Творец

Двери лифта сомкнулись с мягким механическим щелчком, окончательно отрезая Эвана от навязчивого, затянутого разговора с Генри. Только сейчас он смог глубоко выдохнуть, осознавая, как сильно напряглись его плечи за последние полчаса.

Генри всегда умел мастерски уводить беседу в сторону, не давая собеседнику ни секунды покоя. Начав с обсуждения вскрытия Флоры, он плавно, почти незаметно, перешёл к рассказам о своей армейской жизни, о товарищах, которых он потерял, о боях, которые оставили следы не только на его теле, но и в сознании.

Обычно Эвану удавалось терпеливо сдерживать раздражение, но сегодня всё было иначе.

Сегодня он стоял в лифте с телом мёртвой девушки, её хрупкая фигура скрывалась под белоснежной простынёй. Он не смотрел вниз, но знал, что её кожа уже приобрела сероватый оттенок. А потом ему придётся привезти сюда ещё двоих. Эта мысль была особенно отвратительной.

Внутри бурлило столько эмоций, что было проще отключить их все сразу, загнать поглубже, спрятать под слоем искусственного спокойствия. Эван уже знал, как это делать, и лучшее средство находилось у него в кармане. Скользнув рукой в халат, он достал упаковку таблеток и с привычной отстранённостью высыпал несколько на ладонь. Горечь медикаментов обожгла язык, но через минуту сознание стало яснее. Теперь он мог думать и двигаться дальше.

Лифт дёрнулся, продолжая спуск, мягко вибрируя под его ногами. Эван прикрыл глаза, на секунду прислонившись затылком к металлической стенке.

Всё это было неправильно. Но теперь уже ничего нельзя было изменить.

Парень несколько часов назад ловко вытащил пропускную карточку из кармана халата Сары, даже не задумываясь о том, что делает. Она всё равно сейчас не в состоянии думать об этом. К тому же, почему только она занимается этой грязной работой?

Это всегда казалось Эвану странным. Сара никогда не позволяла никому помогать. Она не требовала, чтобы кто-то другой разделил с ней этот груз. Она просто молча брала каталку, увозила тела туда, откуда они уже не возвращались, а затем возвращалась обратно — ещё более молчаливая, ещё более отстранённая, чем была до этого.

Но сегодня этим займётся он.

Карточка плотно легла в его ладонь, и, крепко сжав её пальцами, парень направился по коридору.

Потолочные лампы горели ровным, стерильным светом, выжигая тени, но не прогоняя ощущение мрака. Этот свет был неестественным — слишком холодным, слишком безжизненным, будто он не просто освещал пространство, а разрезал его на части, подчёркивая каждую деталь, даже те, на которые не хотелось смотреть. Гул вентиляции сливался с приглушёнными звуками, доносящимися с верхних этажей, но чем дальше он шёл, тем больше вокруг становилось тишины.

Шаги Эвана глухо отдавались в пустом коридоре и, чем дальше он уходил от главных отделений, тем сильнее сгущалась эта странная, липкая, навязчивая пустота.

И не только пустота. Ощущение взгляда. Кто-то смотрел на него.

Он чувствовал это кожей, затылком, каждым нервом, натянутым, как струна. Будто невидимые глаза сверлили его спину, будто чья-то тень мелькала за дверными косяками, исчезая в тот самый момент, когда он поворачивался. Но всякий раз, когда он резко оборачивался, его взгляд встречал только пустоту.

Это просто усталость. Просто больница. Просто место, где слишком много людей перестаёт дышать.

Эван продолжал идти вперёд, стараясь сосредоточиться на ровном, размеренном шаге, но что-то вокруг неумолимо менялось.

Свет ламп оставался таким же холодным, но теперь в этом холоде появилось нечто физическое, ощутимое. С каждым шагом воздух вокруг становился плотнее, тяжелее, наполнялся странной, едва уловимой сыростью, которая медленно пробиралась под одежду. Он сначала не придал этому значения, но вскоре заметил, что его пальцы, держащие каталку и всё ещё сжимающие пропускную карточку, стали странно зябнуть.

Температура падала. Не сразу. Постепенно и коварно. Само здание дышало чем-то ледяным, оно впитывало тепло из всего, что в нём находилось.

Эван сжал пальцы в кулак, но даже так он чувствовал, как холод просачивается сквозь кожу, пробирается в кости, оседает внутри, нарастая тонким слоем инея, царапая внутренности. Он провёл замёрзшими пальцами по шее, стараясь стереть это неприятное ощущение, но от него нельзя было избавиться

Дыхание стало заметным. Когда парень выдохнул, перед лицом поплыл едва уловимый клубок белого пара, зависая в воздухе и рассыпаясь ледяной дымкой..

Что-то здесь было не так. Ещё один шаг.

Перед ним показалась новая дверь — массивная, металлическая, покрытая тонким слоем инея, который поблёскивал под светом ламп.

Здесь не должно быть так холодно.

Эван остановился перед дверью, задержав дыхание. Ключ-карта в его ладони теперь казалась ледяной, будто её только что достали из морозильной камеры, пластик оставался неподвижным, безразличным к теплу его пальцев. Он сглотнул, затем глубоко выдохнул, наблюдая, как ещё один клубок пара поднимается в воздух, быстро исчезая в мёртвом холоде.

Осторожно, с заминкой, протянув руку, Эван едва коснулся поверхности двери, но тут же отдёрнул её, ощущая, как резкая боль, как от ожога, пронзила кожу.

— Что за чёрт... — пробормотал парень дрожащим голосом.

Но выбора не было.

Эван вжал карточку в слот. Несколько секунд ничего не происходило, а затем крошечный зелёный индикатор мигнул, одобряя доступ. С тяжёлым скрипом дверь послушно отъехала в сторону, и из проёма тут же вырвалась плотная волна ледяного воздуха. Она врезалась в лицо, пробежалась по коже иглами, заставляя Эвана инстинктивно отвернуться.

Здесь слишком холодно.

Темнота внутри помещения была абсолютной. Она простиралась за дверью, глубокой, непроницаемой густой чёрной массой, пожирающей весь свет. Ни одной лампы, ни единого отблеска. Только пустота.

Эван скользнул взглядом по стенам в поисках переключателя, но всё, что встречал — это мрак. Смирившись, он выдохнул и обеими руками толкнул каталку внутрь. Колёса заскрипели по полу, прорезая мёртвую тишину неприятным звуком. А потом... Характерный, влажный чавкающий звук и движение резко остановилось.

Парень замер. Каталка увязла в чём-то. Что-то липкое и мягкое, что-то, что не должно было быть здесь.

Он, подавив неприятное чувство тревоги, шагнул вперёд.

Запах. Сначала он был просто неприятным. Но уже через несколько секунд он обрушился на него плотной, удушающей волной. Тяжёлый, густой, сладковатый запах разложения и гнили. Даже несмотря на заложенный нос, отвратительный аромат проник в лёгкие, просачиваясь в каждую клетку тела. Желудок тут же скрутило, внутри всё сжалось в болезненном спазме.

Он резко отвернулся, прикрыв рот ладонью, зажмурив глаза, пытаясь хоть как-то избавиться от этого омерзительного ощущения. Воздух стал вязким, липким, пропитанным этим гниющим запахом.

Он обязательно спросит об этом Сару. Если, конечно, выйдет отсюда.

Вдох. Выдох. Просто надо сделать. Эван стиснул зубы, заставляя себя двигаться вперёд. Подошва увязла в чем-то густом, липком, и он едва не потерял равновесие. Подняв ногу, парень скривился, наблюдая, как за ней потянулись какие-то темноватые нити, напоминающие слизь вперемешку с кровью — они колыхались, медленно, будто пытались не отпускать его. Эван, вновь подавив рвотный рефлекс, стиснув зубы, заставил себя присесть и подхватить одну из них пальцами, растирая.

Масса была тёплой, не просто покрывала ладонь, а пульсировала, шевелилась, пыталась впитаться в кожу. Вещество неравномерно тянулось, то и дело обнажая скользкие, рыхлые комки внутри, похожие на размякшую опухоль, пропитанную кровью и гноем. Где-то глубже, под этим ужасным, тягучим слоем, ощущались мелкие, плотные сгустки, которые противно скользили между пальцами, прилипая к коже и снова вызывая мутную, подступающую к горлу тошноту. А запах... Сладковатый, мертвенный — он резал обоняние, забивался в нос и язык, заставляя желудок уже в какой раз скрутиться в протесте. Было ощущение, что если бы это было возможно, масса зашевелилась бы сама, пробираясь в поры, просачиваясь внутрь, чтобы остаться навсегда.

Эван резко отдёрнул руку, пытаясь стереть это нечто о халат, но оно оставляло жирные, липкие разводы, впитывалось в ткань, пытаясь задержаться. У него не было больше ни секунды, ни капли желания оставаться здесь. Две задачи: развернуться и выйти, оставив всё как есть.

Но в ту же секунду дверь за его спиной с резким хлопком захлопнулась. Эван вздрогнул и резко выпрямился, взгляд метался по густой темноте, но глаза так и ничего не нашли.

— Какого хрена... — прошептал он.

И тут что-то зашевелилось. Сзади скрипнул металл, словно каталку толкнули с места. А затем раздалось чавканье. Мерзкий, влажный, хлюпающий звук, такой, какой бывает, когда разрезаешь плоть, и из неё что-то выскальзывает наружу.

Эван застыл. Каждая мышца его тела напряглась, дыхание оборвалось, сердце глухо ударило в грудную клетку.

Он не мог повернуться и не мог заставить себя посмотреть. Но звук повторился. Склизкий, липкий, будто что-то размякшее начало двигаться. И оно было прямо у него за спиной.

Глупо и опрометчиво поступать, как герой дешёвого фильма ужасов – обернуться, встретившись лицом к лицу с тем, что лучше бы так и осталось в тени. Но выбора не было. Паника сковала сознание, лишая его способности анализировать, логически размышлять, искать выход. Единственный импульс, гнавший его вперёд, был примитивным и безжалостным – узнать, что стоит за спиной. Каждый нерв в теле натянулся до предела, мышцы парализовало ужасом, холодный пот пробежал по коже, заставляя волосы на затылке встать дыбом.

И он обернулся и едва не забыл, как дышать.

Перед ним возвышалась нечто.

Оно было огромным, беспорядочно разросшимся, бесформенным комом мяса, чудовищной массой, которая не должна была существовать. Его кожа — если это вообще можно было назвать кожей — представляла собой сплошной ландшафт вздутых, опухших мешков, наполненных гноем и разлагающейся плотью. Они вздувались и пульсировали, словно что-то пыталось вырваться наружу, сквозь натянутую оболочку. Из этих гнойников торчали рты.

Губы треснутые, растрескавшиеся, покрытые язвами, чёрные от некроза, кривые зубы уходили глубоко в воспалённые дёсны. Некоторые челюсти просто не закрывались, обнажая зияющие дыры, в которых что-то дрожало, извиваясь, будто желая выбраться.

И глаза. Разбросанные хаотично по всему телу, они двигались независимо друг от друга, дёргаясь, вращаясь в бешеном, бессмысленном поиске. Одни огромные и выпученные, другие едва заметные, застрявшие в слоях жира и мертвенной кожи.

Но самое ужасное было в центре. Пульсирующая рана или язва, слизистая, дрожащая, как если бы кто-то вспорол это существо изнутри, но оно не умерло.

Оно издало звук. Не рык. Не шёпот. Нечто между сдавленным булькающим хлюпаньем и тошнотворным детским всхлипом.

Эван хотел закричать. Но не смог. Ужас полностью сковал его, захватил, впился в его сознание, парализовал до последнего нерва. Он не мог двинуться и даже не мог вдохнуть. Его разум просто отказывался понимать, что стоит перед ним.

Но тело всё ещё чувствовало, как невыносимый смрад гнили и гноя, горячий, липкий, разъедающий, проникает в лёгкие, оседая на языке.

— Ну и зачем? - Знакомый голос. Эван вздрогнул. Сара?

Она стояла позади него. Она и захлопнула дверь, была причиной того, что ЭТО появилось перед ним.

Парень опустил голову, судорожно втягивая в себя ледяной воздух, который не приносил облегчения.

— Эван. Ты захотел быть главным? Понять суть работы в месте, где никто ничего не знает и ни в коем случае не должен узнать? - Она сделала паузу, склонив голову набок. — Поздравляю. — Сара широко улыбнулась. — Ты это сделал. И как тебе?

Её слова хлестнули по нему, как пощёчина. Эван медленно развернулся, силясь игнорировать существо за своей спиной, надеясь, молясь, что это просто дурной сон, иллюзия, проделка уставшего разума.

Но Сара была настоящей. Такой же, какой он знал её. Её тёмные каштановые волосы мягкими волнами спадали на плечи, а отросшая чёлка наполовину скрывала тёмно-зелёные глаза с горчичным оттенком. В этих глазах Эван тонула не раз, но теперь в них было что-то другое - что-то чужое и тёмное. Как омут, в который можно шагнуть — и больше никогда не выбраться.

Она стояла, не шевелясь, изучая и ожидая, как он себя поведёт, не чувствуя холода, ведь уже давно была его частью.

Эван открыл рот, но не смог ничего сказать. Губы дрожали, дыхание сбивалось, а в горле стоял ком, мешающий выдавить хоть звук. Он хотел что-то спросить, умолять объяснить, протянуть к ней руки, схватить её за плечи и вытряхнуть из этого кошмара. Но не мог, потому что что-то в её взгляде отталкивало.

Глубоко внутри, на самом дне этих тёмных глаз, тлела искрящаяся безумная радость.

— Эван. — Она выдохнула его имя с пугающей нежностью, а его передёрнуло. — Ты думал, что знаешь меня? Знал мою историю? Догадывался, что происходит здесь? - Сара сделала крошечный шаг вперёд. — Ты доверился мне, отдал сердце, душу... — её голос дрогнул, но не от эмоций — от какой-то звериной, жуткой эйфории. — Но ты забыл главное: всякий, у кого две ноги, — враг.

— Сара! — его собственный голос сорвался отчаянным криком. Лёгкие жгло от частого дыхания, а горло саднило, будто он кричал уже не первый час.— Что это значит?! Что за чертовщина?!

— Это? — Сара неторопливо перевела взгляд ему за спину. Эван вздрогнул, но не обернулся, не хотел снова видеть ЭТО. — Это Творец. - Голос её стал почти благоговейным и она сделала шаг вперёд. — Он и есть Бог, Эван...

Бог. Она сошла с ума. Это религиозный психоз. Она не видела его так, как видел он. Она не чувствовала его липкую, гниющую плоть, не слышала этот склизкий чавкающий звук, не ощущала, как мерзкий смрад проникал под кожу, пропитывал лёгкие и оставался там навсегда.

— Он выбрал меня тогда, во льдах. - Её голос был полон восторга. Она не боялась. Она преклонялась.

Эван попятился, но тут же замер. Он не мог отступать назад, потому что там стояло оно и ждало.

— Очнись! Ты не видишь, что...что это монстр?! – парень зажал рот ладонью, потому что его собственный голос теперь пугал его. Говоря это ей, он осознал, что больше не знал, кто стоит перед ним.

Сара медленно моргнула, словно переваривая сказанное. А потом усмехнулась.

— Человек — худший монстр, милый. - Она сделала ещё один шаг вперёд. Её дыхание стало прерывистым, но не от страха — от восторга и сладкого волнения, а глаза светились лихорадочным огнём. — А Творец выше этого. Он жил задолго до нас. Он знает, как устроен этот мир... Если не сотворил его сам. – Сара почти шептала, наслаждалась этими словами. — Он выжил, сохранился во льду... — А я его потревожила. Но я исправлюсь, Эван. Я исправлюсь, обещаю. - Шёпот перешёл в истерический смех. Она шагнула ближе, слишком близко. — Рядом с Богом можно всё... - Её голос дрожал от счастья.

Эван не мог отступать назад и даже вздохнуть, он застрял между двумя ужасами: существо за его спиной и Сара перед ним.

Но именно она пугала его больше. Эти глаза: безумные, горящие. Он стал её рабом в этой ситуации.

Она нашла в этом чудовище Бога, видела в нём свою свободу.

— Твой Бог ложный! — сорвался он, чувствуя, что теряет почву под ногами. — Ты слепа, Сара!

Эван не удержался. Ноги подкосились, и он рухнул на холодный, влажный пол, отчаянно мотая головой, пытаясь стряхнуть этот кошмар, стереть всё, что видел, и вернуться в привычный, пусть и жестокий, но понятный мир.

— Возможно. – Её привычное, отстранённое выражение лица вернулось, но парень не был этому рад. - Но знай, Эван, я вижу его так же, как и ты. Творец — это не чудовище, хоть и выглядит так. Это... - мягко произнесла Сара, на секунду подняла голову, прислушиваясь к чему-то, что мог слышать только она, - ...высшая степень эволюции, понимаешь? Размножается, как грибы, но может заразить любой организм, как вирус. Питается, как бактерия, но без еды способен прожить тысячелетиями. Выдерживает любые температуры, а может впасть в анабиоз. У него нет пола, нет души, но есть разум. Он не говорит, как человек. Он общается на другом уровне. Он — выше нас.

Эван сглотнул, его взгляд метался по её лицу, он больше не узнавал её. Сара медленно опустилась на корточки, так, чтобы быть с ним на одном уровне, и провела ладонью по полу, тонкие пальцы оставили след на влажной, грязной поверхности.

— Хочешь, расскажу забавную историю? - Её губы дрогнули в полуулыбке. - Когда-то у меня, с моим любимым мужем, родился сын. Ты его знаешь. Тот самый мальчик, который пытался снести эту больницу к чертям. Итан. - Он с трудом перевёл дыхание. Итан. Её сын. Сара кивнула, будто прочитала это в его глазах.- Но меня сразил страшный недуг — депрессия. Мой воспалённый, больной мозг не нашёл лучшего варианта, чем сбежать.

Эван смотрел на неё, в ужасе осознавая, что она говорит об этом спокойно.

— Я улетела. На холодную землю мечты каждого археолога. Антарктида. Я не врач, Эван. Творец дал мне все нужные знания. Но это неважно. После одной из вылазок мы нашли его. Странный организм, застывший во льдах. Но случилась авария. – Женщина сделала паузу. — Умерли все.

Эван судорожно вдохнул, его кожа покрылась мурашками.

— Кроме меня. Я избранная.

Парень помотал головой, но Сара продолжила.

— А потом ты уже знаешь. Твой отчим с радостью помог мне. Он знал, что у меня на руках было оружие, способное уничтожить всё население Земли - частичка Творца, чистая, без примесей. До тебя эксперименты проводились на животных. Они корчились. Истекали кровью и умирали в течение нескольких часов. В муках и страшной агонии, в боли, которую невозможно описать словами, крича так, что, в конце концов, у них разрывались глотки.

Эван сжал руки в кулаки, пытаясь подавить подступающую тошноту. А Сара сделала паузу.

Воспоминания.

Запах. Всё начиналось с запаха. Резкий, металлический аромат крови, смешанный с химическими растворами и густым, сладковатым смрадом разлагающейся плоти. Он впитывался в кожу, въедался в волосы, пропитывал одежду так, что его нельзя было смыть, как бы тщательно ни тёрлась под горячей водой.

Звуки. Глухие удары. Скрежет металлических прутьев, когда лапы отчаянно скользили по полу, пытаясь найти опору. Лай, визг, рёв, тонкие, почти человеческие крики. Они были разными, но одинаково ужасными.

Мелкие крысы и кролики, сжимавшиеся в уголках клеток, их крошечные сердца колотились так быстро, что можно было услышать. Обезьяны, которые цеплялись за металлические прутья, впиваясь ногтями в собственную плоть от ужаса.

Собаки. Боже, собаки. Они выли, скулили, бросались на стены, пока хватало сил, а потом просто лежали, тяжело дыша, ожидая, когда их возьмут следующими.

Она видела их всех. Видела, как их тела скручивало в судорогах, как из их носов и глаз сочилась тёмная, липкая жидкость, как кожа расходилась, расползалась, обнажая сырые, красные мышцы, словно изнутри вырывалось нечто чуждое, прокладывающее себе дорогу наружу.

Она слышала их. Слышала мучительный, душераздирающий крик, от которого хотелось закрыть уши, кричать в ответ, чтобы хоть как-то заглушить его.

Но нельзя было. Потому что это была наука. Прогресс. Жертва ради будущего.

Но сколько раз она ловила себя на том, что стоит, закусив губу до крови, наблюдая, как испытуемое животное корчится, заливая пол кровавыми массами, как его кожа становится стекловидной, натянутой, искажается, превращается во что-то... чужое этому миру.

Сара сходила с ума от этих звуков. От этого шума. От воя, визга, хрипа, ударов тел о металлические решётки. Они умирали медленно. И хуже всего было осознание: они не понимали, ПОЧЕМУ. Их глаза в последние секунды были наполнены страхом, непониманием, болью.

А она их убивала. Каждый день. Одного за другим. Во имя науки. Во имя прогресса. Во имя Творца.

И тогда Сара поняла — он принимает жертвы. Он требует их. Он — Бог. И никто не сможет изменить этого.

— Именно поэтому у нас столько клеток на этом этаже. – Резко продолжила женщина, приподняв уголки губ. - Потом я решила делать из этих частиц препараты. И даже чернила. Невероятная вещь... - Она провела пальцем по своему запястью, словно рисовала невидимые узоры. - При контакте с телом проникает в сознание, подстраивая надписи под мысли. Но это уже не суть.

Сара была потеряна. Навсегда.

Эван даже не сразу осознал, что задержал дыхание. Слова, произнесённые хищно-мягким голосом, впились в него, огораживая от реальности.

— Ты появился в разгар экспериментов над взрослыми. Но результатов они не дали. Ты это и сам прекрасно знаешь. Зато мне было не так скучно. Ты мне напоминал одного моего знакомого. Такой же чистый. Такой же верный. - Она сделала небольшую паузу, наблюдая за его реакцией, прежде чем добавить: — И проблемы у вас одинаковые. - Эван сглотнул. — Мать.

Мир качнулся. Он резко распахнул глаза, чувствуя, как что-то тяжёлое давит на грудь. Откуда она...Как?..

— Какой молодой парень, в здравом уме, по уши влюбится в девушку, а то и женщину постарше, когда вокруг столько красивых и обаятельных ровесниц? Только травмированный идиот, — усмехнулась Сара. — Кто же виноват, что ещё в детстве, когда из твоей семьи ушёл ублюдок-отец, твоя хорошая мама решила отвести маленького сына на ярмарку... и благополучно потеряла его в толпе? - Эван дёрнулся, а она только придвинулась ближе, нависая. — Правильно. Никто. А вот кто действительно виноват, так это той бухой водитель-мразь, который сбил её у тебя на глазах. – Женщина говорила это с такой лёгкостью, будто не разрушала его изнутри. — Ты помнишь? — спросила она почти ласково.

Конечно, он помнил. Слишком хорошо.

— А дальше — типичная история: детский дом, тебя усыновил богатенький папочка... - Эван закрыл глаза, но голос Сары всё равно пробивался сквозь сознание. — Только вот женщины у него не было. Зато в его кровати каждый раз мелькала новая, голая секретарша, которая только усугубляла твою травму недостающей женской любви. - Она остановилась, давая этим словам проникнуть глубже. — А потом появилась я. Самостоятельная. Умная. - Голос стал тише.— Недоступная. - Тёплое дыхание скользнуло по его губам. — Решаю все проблемы сама... Чуть ли не мужиком выступаю в отношениях, правда?

Эван не дышал. А Сара только улыбнулась, наблюдая, как её слова разрывают его на части.

Она смотрела прямо в глаза, а потом неспешно, почти задумчиво, потянулась вперёд. Её губы коснулись его губ осторожно, едва ощутимо, словно призрак чувства, которого никогда не существовало. Целовала медленно, с нежностью, с трепетом, будто в этом касании скрывался целый мир.

Эван скривился, его тело напряглось в попытке отстраниться, но он не мог. Что-то было в этом поцелуе не так. Что-то холодное, ледяное пробежало по коже, заставляя сердце колотиться быстрее.

И он не увидел, как пальцы Сары сжали тонкую сталь скальпеля. В следующий миг боль взорвалась в его сознании ослепительной вспышкой. Лезвие вошло в его плоть без малейшего сопротивления, как нож в мягкое масло, пронзив насквозь ладонь и вдавливая её в холодный пол.

Крик вырвался из его горла мгновенно — рваный, раздирающий связки, хриплый, полный чистого, необузданного ужаса. Он дёрнулся, инстинктивно пытаясь отстраниться, но лишь усугубил ситуацию — лезвие впилось глубже, расширяя рану. Боль пульсировала, распространяясь по всей руке, обжигая, словно в открытую плоть влили кислоту.

И тут что-то зашевелилось. Эта мерзость на полу... Она ожила, почуяв кровь, а звук позади стал громче.

Эван стиснул зубы, его тело трясло от боли и шока, но сквозь всё это он услышал её голос.

— Прости, милый... - Шёпот. Тихий, почти нежный. Сара смотрела на него с выражением, которое он не мог понять. — Творцу нужна кровь для полноценного заражения. Он медленно проникнет в твой организм, мицелием расползаясь по венам, захватывая тебя изнутри. Твоё сознание начнёт рисовать перед глазами разные картины, — Сара склонила голову набок, её глаза блестели от подступивших слёз в тусклом свете. — Оно будет цепляться за реальность, отчаянно пытаясь удержать контроль. - Она на секунду замерла, её губы дрогнули. — Но он уже будет потерян. Даже я не смогла его удержать. - Пальцы дрогнули, когда она провела ими по своему запястью, сжимая его, пытаясь успокоить дрожь в собственном теле. — Я же знаю... ты не блондин...

Тихий, сорванный смешок — истеричный, полный горькой иронии. Она резко поднялась и шагнула назад, отвернувшись, ведь не могла смотреть, не могла видеть, во что превратится Эван в её глазах.

- Каждое решение здесь — это потерянный путь в бездну. – Сара вспомнила слова, которые впервые услышала в бреду. - Ты шаг за шагом углубляешься в темноту, с каждым движением всё дальше от света.

- Сара! Умоляю!

- Ты слеп, глух и нем — твои органы чувств обмануты, и мир вокруг становится безликим, необъяснимым. Всё, что тебе остаётся, это ощупывать пространство, искать опору, но даже она становятся зыбкой и ненадёжной...

- Пожалуйста! Не оставляй меня, я не хочу умирать один!

- Ты стараешься двигаться осторожно, чтобы не споткнуться, но вот ботинок натыкается на что-то странное. Липкое. Вязкое. Это не просто нечто чужое.

- Ангел...- а это уже другой голос, не Эвана. Он заставляет её голос дрогнуть.

- Это что-то живое. Оно цепляется за твою ногу, медленно ползёт вверх, цепляясь за кожу. Нечто холодное и подвижное, будто бы обвивает тебя, поглощая целиком. Жгучая боль пронизывает кожу, сжигая плоть до самой кости. Твои мышцы сокращаются от боли, но кричать ты не можешь — не можешь, потому что это не имеет смысла. Ты один в этой темноте. – Сара зажмуривается, прикрывая рот рукой, по щекам уже катятся горячие слёзы.

- Сара!

Прошу.

Прошу.

- Продолжаешь идти, не зная, куда и почему. Просто двигаешься, не чувствуя уже, где начинаешься ты, а где заканчивается эта адская трясина, сжигающая всё на своём пути и поглощающая за собой всё больше невинных людей...

Всё затихло. И лишь лёгкие и нежные руки обвивают её со спины.

- Почему именно я, ангел?..

---

Тьма скользнула по обоям, заползая в каждый шов,

Пропитала каждый угол, вылезая из шкафов.

Я не видела, но я знала – жирный, влажный, тухлый след,

Как по коже, как по нервам кто-то полз, таща хребет.

Где-то с треском рвались ткани, что-то мокрое хлестало,

Вентиляция вздыхала, словно что-то в ней шептало.

В щель под дверью протянулось что-то липкое, сырое,

Пахло сладким, тёплым гноем нечто явно не людское.

Я застыла и молилась – за спиной оно дышало,

Хлюпало и вытекало, только ужас вызывало.

Тёмной жижей ползли пальцы – каждый смятый, лишний, вздутый,

Слишком много их тянулось, нагоняя лишней жути.

Под ногами пол качался, воздух плавился, вонял,

Каждый шаг, он замедлялся, и жизнь к нулю он прировнял.

Оно же пело... голос булькал, размножаясь сотней ртов,

Слепо щупая пространство из кошмаров и голов.

Я гналась по коридору – кто-то высосал мой крик,

И за мною, с влажным следом, шёл всех мёртвых проводник.

Оно таяло, шипело, гнилью этой и убьёт.

Рассмеялось – и в стене зашевелился чёрный рот.

«Ты не выбежишь, я всюду. Я внутри, ты мой кусок».

Я споткнулась – вонь и сырость вырвали мой позвонок.

Я кричу, но всё скользит – я кричу, но всё стекает,

Моя кожа раскисает – мои кости разъедает.

И в зеркальном отраженье... на забрызганном стекле...

Я увидела случайно — что-то смотрит там, во мгле.

Нечто сгорбленное, влажное, ощущает мою дрожь

И в глазах его скользящих отражается вся ложь.

Я рванула, я молилась, но сквозь горло лезет слизь,

И чужие крики из груди моей рвались,

Оно входит, оно плещет где-то в черепе моём,

Одно тело разрываем, не поделим мы вдвоём.

Пальцы множились и лезли — и под ногти, в рот, глаза,

Я молчала, понимая, я слепа, глуха, нема.

Я не помню... или помню? Я была совсем иной?

Только в зеркале оно же улыбнулось, ставши мной.

Я осталась. Я сгнила. Я теперь внутри него.

А в квартире кто-то ходит, кто-то дышит за стеклом.

Кто-то в зеркале мне машет, кто-то пробует мой рот.

Кто-то носит мою кожу. Кто-то новым днём живёт.

Я дрожу — но нет мне тела, я молчу — у меня нет рта,

Я внутри... я глубже, дальше, где сверкает пустота.

А снаружи кто-то шепчет, разгибая хрупкий стан,

И, смакуя, как одежду, надевает мой туман.

Пальцы выгнулись, ломаясь, хрустнув влажно на запястьях,

И в моих же тонких венах заструилось что-то красным.

Слишком длинный, слишком странный, этот новый человек,

Тянет губы в том же страхе, оставляя их навек.

Он выходит, он рождается — я лишь скорлупа для плоти,

Он гниёт, но так изящно — так изысканно, в свободе.

Он шагнёт на мой порог, зашипит, вдохнёт мой свет,

И у зеркала застынет тот, кого на свете нет.