Творец

Лежать и ничего не делать.

Невозможно.

Внутри всё сжимается от пустоты, расползающейся холодными щупальцами по телу, затягивая всё глубже в вязкую темноту. Мысли гудят в голове, словно рой насекомых, не давая покоя, нашёптывая всё то, что она уже знает, но так яростно пыталась игнорировать.

Тьма поглощает её, затягивает в бесконечный тоннель безысходности, где нет ни света, ни надежды. Где нет смысла. Где даже памяти о смысле никогда не существовало. Что её держит? Жизнь давно утратила краски и вкус, выцвела до тусклых, размытых оттенков, превратившись в серую пустоту. Возможно, они вообще никогда не существовали.

Она не нужна. Никому. Ничто не держит её здесь, но она продолжает бороться. Зачем?..

Глубоко внутри её души — зияющая пропасть, разрастающаяся с каждым днём. Усталость разъедает разум, словно коррозия. Каждый день — это новый виток бессмысленного существования, ненужного никому.

Самое страшное — не боль. Самое страшное — осознание, что в случае её смерти никто не оплачет, никто даже не вздрогнет. Мир останется таким же, как был, не изменится ни капли, и, возможно, кто-то даже вздохнёт с облегчением.

От этого становится тошно. Быть ненужной. Отвратительное, удушающее чувство.

Кто-то ищет смысл, держится за надежду, пытается сохранять принципы и идеи, следовать морали и законам. Но существуют ли они на самом деле? Или это всего лишь красивые сказки, созданные, чтобы отвлечь нас от хаоса и бессмысленности?

Нет. Не существует. Иллюзия. Как и всё остальное. Утомительно... пытаться делать то, что не имеет значения.

Когда-то, в прошлом, были моменты, когда она верила в что-то большее. Когда ей казалось, что счастье возможно, что любовь существует, что есть забота, тепло, намёк на смысл. Но теперь... теперь всё свелось к инстинктам. Выжить. Любой ценой. Но зачем?

Разум, обречённый остаться в полном одиночестве, начинает порождать иллюзии. Формирует образы, чтобы не сойти с ума, создаёт химеры в попытке вернуть желание жить. Даже если ради этого приходится принять галлюцинации, пусть даже они ложны. Минуты? Часы? Дни?

Она уже не уверена, сколько времени прошло. В бреду сложно понимать реальность. Всё сливается в вязкий, тягучий поток. Это из-за «Зори»? Или её мозг действительно уже гниёт, размывая границы между настоящим и выдумкой?

А, возможно, и то, и другое...

Жарко. Или холодно?

Где-то глубоко в сознании тлеет последняя, крошечная искра, шепчущая, что пока есть боль — значит, ещё не всё потеряно. Пока она чувствует... она существует. Но кому это нужно? Её присутствие в этом мире ничего не меняет.

Голоса.

Они звучат приглушённо, будто сквозь толщу воды, скользят по краям сознания, проникают внутрь, разбиваясь на хаотичный, бессвязный поток звуков. Кто-то говорит. Кто-то рядом. Но это неважно.

Шёпот нарастает, становится резким, режущим, он рвёт её изнутри, превращаясь в крик. Снова и снова. И снова. Нельзя остановить, нельзя заглушить. Даже если бы она захотела, у неё просто не осталось сил, чтобы сопротивляться.

Но среди этого хаоса, среди тысяч посторонних, жутких голосов прорывается один, родной, знакомый, такой близкий... Её сын.

Этот голос тянет её назад. Этот голос напоминает ей о том, что она не одна. Он зовёт её. Он ждёт. И сердце сжимается болезненной судорогой. Как она могла забыть? Как могла даже на секунду забыть о нём? Её маленький, беззащитный мальчик. Она должна вернуться. Должна обнять его, утешить, прижать к себе так крепко, как делала это раньше. Как тогда...Как всегда.

Сознание возвращалось медленно, пробиралось сквозь тот густой, липкий туман. Сначала пришло ощущение тяжести в теле, затем приглушённая пульсация боли в висках. Всё было расплывчатым, и даже дыхание казалось чужим.

Сара моргнула несколько раз, пытаясь сфокусировать взгляд. Свет был тусклым, мягким, но всё равно резал глаза. Она попыталась пошевелиться, но мышцы отзывались ломотой, словно её тело провело в неподвижности несколько дней.

Рядом кто-то сидел. Чуть повернув голову, она увидела Эвана.

Он сидел у изголовья кровати, подавшись вперёд, локти упирались в колени. Под глазами залегли тени усталости, за которые недавно он корил её, а в руках он сжимал смятый кусок ткани – возможно, полотенце, которым тот обтирал её лоб.

— Очнулась...

— Что... произошло? - Сара сглотнула, горло саднило.

Эван не сразу ответил, обдумывал слова.

— У тебя был жар. Высокий. Тело буквально горело.

Он выдохнул, провёл ладонью по лицу, и только сейчас она заметила лёгкую дрожь в его пальцах.

— Ты металась во сне, бредила... — Он посмотрел на неё, и в его взгляде читалось что-то такое, что заставило Сару внутренне напрячься. Женщина медленно, с трудом подняла руку, собираясь потереть виски, но внезапный укол боли пронзил запястье.

Она вздрогнула, а Эван резко выпрямился.

— Не двигайся, — его голос стал жёстче.

Сара опустила взгляд. Её рука...

Кожа вдоль вен приобрела странный, неестественный оттенок — серо-синеватый, словно под ней разлилось что-то чужое, незнакомое, опасное. По тонким, пульсирующим линиям расползалась тьма, похожая на чернильные пятна, впитывающиеся в бумагу. Они расходились медленными, извилистыми дорожками, пробираясь всё глубже, как корни ядовитого растения, засевшего внутри неё.

Слабая дрожь пробежала по пальцам, но это был не просто озноб. Ощущение было другим — каким-то липким, пронизывающим до костей, чуждым её собственному телу. Вены медленно пульсировали, внутри них текло нечто живое, что-то тёмное и голодное. В самом центре — небольшая впадина, глубокий след, чёрная отметина, напоминающая колодец, оставленный иглой наркомана, впившейся под кожу слишком много раз.

И тут в голове вспыхнули воспоминания.

Боль. Острая, обжигающая, пронизывающая изнутри, заставляющая стискивать зубы до головокружения.

Жжение. Как будто что-то разлилось под кожей, проникая во все клетки, растекаясь по венам раскалённой лавой.

Холод. Леденящий, проникающий в кости, разрывающий лёгкие на куски с каждым вздохом.

Слёзы. Горячие, солёные, бесполезные. Они стекали по щекам, смешивались с дрожащими словами, которые уже ничего не могли изменить.

Крики. Глухие, оборванные, наполненные отчаянием. Её собственные? Или чужие? Она уже не помнила.

Сара моргнула, отгоняя вспышки прошлого, и подняла глаза. Эван смотрел на неё.

Не с ужасом, не со страхом, но с тем, что было хуже. Разочарование. Он не злился и не кричал, вместо этого в его взгляде было столько боли, что стало трудно дышать.

Женщина чувствовала, как сердце гулко и неравномерно бьётся в груди, отдаваясь глухими ударами в висках. Каждое биение отзывалось болью, напоминая ей о том, что ещё жива. Но насколько долго?

Медленно, словно сам факт произнесения этих слов причинял боль, Эван выдохнул её имя.

— Сара... - парень произнёс его так, будто не мог до конца поверить, будто надеялся, что ошибся, что перед ним всего лишь плохая иллюзия, а не реальность. Но реальность стояла перед ним, тёмными венами разрастаясь по её коже. — Ты заражена.

Эти два слова прозвучали как приговор.

Нет. Она не хотела слышать этого. Не хотела, чтобы это было правдой. Где-то глубоко внутри она чувствовала приближение этого момента. Чувствовала болезнь, разрастающуюся внутри, чувствовала холод, который не отступал даже под горячей водой, чувствовала онемение в пальцах, которое медленно, но неотвратимо поднималось выше.

Но даже сейчас, когда Эван смотрел на неё, она не могла признаться.

— Нет... — слова сорвались с её губ, прежде чем она осознала, что произнесла их. Это было рефлекторно, словно мозг отказывался принимать действительность.

— Это "Зоря", Сара. Я за эти четыре года уж знаю, как она проявляется...

Это конец. Она понимала, что если он узнал, то скоро узнают и остальные.

— Боже мой... — прошептал Эван, накрыв лицо ладонями. Его плечи дрожали, дыхание стало прерывистым, и лишь спустя мгновение Сара поняла, что он смеётся. Только этот смех был похож на сломленный, истеричный вздох человека, который больше не знает, что делать. Но смех мгновенно сменился злостью.

Резким движением он вскочил на ноги, его стул с громким скрипом отлетел назад, но Сара даже не вздрогнула.

— Чёрт, Сара! Какого хрена ты молчала?!

Она не ответила. Она не хотела отвечать. Что бы она могла сказать? Что боялась? Что не знала, как сказать? Что предпочла бы умереть тихо, чем стать для него ещё одной потерей?

— Ты знала... Ты чувствовала это, ты видела симптомы, ты понимала, что происходит, но всё равно молчала!

Где-то в глубине памяти снова вспыхнули воспоминания.

Как вечерами она закрывалась в лаборатории, прижимая ладонь к пульсирующей шее, стараясь унять ускоренный ритм сердца. Вспоминала, как стояла перед зеркалом, вглядываясь в свою кожу, и видела, как тёмные линии медленно разрастались под ней, как разливались чёрные корни, пробирающиеся всё глубже и глубже. Вспоминала, как впервые ощутила жгучий, ледяной холод, пробирающийся под кожу.

— Это не то, что ты думаешь...

Эван шагнул ближе, его пальцы сжались в кулаки.

— Тогда объясни мне! — в его голосе звенела боль. — Объясни, какого чёрта ты скрывала это от меня?! Я же волнуюсь, Сара! Я думал, что я для тебя не последний человек в этом проклятом, гнилом месте!

Она отвела взгляд. Она не могла сказать ему правду. Не могла сказать, что привыкла быть одна. Что боялась, что если он узнает, то посмотрит на неё так, как сейчас. Как на обречённую. Как на уже мёртвую.

— Сара, чёрт возьми! — Он судорожно вцепился в ткань своего халата на груди, словно пытался удержаться, зацепиться хоть за что-то, что ещё оставалось в его власти. — Я мог помочь! Ты понимаешь это?! Если бы ты просто сказала... если бы ты дала мне шанс!

— Уже поздно.

Она не ожидала, что эти два слова произведут такой эффект. Эван ошеломлённо моргнул, отшатнувшись, как от удара. Секунда — и он уже не тот человек, который несколько мгновений назад рвался её спасти. Секунда — и в его глазах больше не было надежды.

— Нет! — его голос сорвался, почти на крик. — Не говори так! Мы ещё можем что-то сделать, мы найдём способ... Я не позволю...

Но он уже знал правду. Сара это видела.

— Это неважно, — наконец произнесла она, глядя прямо в его глаза. — Это моё время, а не твоё. И не наше...

— Как это неважно?! — его голос дрожал.

— Потому что это уже ничего не изменит, — тихо сказала Сара.

Эван тяжело выдохнул, закрыл глаза, прикоснулся к переносице.

— Чёрт, Сара... — он звучал разбитым. Он уже не злился, просто осознал, что потерял её. Медленно, почти механически, он провёл рукой по лицу, убирая с глаз пряди растрёпанных волос, а затем сделал шаг назад.

Отступил. От неё. От всего этого.

— Это место убивает людей, Сара. - Эван развернулся, направился к двери, и, уже положив руку на дверную ручку, бросил через плечо: — Кейти и Уилл покончили с собой.

Сара слышала слова, понимала их смысл, но сознание отказывалось принимать. Как будто между реальностью и её восприятием образовалась трещина, через которую эти слова просто не могли пройти.

Нет. Нет, это неправда.

— Подожди... — хрипло выдохнула Сара.

Эван замер. Всего на мгновение. Но не обернулся.

— Кейти... Уилл... — Сара проглотила застрявший в горле ком. — Они... ты...

— Они больше не боролись, Сара. Они сделали свой выбор. И ты, видимо, тоже...

Женщина заморгала, сбитая с толку. Слишком просто. Словно он уже принял их смерть, вписал в статистику потерь этого места, ведь уже привык к тому, что люди здесь исчезают.

А она? Она не могла привыкнуть.

Эван открыл дверь и вышел, даже не оглянувшись. Щелчок двери показался ей оглушительным. И в комнате стало слишком тихо.

Винсент опустился на кровать бесшумно.

— Ты ещё умеешь выражать эмоции? Думал, я забрал у тебя этот прекрасный дар.

Сара медленно повернула голову, её губы дрогнули в болезненной гримасе, но то ли от боли, то ли от раздражения.

— Отстань уже... Дай мне умереть нормально! - Она резко села, но тут же ахнула от боли, пронзившей каждую клетку её измученного тела.

— Ну, ну, птенчик, — Винсент коснулся её плеча, мягко, но цепко, не давая ей снова рухнуть на подушку. — Суть моего появления на этот раз не в том, чтобы свести тебя с ума и безжалостно добить твою последнюю нервную клетку. - Его пальцы сжались крепче, когда он медленно наклонился ближе, так, что его дыхание почти касалось её уха. — Ты же понимаешь, что он сделает? — шёпотом спросил мужчина.

Сара замерла. Её взгляд метался по царапинам на полу, хаотичным линиям, прерывистым и небрежным следам чужих страданий, оставленных здесь до неё, а пальцы сжались на больной руке.

— Дам подсказку, — продолжил Винсент, и в его голосе зазвучала снисходительная мягкость, будто он говорил с ребёнком. — У вас три трупа. Генри уже сделал свою работу. Значит...

— Он повезёт их на нулевой этаж...

— Умница. - Он удовлетворённо улыбнулся. — Ты же не хочешь, чтобы он увидел меня?