Полуночник

Ким Уинстет жил в большом доме, который стоял на самом краю длинной, вымощенной булыжником улицы. В этом тихом месте жило мало людей. Дома стояли на большом расстоянии друг от друга, затерянные среди высоких деревьев и пышных кустов. Шум проезжающих машин, даже приглушенный расстоянием, казался здесь громким и резким. Никакой суеты, никакого постоянного гула жизни, присущего большим городам, здесь не было. Только спокойствие, иногда прерываемое пением птиц или шуршанием листьев.

Единственным признаком жизни на улице по утрам был лай собак. Их выгуливали соседи Кима – несколько уединенных людей, таких же, как и он сам.

На улице стояла пасмурная погода, серое небо не радовало, предвещая дождь. Ветер усилился за последний час.

Ким молча рассматривал несколько прохожих. Его темные глаза зацепились за пролетающую мимо газету, где большими буквами был напечатан заголовок «ИСЧЕЗНОВЕНИЯ ЛЮДЕЙ ЗА ПОСЛЕДНИЙ МЕСЯЦ, ИЛИ КАК ОХОТЯТСЯ КАННИБАЛЫ». Ким нахмурился. Первые капли дождя упали в его стаканчик с остывшим кофе. Проходя мимо мусорного бака, он выбросил напиток и направился к машине.

***

Лампочка над столом жужжала, вторя нервному постукиванию моего карандаша по страницам книги. Отцовский взгляд – тяжелый, как гранитная глыба, – прожигал меня насквозь. Каждая осечка, каждый сбивчивый слог вызывали глухой удар кулака по столу, сотрясавший меня до самых костей. Деревянная поверхность вибрировала, а вместе с ней и мой страх. Звук усиливался с каждой ошибкой, становясь все более угрожающим, как раскаты приближающейся грозы. Наконец, стук прекращался – отец, словно хищник, удовлетворенный своей охотой, вставал.

Его шаги были медленными, выверенными, наполненными предвкушением. Я чувствовал, как замирало сердце, как холод пронзал спину. И вот, резкий рывок – мой стул скрежетал по полу, я терял равновесие. Удар лбом о стол – острая, жгучая боль. В первый раз после этого я взбесился. Истерика захлестнула меня, сбивая с ног. Я вскочил и, рыдая, стал биться головой о стену, не в силах контролировать свое маленькое, слабое тело. Жена отца поспешила ко мне, но папина рука, как стальной капкан, схватила ее за запястье. Ее лицо исказилось – она не могла помочь.

Когда приступ прошел, меня, словно тряпичную куклу, грубо потянули за руку в пустую комнату. «Комната наказаний» – так мы с Эмбер называли это мрачное помещение. Захлопнулась дверь, оставив меня одного в глухой, душной тишине. Тогда, в тот первый раз, темнота стала не просто темнотой, а живым воплощением моего ужаса. Она обволакивала меня, давила, заставляла сжиматься от страха.

Потом стали наступать дни, когда я оставался там до самого вечера. Даже на улице, под беззвездным небом, с отцом рядом, я чувствовал тот же страх. Не столько темноты, сколько его холодных, непроницаемых глаз. Его присутствие превращалось в невыносимую напряженную тишину, в тяжелый груз на моих плечах. Он не просто стоял рядом, он наблюдал, проверял, насколько долго я смогу терпеть, сколько я выдержу, глядя в лицо своим кошмарам. Дрожь пронизывала меня до костей – не от темноты, а от его взгляда, от ощущения его молчаливого осуждения. Слезы – я даже не смел их проливать. Это был его тихий, жестокий контроль. И я знал, что мой страх – это не страх темноты, а страх его безмолвия, его ледяного взгляда.

Резкость вернувшегося зрения ударила по его сознанию. Каждый листок на деревьях, каждая капля росы на травинке –он видел всё до мельчайших подробностей. Звуки, прежде тусклые и размытые, теперь били в мозг острыми импульсами: шуршание листьев под ветром, щебет почти невидимой синицы, отдаленный стук дятла, даже едва уловимое жужжание какого-то насекомого в траве. Голова раскалывалась, будто кто-то колотил по ней молотком.

Он попытался приподняться, опершись на локоть. Мир качнулся, и тошнота подступила к горлу.

Где он?

Последние проблески памяти – гараж Джонни и трое странных мужчин с дикими и голодными глазами.

Небо над головой было затянуто низкими свинцовыми тучами. Воздух был тяжелый, влажный, предвещающий дождь. Деревья, высокие и темные, угрожающе нависали над ним. Он находился в лесу, в окружении густой, почти непроницаемой зелени.

Алекс глубоко вдохнул, пытаясь сосредоточиться. Его зрение – это не просто резкость и четкость, это что-то... другое. Он видел не просто цвета, а их вибрацию, не просто формы, а их энергетическую структуру. Каждый звук – не просто волна, а целая картина, прорисованная в его сознании.

Почему мир вокруг стал таким... ясным, до болезненности четким? Дождь начал накрапывать, крупные капли падали на листья, издавая приглушенный плеск, который Алекс слышал, как отдельный, четкий, почти болезненно громкий звук. Он должен уйти отсюда. Но куда?

Алекс попытался подняться на ноги, но почувствовал себя не так, как раньше. Он осмотрел свои руки на наличие каких-либо укусов, царапин, синяков. Ничего.

Алекс быстро хлопнул себя по шее, пытаясь пальцами почувствовать что-то не то. И почувствовал... странные ямки.

Он сглотнул, вспоминая про жертвы, которых кто-то покусал. Пострадавшие были заражены вирусом, от чего умирали, а потом... воскресали.

Но почему он не чувствовал ярость и желание впиться в кого-нибудь?

Алекс пошарил по карманам в поисках телефона.

– Черт... – прохрипел он.

Значит, его сначала избили, а затем ограбили, оставив здесь... умирать? Они думали, что он умрет, или на что-то еще надеялись?

Алекс почувствовал, как скрутило живот, и упал на колени, опустошая желудок. Одна жидкость, неприятная и мерзкая.

Он вытер рот тыльной стороной ладони и поднялся с земли, осматривая лес. Все казалось... пугающим. Он не чувствовал так себя раньше.

Услышав шевеление в кустах, Алекс резко повернул на звук голову. Кто-то там, недалеко от него, затаился. И в Алексе проснулись инстинкты хищника.

Он медленно подошел к высокой траве, обнаружив зайца. Алекс мгновенно схватил его и поднял с земли, рассматривая. Испуганные глаза смотрели на него в ответ, маленький нос дергался.

– Ш-ш-ш... – Алекс не замечал, как животное брыкается и царапает. Он уселся на землю, сжимая его в объятиях. Заяц быстро дышал, двигая головой из стороны в сторону.

Алекс осторожно разглаживал шерстку зайца. Сам смотрел куда-то вдаль, прислушиваясь к издаваемым зверьком звукам. Заяц, дрожащий в его руках, стал единственным фокусом его внимания. Его маленькое сердце билось так быстро, что Алекс чувствовал его удары сквозь тонкую шкурку.

Внезапно появился ком в горле, не давая сглотнуть и дышать. Алекс опустил взгляд на зайца. Он мог слышать, как у того бьется сердце. Маленькое животное, состоящее из мяса и крови, дышало. Алекс сжал туловище зайца, не обращая внимание на его писк. В его руках ОНО забилось, а ужасный, отвратительный звук, который оно издавало, не мог не раздражать.

Вспышка ярости ослепила Алекса, он захотел прекратить слышать и чувствовать ЭТО существо. Его пальцы, до этого нежно гладившие мягкую шерстку, сжали зайца с невероятной силой. Жалобный писк животного перерос в хриплый и сдавленный, который, казалось, пронзал барабанные перепонки насквозь. Алекс не осознавал, что делает, рука двигалась сама собой, сжимая всё сильнее хрупкое тельце с жестокой, животной силой.

Мир вокруг растворился, оставив лишь ощущение жгучей ярости и тупой боли в собственной груди. Алекс не видел высокую траву, не слышал шелеста ветра, не замечал даже собственного дыхания. Только этот хриплый крик и судорожные подергивания в его руках. Заяц стал чем-то неотделимым от него, продолжением его собственного, внезапно охваченного безумием, тела.

Потом, так же внезапно, как началась, ярость отступила. Рука ослабла, и Алекс отшатнулся, как от огня. Заяц, безжизненный, лежал на траве. Его маленькое тельце было неестественно неподвижно, шерстка, еще недавно мягкая и пушистая, была смята и запятнана кровью. Из маленького носа сочилась тонкая струйка алой жидкости.

Алекс смотрел на животное, лицо его было бледным, глаза – расширенными от ужаса. Глубокий, рыдающий вздох вырвался из его груди. Он не плакал, но чувствовал, как в горле застрял ком, давящий на легкие. Его ярость сменилась тошнотой и непереносимой пустотой. Он убил зайца. Голыми руками.

В нос ударил запах свежей плоти и крови. Он был манящим, привлекательным. Хотелось прикоснуться к мертвому телу...

Протянув руку, Алекс мягко надавил на труп. Мягкая, податливая плоть прогнулась под его пальцами. Кровь, еще теплая, окрасила кожу. Запах усиливался, становился все более насыщенным, почти одурманивающим. Это не был запах смерти, а запах чего-то... первобытного, живого, но уже потушенного. В нем чувствовалась странная, притягательная сила.

Алекс чувствовал, что в нем что-то просыпается. Что-то огромное, темное. Потребность. Жажда. Голод.

Он провел ладонью по всей длине тела зайца, чувствуя его форму, его вес, его тепло. Это было... познавательно. Это было... прекрасно.

Он поднял голову, его взгляд уже не был затуманен. В глазах отражалось нечто непостижимое, нечто такое, чего он сам не понимал. Ужас исчез, сменившись пустым, холодным простором, в котором эхом отдавалась еще не понятая им истина. Он убил зайца, но он почувствовал что-то глубокое, первозданное, и этого он уже никогда не забудет.

И теперь ему нужно это сделать.

Попробовать на вкус.

Не просто съесть, подумал Алекс, а познать. Понять, как эта жизнь, заключенная в хрупком тельце, перетекла в его руки, как осязаемое тепло угасло, оставив после себя лишь безжизненную оболочку.

Его пальцы, еще дрожащие от пережитого, коснулись белой шерсти на брюшке зайца. Он не торопился, позволяя новообретенной чудовищной жажде наполнять его, омывать, как приливная волна. Не было отвращения, не было брезгливости – только глубокое, всепоглощающее любопытство.

Он оторвал зубами крошечный кусочек, чувствуя вкус свежей крови, мякоти, и нечто еще... Нечто, что нельзя было описать словами. Это был вкус жизни, вкус смерти, вкус всего, что находилось между ними. Вкус первобытной силы.

Алекс закрыл глаза, словно пытался удержать это необыкновенное ощущение в своей памяти, впитать его в самую сущность своего существа. Когда он открыл их, его взгляд стал яснее, резче, как после внезапного просветления. Страх исчез полностью. На его месте осталась только пустота.

Алекс моргнул и опустил взгляд на свои кровавые руки. Перед ним валялся распотрошенный труп, который уже не напоминал зайца.

Мерзость, тошнота, отвращение – все это смешалось, и Алекс быстро отпрянул, испуганно таращась на этот кровавый ужас. Он прикоснулся к своим губам, ощущая липкость от крови, мяса... И его затошнило.

Алекс обхватил голову руками, зарываясь пальцами в волосы, оттягивая их. Это не был страх, не отвращение, а невыносимая, жгучая боль, которая раздирала его изнутри. Он убил. Не просто убил – он растерзал животное, извратив его до неузнаваемости, осквернив саму жизнь. Живое существо, полное энергии, превратилось в эту... эту кровавую кучу. Пустота, которую он ощущал мгновение назад, раскололась.

Его рвало. Он чувствовал себя грязным. Звук собственных криков затерялся где-то внутри, превратившись в безмолвный, горький плач. Алекс тяжело дышал, пытаясь понять происходящее. Взгляд поднялся к серому, безрадостному небу.

Сначала он проснулся здесь, в этом лесу. Он не чувствовал голод. Затем этот заяц, застрявший в кустах. Он взял его в руки... зачем? Чтобы убить. И затем сожрать. Это казалось чудовищным издевательством, проверкой на прочность, брошенной самим Богом.

Алекс не человек. Был когда-то, но теперь он что-то другое. Что-то страшное, ненасытное, отвратительное.

Он не знал, куда именно бежать, но бежал. Инстинкт гнал его вперед. Где спрятаться? Куда скрыться от самого себя?

Ноги привели его к гаражу Джонни – месту, где его жестоко избили. Гараж был пуст. На земле лежал его телефон. Алекс огляделся и, убедившись, что его никто не видит, дрожащими руками включил его. Экран вспыхнул, демонстрируя лавину пропущенных звонков и сообщений от Эмбер, шерифа, Кима... Что случилось? Что произошло, пока он... делал это?

Он не уверен, правильно ли поступает, набирая номер Кима.

– Да? – раздался в трубке знакомый голос.

Алекс тут же отключился, выбросил телефон и грубо наступил на него. Что он делает? Зачем он это делает?

Алекс задышал быстрее. Паника, холодная и липкая, сковала его тело.

Рядом раздался резкий лай. Оглянувшись, Алекс увидел собаку, застывшую около угла здания. Она смотрела на него, угрожающе рыча и лая. Алекс отшатнулся, прислонившись к холодной кирпичной стене. Он посмотрел на свои дрожащие руки, сжимал их в кулаки. Сколько времени прошло? Сколько он стоит здесь в оцепенении?

Лай собаки действовал ему на нервы, раздражая и вызывая какую-то первобытную злость. Внутри что-то зловещее начинало просыпаться. Внезапно собака заскулила и убежала, исчезнув за углом.

И в тот же миг чьи-то руки грубо схватили Алекса, прижимая к стене. Он поднял взгляд и увидел перед собой Кима.