать – а значит, он хотел её ещё больше.

Сэм любил её. Любил в настоящем смысле слова, боялся причинить ей боль. А Джон...хотел взять своё. Без слов, без объяснений, без компромиссов и если причинит ей боль – значит, такова цена.