Файл 2
"Первый признак того, что ребёнок может пойти по стопам серийного убийцы - зоосадизм. Хрупкие пальцы сжимают горло птицы. Из раскрытого клюва рвётся беззвучный крик. Крылья бьются. Слабеют. Замирают. В глазах ребёнка - ни страха, ни жалости. Только интерес."
Звонкий голос Марии отвлёк Василису от записей в дневнике. Она встала, не торопясь. Половицы под босыми ногами были тёплыми, будто за ночь впитали остатки летнего зноя. Лениво проведя пальцами по влажным прядям, она слегка сжала их, убирая лишнюю влагу. На коже ещё ощущалась свежесть после душа, но воздух в комнате уже начал нагреваться от утреннего солнца.
Тонкие занавески колыхались на ветру, пропуская мягкие полосы света, которые скользили по полу, по столу, по её ладоням. Окно было приоткрыто, и с улицы доносился запах сосновой хвои, смешанный с чем-то более домашним - жареными яйцами, свежим хлебом, кофе.
Внизу снова послышался голос Марии. Теперь уже громче, с лёгкими нотками нетерпения:
- Василиса, завтрак стынет!
Она натянула лёгкую рубашку с коротким рукавом, застёгивая пуговицы на ходу, и мягко ступила на пол, заставляя деревянные доски чуть скрипнуть под весом её тела. На кухне царила уютная суматоха. Мария стояла у плиты, переворачивая ломтики хлеба на сковороде, а на столе уже были расставлены тарелки с яичницей, чашки с чаем и свежий хлеб.
- Доброе утро, - Василиса постаралась вложить в голос лёгкость, занимая место за столом.
- Доброе, - кивнул Геннадий, мельком взглянув на неё из-за газеты.
Мария улыбнулась и поставила перед ней чашку с горячим чаем.
- Выспалась?
- Да, вполне, - она взяла ложку, лениво перемешивая жидкость в чашке, хотя пить пока не собиралась.
Из коридора показался Игорь. Он медленно подошёл к столу, не садясь сразу, словно выжидая момент, чтобы остаться незамеченным.
- Доброе утро, - глухо пробормотал мальчик, опуская взгляд в тарелку.
Мария вдруг подняла взгляд от плиты, будто вспомнив что-то важное.
- Кстати, - она вытерла руки полотенцем, бросая взгляд на своего мужа. - Я вчера пыталась дозвониться до твоих родителей. Они не отвечают.
Василиса подняла голову от чая, но в её выражении не дрогнул ни один мускул.
- Они ведь в Латвии, - ответила она ровным, спокойным голосом, словно это было очевидно. - Скорее всего, вы никак не сможете до них дозвониться.
Мальцева слегка нахмурилась, но быстро вернулась к прожарки гренок, будто не придав значения её словам.
- Да, наверное... - пробормотала она, пододвигая к Василисе тарелку с бутербродами. - Ты ешь, а то совсем худая стала.
Следом, Мария села напротив неё, задумчиво проведя пальцами по краю чашки, затем подняла взгляд:
- А в каком отеле они остановились? Может, я попробую дозвониться туда?
Рыжеволосая в этот момент делала очередной укус бутерброда. Вопрос застал её врасплох - внезапный, как укол иглы в палец. Еда неприятно застряла в горле, но она быстро взяла себя в руки, сделала глоток чая, скрывая короткую паузу за неспешным движением.
- Они не в отеле. Сняли домик. Отец терпеть не может гостиницы, говорит, что его напрягает обслуживающий персонал.
Женщина понимающе кивнула, но что-то в её выражении задержалось на секунду дольше, чем следовало.
- Да, это на него похоже... - наконец сказала она, но в голосе мелькнула лёгкая нерешительность.
Студентка медленно поставила чашку на стол, едва слышный стук керамики раздался в тишине.
- А зачем вам им звонить? - её голос был лёгким, почти ленивым, но в нём скользнула едва уловимый холод.
Она задержала на Марии взгляд, чуть опустив голову, разглядывая её из-под лба.
Хозяйка, казалось, не сразу поняла вопрос. На мгновение её рука замерла на чашке, но потом она пожала плечами, улыбаясь чуть натянуто:
- Просто хотела узнать, как они добрались... Всё-таки ты здесь, а они там, и я подумала, что они могут волноваться.
Василиса кивнула, не спуская с неё взгляда.
- Они знают, что со мной всё в порядке.
- Конечно, конечно, - Мария быстро опустила глаза в свою тарелку. - Просто... знаешь, как это бывает. Родители всегда переживают.
Она снова сделала глоток чая, пытаясь скрыть что-то - может, неудобство, а может, зародившееся сомнение.
Геннадий, казалось, вообще не обратил внимания на их короткий диалог. Он переворачивал страницу газеты, негромко хмыкая себе под нос, изредка делая глоток горького кофе.
А вот сам Игорь не притронулся к завтраку.
Он сидел молча, словно стараясь стать невидимым, но Василиса чувствовала на себе его взгляд. Она не подала виду, но её пальцы чуть сильнее сжали ручку чайной ложки.
- Ты не голоден? - девушка посмотрела на него чуть в сторону, будто вскользь, но не моргнула.
Мальчик вздрогнул, будто застигнутый на месте преступления, и резко опустил взгляд в тарелку.
- Я... просто не хочу, - пробормотал он, возясь с вилкой.
Василиса уже собиралась вернуться к завтраку, но что-то заставило её задержать взгляд.
Запястье.
Тонкая, не слишком глубокая царапина пересекала кожу, свежая, покрасневшая. Не случайная ссадина, не след от сучка в лесу. Чистый, аккуратный порез. От ножа.
Она знала, как выглядят такие раны.
Мальчик быстро убрал руку под стол, словно почувствовав её взгляд.
Василиса не спросила. Не сделала ни единого лишнего движения. Только медленно подняла чай к губам и пригубила, не отрывая от него взгляда.
Горький, обжигающий вкус чёрного чая разлился по языку, но она не поморщилась. А затем, прежде чем вернуть чашку на стол, уголки её губ дрогнули - ухмылка почти разлилась на лице, но, наткнувшись на что-то невидимое, застыла на полпути и мгновенно погасла, оставив лишь слабый, еле заметный след в уголках губ.
Девушка поставила чашку на стол и чуть наклонила голову, делая вид, что задумалась.
- Я пойду прогуляюсь. Хочу осмотреться, привыкнуть к местности. Вчера было поздно, я не успела толком ничего разглядеть.
Геннадий, который до этого молча читал газету, теперь смотрел на неё поверх страниц.
- Только не заходи слишком далеко в лес, - сказал он, переворачивая страницу.
- Конечно, - легко согласилась Василиса.
Мужчина, похоже, больше не видел смысла обсуждать это, и вернулся к чтению.
Она встала из-за стола, мягко отодвинув стул, и двинулась к выходу, но, когда скрылась за поворотом коридора, её шаги стали чуть быстрее.
На улицу она не пошла.
Сначала - в свою комнату.
Как только дверь за ней закрылась, она наклонилась к своей сумке, вытащив из неё тёмный дневник. Обложка шероховатая, потрёпанная, местами слегка вытертая на сгибах. Василиса провела по ней пальцами. Геннадий так и не дал ей никакой информации. Ни слова о трупах. О том, в каком состоянии нашли мальчиков. О том, что вообще произошло. Значит, придётся искать ответы самой.
Тёплый воздух ударил в лицо, когда девушка вышла за пределы крыльца. Неспешно двигаясь по тропе, она услышала слабый звук.
Чириканье.
Едва слышное, прерывистое, почти жалкое.
Василиса остановилась, замерев на месте, прислушалась. Звук доносился чуть дальше, у подножия дерева, среди высокой травы.
Птичка.
Она лежала боком, крошечное тельце едва заметно вздрагивало, а одно крыло неестественно вытянулось в сторону, подломившись под неправильным углом. Девушка медленно опустилась на корточки, упираясь локтями в колени. Жаль. Это должно было быть естественным чувством. Жалость. Сострадание. Наблюдая, как крошечная грудка птицы тяжело вздымалась. Как животное пыталось пошевелиться, но движения были слабыми, почти неощутимыми. Она страдала.
Бесполезно. Никто её не вылечит, никто не подберёт. Она просто останется здесь, пока голод и боль не сотрут её существование. Глупая, слабая тварь. Пальцы медленно потянулись к хрупкому тельцу, скользнули под крылья, обхватив его ладонями крепче. Птичка дрогнула, издала ещё один жалобный звук.
Василиса улыбнулась.
- Тише, тише...
Её голос был мягким, почти успокаивающим. А затем пальцы сомкнулись. Глухой, едва слышный хруст раздался в тишине. Тело дёрнулось. Последний, судорожное чириканье - и затем полная неподвижность. Девушка ещё несколько секунд удерживала птицу в ладонях, чувствуя, как быстро исчезает пульс.
Потом медленно разжала пальцы. И отпустила.
Неожиданный шорох, едва слышный, осторожный, но Василиса уловила его.
Мышцы напряглись, тело действовало инстинктивно, и голова сама повернулась назад через свое плечо. Глаза тут же наткнулись на взгляд.
Игорь.
Он стоял чуть дальше, в нескольких шагах, не двигаясь, но дыхание его было сбивчивым, слишком быстрым, слишком шумным. Мальчик смотрел на неё широко раскрытыми глазами, но не прямо - куда-то сквозь, мимо, словно его сознание отказывалось фокусироваться на увиденном.
Лицо Василисы оставалось спокойным, а только медленно выпрямилась, отряхнула ладони, убирая с них невидимую пыль.
- Ты что-то хотел? - её голос был ровным, с ноткой фальшивой теплоты.
Но мальчик не ответил.
Василиса сделала один шаг вперёд. Потом ещё один. Медленно, почти лениво, будто растягивая момент.
Игорь не двинулся. Только сжал тонкие пальцы в кулаки, побелевшими костяшками вцепившись в ткань футболки.
Она наклонилась чуть ниже, скользя на уровень его лица, упираясь ладонями в колени. Бесстрастные, почти не мигающие глаза изучали каждую деталь. Как расширились его зрачки. Как в горле пересохло, и он сделал судорожный вдох, но не отступил, а продолжил смотреть на то место, где в глубокой траве валялось тело мертвой птицы.
- Ты ведь не боишься меня, Игорь? - её голос стал тише, превращаясь в едва уловимый шёпот. Слишком обволакивающий, тягучий, будто змеиное шипение, будто удав, который медленно сжимает кольца, но ещё не до конца, - Я твой друг. Я никогда не сделаю тебе больно. Ты это понимаешь?
Игорь вздрогнул, когда её ладонь легла на его волосы. Пальцы Василисы легко скользнули по мягким прядям, двигаясь медленно, почти заботливо. Не отталкивая. Не пугая. Гладя так, как успокаивают плачущих детей, которые поступили неправильно, но заслужили не наказание, а понимания.
- Ты ведь не собирался за мной следить, да?
Он судорожно сглотнул, чувствуя, как горло стянуло от напряжения.
- Я... просто гулял, - выдохнул тихо, не поднимая взгляда.
Она не убирала руку.
И вдруг где-то со стороны дома донёсся голос Марии.
- Игорь! Я же просила, не уходи так далеко!
Мальчик вздрогнул, хотел шагнуть назад, но её пальцы резко сомкнулись крепче. Не больно. Но достаточно, чтобы не дать ему двинуться с места.
- Это будет наш маленький секрет.
Тепло её голоса не успокаивало. Оно душило. Игорь застыл, напрягся всем телом, но не осмелился отдёрнуться.
- И потом... - Василиса чуть склонила голову набок, её улыбка оставалась неизменной. - Мне будет нужна твоя помощь.
И тогда она отпустила. Его тело не сразу осознало, что он может двигаться. Но когда понял - побежал. Рывком, короткими шагами, почти запинаясь, устремился к дому. К маме. К чему-то, что, как он надеялся, ещё могло быть безопасным. Но даже когда Игорь забежал за крыльцо, схватившись за дверной косяк, он чувствовал её взгляд в спину.
Холодный.
Спокойный.
Терпеливый.
Как если бы удав пока просто разжал кольца. Но ненадолго. Он знал, если он откажет..если осмелится сказать «нет». С ним случится то же, что и с птицей.
Город жил своей жизнью.
Жаркое лето растеклось по улицам густым, тягучим зноем, заставляя воздух дрожать над раскалённым асфальтом.
На детской площадке, окружённой облупленными бетонными стенами, кричали дети. Они носились по песочнице, играли в догонялки, взбирались на ржавые качели, которые скрипели под их весом. Из окна второго этажа раздавалась громкая музыка, чьи-то голоса спорили о погоде, где-то дальше с глухим звуком ударился мяч.
Женщины в цветастых халатах сидели на лавочках у подъездов, лениво переговариваясь, поглядывая за своими детьми. Время от времени кто-то отвлекался, глядя на прохожих, отмечая, кто зашёл в магазин, кто прошёл мимо, у кого были новые туфли.
Мужчина в кепке и с газетой подмышкой медленно шагал по тротуару, прижимая к себе хлеб, завернутый в серую бумагу.
Всё выглядело обыденно.
Но стоило приглядеться - и что-то в этом летнем городском шуме было не так.
На столбах, среди объявлений о покупке мебели и пропаже собак, висели листовки.
Они выделялись.
«Граждане! Не оставляйте детей без присмотра!»
«Опасность! Не отпускайте детей гулять по вечерам!»
«Если вы что-то видели, сообщите в милицию!»
Надписи жирными чёрными буквами. Предупреждение. Запах свежей типографской краски. Газеты писали, что в городе нашли двух жестоко убитых мальчиков.
Но игра в догонялки на площадке не прекращалась.
Женщины всё так же сидели на лавочках.
Солнце продолжало слепить глаза, заставляя морщиться.
Жизнь шла своим чередом.
Василиса остановилась у ларька, кидая быстрый взгляд на свежие выпуски газет. Заголовки жирными буквами кричали с первых полос:
«Маньяк среди нас?»
«Следствие зашло в тупик»
«Кто следующий?»
Она протянула несколько рублей продавщице, забрала газету и, развернув её на первой полосе, принялась читать, стоя прямо у прилавка.
Рядом, на низеньком табурете, сидела старушка. В цветастом фартуке, с узелком семечек в руках, она неспешно щёлкала скорлупки, выплёвывая их прямо под ноги. Рядом с ней стоял небольшой ящик с подсолнечником и самодельной табличкой: «Семечки. Жареные. Свежие».
Она покосилась на девушку, скривив тонкие губы в морщинистой складке.
- Ужас, что творится... - негромко, будто сама себе, но достаточно громко, чтобы Василиса услышала.
Девушка не отреагировала, продолжая водить взглядом по строчкам статьи.
- Какой ирод такие дела творит. Совсем ни бога, ни чёрта не боится.
Она сокрушённо покачала головой, выплёвывая на асфальт скорлупу.
- Ты-то, милочка, я гляжу, приезжая?
Глаза её прищурились, цепкие, старческие, изучающие.
- Лица твоего не знаю. А я тут всех знаю. Чего ж тебе надо? На маньяка поглазеть приехала, что ли?
Сокольникова медленно опустила газету, уголками пальцев слегка загибая край страницы.
- В гости приехала.
Старуха недоверчиво оглядела её, прицельно, чуть причмокивания, как будто пробовала слова на вкус.
- В гости? Ну-ну... - она щёлкнула ещё одно семечко. - В такое-то время...
Она покачала головой, закутываясь в тонкий выцветший платок, несмотря на жару.
- Я вот сколько живу, а такого сроду не видела... чтоб детей вот так, по-зверски...
Последнее слово прозвучало глухо, почти срываясь на шёпот. Василиса не перебивала. Просто слушала. Газета в её руках осталась раскрытой, но теперь она смотрела не в напечатанные слова, а в глаза старухи, в которых плескалась тревога.
- Вон, Ленка, бедная. Сегодня сыночка хоронит. Да там уже и хоронить нечего...
Она замолчала, морщины на лице углубились, будто слова были слишком тяжёлыми даже для неё.
- Как же так, а? - старуха качнула головой, но не в бессилии, а в злом, выстраданном презрении. - Ребёнка..
Василиса выдохнула, на секунду отвела взгляд в сторону, будто давая себе возможность переварить услышанное.
- Да..Зверь, а не человек.
Пальцы сжали газету в руках, пропуская тонкую бумагу между пальцами. Мысли крутились вовсе не на ноте сострадания к бедному мальчику. Похороны. Значит, там будут родители. Это её шанс.
Она не стала прощаться, просто развернулась и направилась в сторону рынка. На выходе из переулка мелькнул цветочный киоск, и девушка замедлила шаг, задержав взгляд на аккуратных букетах, выставленных перед прилавком.
- Вам что-то подсказать? - продавщица, женщина лет пятидесяти, в синем переднике, оторвалась от перебирание стеблей.
- Да, - Василиса подняла взгляд, вежливо улыбнувшись. - Хризантемы. Белые.
Продавщица молча кивнула, принялась ловко перебирать цветы.
Кладбище встретило её тишиной, в которой даже ветер казался чужим.
Долгие ряды могил тянулись вглубь, памятники старели под грузом времени, а свежие холмы земли выделялись болезненной резкостью - ранами, которые ещё не затянулись.
Толпа собиралась у одной из таких могил.
Чёрная процессия, глухая, тяжёлая, словно сама земля пропиталась скорбью. Мужчины в пиджаках, женщины в платках, кто-то держал детей за руки, не отпуская ни на шаг. Священник читал молитву, его голос поднимался и падал, будто пульс умирающего сердца. Гроб уже опустили в землю, и теперь комья мокрой почвы глухо падали вниз, разбиваясь о крышку. Мать мальчика, Елена, стояла рядом с могилой, словно окаменевшая. Она не плакала. Глаза её были пустыми, губы сжаты в тонкую бледную линию. Когда кто-то из родственников осторожно коснулся её руки, она только медленно кивнула, даже не взглянув.
Постепенно толпа редела.
Люди отходили, переминались с ноги на ногу, бормотали что-то тихое, как последний долг. Кто-то отворачивался, подкуривая сигарету. Когда последние тени растворились за воротами кладбища, когда даже священник удалился, оставив её наедине с могилой, Елена вдруг выдохнула резко, будто воздух стал невыносимо тяжёлым.
А потом медленно опустилась на лавочку возле свежего холма.
Тонкие пальцы сжались в кулаки, ногти впились в кожу. И вдруг из груди вырвался звук. Рваный, поломанный, глухой. Плач. Настоящий, болезненный, почти нечеловеческий. Она рыдала.
Василиса стояла поодаль. Сжимала в руках букет белых хризантем. Выжидая. А когда тишина вокруг совсем сгустилась, когда её хриплые всхлипы стали реже, она сделала шаг вперёд.
Потом ещё один.
Тихо, осторожно, будто боялась спугнуть этот хрупкий момент. Остановилась рядом, присела, положив цветы на могилу. Взгляд медленно скользнул вверх, останавливаясь на чёрно-белой фотографии, вставленной в овальную рамку на памятнике.
Мальчик.
Совсем ещё ребёнок.
Тёмные глаза, чуть приподнятые брови, лёгкая улыбка - не слишком широкая, но тёплая, естественная. Маленькие уши, чуть оттопыренные. Волосы, коротко подстриженные, но немного взъерошенные, как будто мать только что провела по ним рукой.
- Он похож на вас.
Голос Василисы прозвучал тихо, почти задумчиво, будто это было просто случайное наблюдение. Женщина вздрогнула, замерла. А потом, медленно, словно с трудом, подняла на неё почерневший от боли глаза. Сокольникова посмотрела на землю, на свежую, ещё сырую почву, а затем так же неспешно присела на край лавочки, чуть развернувшись к могиле.
- Он был дружен с Игорем..
Сказано было спокойно, сдержанно, так, будто это не требовало пояснений. Какая разница, правда это или нет? Главное - как это прозвучало.
- Я для Игоря как сестра.
Она посмотрела на женщину - ласково.
- Он не смог прийти. Сами понимаете, для ребёнка это... непосильное горе.
В её поведение читалось что-то необъяснимо убедительное.
- Поэтому я здесь.
Она сделала небольшую паузу, прежде чем добавить, чуть тише:
- Мне бы не хотелось, чтобы наше знакомство произошло при таких обстоятельствах. Примите мои соболезнования.
Женщина моргнула, чуть нахмурилась, будто пыталась вспомнить, упоминал ли сын кого-то, кто мог быть так близок к этому мальчику. Говорил ли вообще он что-то про Игоря?
- Он... - голос Елены дрогнул, она быстро моргнула, будто отгоняя подступившие слёзы, - ничего про Игоря не говорил.
- Может, не успел.
Женщина коротко вдохнула, её пальцы сильнее сжали ткань юбки.
- Он... последнее время мало о чём говорил. - Елена опустила взгляд на свежую землю, её голос стал каким-то отстранённым, словно воспоминания уводили её куда-то глубже, чем она хотела.
- Иногда дети так делают, - тихо заметила Василиса, - Когда их что-то беспокоит. Они не говорят об этом вслух, но это видно.
Женщина медленно вдохнула, её плечи чуть дрогнули.
- Да, - почти шёпотом выдохнула она.
Василиса слегка наклонилась вперёд, будто невзначай, кончиками пальцев проводя по тонкому стеблю хризантемы.
- Он изменился?
Вопрос прозвучал мягко, почти неуловимо, словно это не имело большого значения. Елена сжала губы, нервно перехватила платок в руках, а потом, как будто решившись, тихо сказала:
- Он... стал хуже спать.
Рыжеволосая не ответила, просто кивнула, давая понять, что слушает.
- Боялся оставаться один, - продолжила мать погибшего мальчика, всё ещё глядя в землю. - Окно его комнаты выходило во двор. Он..говорил, что кто-то там стоял. Но я ему не поверила.
Каждое слово, каждое дрожащие дыхание Елены падало на почву, как капли дождя перед бурей. Кто-то стоял под окном. Девушка отметила это в голове, мысленно обводя жирной линией. Значит, маньяк выбирал. Наблюдал. Возможно, заранее знал своих жертв. А может, имел доступ к ним, контактировал так, что никто бы и не заподозрил.
Василиса едва заметно сжала пальцы, пряча странное, почти тягучее волнение. Елена вдруг вздрогнула, рывком прикрыв лицо ладонями, разрыдалась ещё сильнее. Девушка чуть склонилась к ней, аккуратно приобняла за плечи - так, как обнимают в минуты горя. Её движения были правильными, мягкими, человеческими.
- Мне так жаль... - прозвучало приглушённо, почти размыто.
Но глаза Василисы смотрели не на женщину. На могилу. На гранитную плиту. На выбитые буквы имени.
«Каково это - терять родных?»
Мгновение - и что-то щёлкнуло внутри.
Не здесь. Не сейчас.
Где-то в прошлом.
Резкие вспышки воспоминаний, запах пыли и железа, крик, затем тишина. В глазах мелькнул серый потолок, свет лампы, надрывный голос.
- Алиса, Алиса, скажи, почему ты это сделала?
Громкие слова. Бьющие в уши. Но в ответ - только тишина.
Пальцы Василисы на секунду напряглись, чуть сильнее сжав плечо женщины.
Но также быстро ослабли.
- Мне так жаль, - повторила она.
Точно так же, ровно, спокойно, без лишних эмоций.
Как когда-то сказали ей.
Следователь стоял чуть поодаль, не вмешиваясь, не приближаясь слишком близко, оставаясь среди таких же наблюдателей, как он. Здесь было не место милицейским вопросам. Но такие вещи, как горе, не чужды никому. Особенно ему.
Маруся..
Имя всплыло слишком резко, словно осколок стекла в ладони. Он моргнул, но мысли уже скользнули назад, в тот день, когда похоронил её сам. Женщина, с которой прожил столько лет, сгорела быстрее, чем он успел осознать. Болезнь не оставила выбора, как и время - оно просто забрало её.
И вот он стоит здесь. И снова смотрит, как кого-то закапывают в землю.
Чёртов круг.
Евгений сжал зубы, опуская взгляд на чёрную ткань траурных платков, на спины родных, на ссутуленные плечи матери. Женщина, потерявшая ребёнка. Это даже не должно быть возможным. Дети должны хоронить родителей. Не наоборот.
Он выдохнул, перевёл взгляд на Добровольскую и Валеру - они стояли рядом, тоже не вмешиваясь, но оглядывая толпу. Может, убийца тоже здесь. Смотреть на похороны своих жертв - не редкость для маньяков.
Боков снова задумался.
Все эти люди, вся эта тягучая боль, что висела в воздухе, давила даже на тех, у кого броня на душе была крепче бронежилета. Он слишком хорошо знал это чувство. Когда земля засыпает то, что тебе дорого, когда голова пустеет от шума чужих голосов, а впереди только глухая тишина и пустота.
Как после Маруси.
Как после той самой прощальной речи, которую он говорил, но не помнил. Мужчина стиснул челюсть, чтобы выбить эти мысли к чертям, но тут почувствовал похлопывание по плечу.
Валера.
- Глянь, - коротко бросил он, кивком указывая на оставшуюся у могилы фигуру.
Евгений медленно перевёл взгляд. Толпа почти разошлась, плачущие родственники уходили друг за другом, но мать погибшего мальчишки осталась на месте.
А рядом с ней - незнакомка. Подруга семьи? Родственница? Следователь скользнул взглядом по её силуэту: сидит спокойно, слишком спокойно. Спина прямая, осанка напряжённо-ровная - не та, что у скорбящих. И, в отличие от остальных, её глаза не красные. Эмоции ровные. Чересчур ровные. Но что-то в ней было знакомое..
Почувствовав подступающее подозрение, он медленно сжал сигарету в пальцах.
- Ты её видел раньше? - бросил он Валере, не сводя глаз с девушки.
- Нет.
- А её фотография была в списке?
- Тоже нет.
Значит, не родственница. И не подруга семьи. Тогда нахрена она здесь?
Чуть склонил голову, наблюдая, как девушка осторожно кладёт ладонь матери на плечо. Какое-то движение в этом жесте его передёрнуло. Не сама забота. А её точность. Как будто она знала, как именно надо коснуться, чтобы человек ещё сильнее раскрылся.
Зачем людям приходить на похороны, если они не скорбят?
Если они не родные.
Не знакомые.
Но всё равно стоят здесь, высасывая каждое слово у матери погибшего мальчишки.
Он уже видел таких.
Журналистка?
- Вот, сука, - Боков скривился, запихнув в рот сигарету, коротко щёлкнул зажигалкой, но так и не закурил, - Пробей её, - бросил он, разворачиваясь к Наталье.
- Что?
- Пробей её по родственникам, блядь. - Евгений сузил глаза. - Нам тут второго Мальцева не хватало.
- Будет сделано, - отозвалась Добровольская, и в этот момент Боков снова бросил взгляд на девушку у могилы - и увидел, что она уже смотрела. На него.