Livor Mortis

20. 10. 1824, Кент

Уже несколько часов Лиам раздумывал над непростым вопросом. Может и должен ли он быть благодарен Эдварду за свое возвращение? Если бы он опирался только на физические ощущения, то складывалось впечатление, что однозначно ‒ нет. С другой стороны, Сиэл был прав ‒ даже такое странное, неполноценное и ненормальное существование было привлекательнее глубины в шесть футов.

Но сказать Эдварду «спасибо» язык не поворачивался. Он вообще еле поворачивался, и Моррис с ужасом думал, что скоро совсем утратит эту функцию. Тем не менее, сумасшедшие манипуляции Сиэла, на которые он уговорил Лиама этой ночью, давали свой результат. Моррис действительно чувствовал себя бодрее и как будто бы живее. Он совсем не чувствовал боль, хотя она по-прежнему пронзала его, когда он совершал быстрые и резкие движения. Из Лиама мало что выплескивалось, а если и выплескивалось, то жидкость имела бледно-розовый цвет.

Иногда он даже прикладывал ладонь к своей груди, пытаясь прочувствовать хотя бы едва различимый стук сердца, но все было тщетно. И все же Моррис был уверен, что кровеносная система должна была прийти в движение, иначе куда могла деться кровь Эдварда, так усиленно переливаемая им этой ночью? С полностью потемневшими глазами тоже была проблема, которая пока не имела своего решения. Лиам мог без усилий моргать, но как обратить вспять этот процесс Сиэл не знал, и на вопросы Морриса об этом лишь растерянно кусал свои губы.

Лиам испытал странные чувства, когда вчера Эд привел его в этот заброшенный, мрачный замок, который Сиэл выбрал в тот день для своего эксперимента. Моррис пытался представить события той самой ночи, когда он поднялся с этого грязного стола, который теперь был предусмотрительно пододвинут Эдом еще к одному, чтобы процесс переливания крови был более удобным и менее травматичным для них обоих, и, возможно, до смерти напугал Эдварда. Разбросанные инструменты и книги говорили о том, что Сиэл находился в крайне взволнованном и, скорее всего, не совсем вменяемом состоянии. Это было слишком трагично и страшно, и Лиам почти сразу же запретил себе возвращаться в размышления об этом.

Было еще очень рано, но Моррис слышал возню в соседней комнате. Эдвард тоже уже проснулся и, даже не побеспокоившись о своем завтраке, снова принялся шуршать своими записями. Лиам отвернулся к приоткрытому окну, занавеси на котором легко развевались над полом от теплого осеннего ветра.

Да, наверное, это благодарность.

‒ Если тебя беспокоит сквозняк или солнечный свет, можно закрыть окно, ‒ предложил Сиэл, заглянувший в гостевую спальню и внимательно оглядевший Морриса.

‒ Мне кажется, я сегодня спал, ‒ задумчиво произнес Лиам, проигнорировав предложение друга.

Всю ночь Моррис провел в кресле и обнаружил, что в его состоянии такая поза не так уж и не удобна. Его тело не затекло, в ногах и руках не было никакого онемения, но Лиам не мог понять ‒ это к лучшему или нет.

‒ Правда? ‒ удивленно и обрадовано переспросил Эдвард.

‒ Да... Хотя теперь я не уверен в этом. Я сидел, а потом отключился. Стало темно. Я просто провалился во тьму. Меня словно снова не существовало какое-то время.

‒ А потом ты проснулся?

‒ Похоже на то. Не знаю. Мне точно ничего не снилось. И отдохнувшим я себя не чувствую. Можно ли сказать, что я поспал?

‒ Проспать несколько часов и не набраться сил? Мне так это знакомо, ‒ хмыкнул Сиэл.

‒ Я не думаю, что все системы органов работают так, как они должны.

‒ Так этого сейчас и не может быть! Мы только в начале пути. Ты сам увидишь!

‒ Что это значит?

‒ Это значит, что мы будем переливать тебе кровь столько, сколько потребуется.

‒ Пока ты сам не усохнешь?

‒ Зато это ‒ эффективный метод, ‒ упрямо проговорил Эдвард. ‒ Было бы преступлением сдаться сейчас... Обувь? ‒ взгляд Сиэла упал на левую ступню Морриса, на которой красовался черный лакированный ботинок.

‒ Я взял чистую пару. С этим, ‒ Лиам аккуратно пошевелил левой ногой, ‒ Пришлось повозиться. Привязал пока что шнурками к малой берцовой кости. Держится не очень, и двигаться мешает. Потом что-нибудь придумаю.

‒ Или я пойму, как наращивать мышцы, ‒ попытался пошутить Эдвард.

‒ Тебя не тревожит тот факт, что ты идешь против природы?

‒ Я ее меняю. Это разные вещи. Я произвожу революцию.

‒ Ты бы лучше поел, ‒ Моррис тоже рассматривал заспанного Сиэла в помятой белой рубашке и темно-синих брюках, которые он достал еще вчера из шкафа Лиама, чтобы переодеться.

‒ Успею еще.

‒ И сквозняк-то меня точно не беспокоит, ‒ слегка ухмыльнувшись, произнес Моррис. ‒ И солнечный свет. Я же не вампир, все-таки.

‒ Мало ли, ‒ Эдвард пожал плечами, тоже чуть улыбнувшись.

‒ А еще ты борешься с неизбежным.

‒ Я знаю. Ты мне это уже говорил.

‒ Я серьезно, Эд. Пытаясь отсрочить старость и смерть, мы обманываем себя. Человек ‒ создание органическое, кто бы там что не говорил. Да, разумное и мыслящее. Да, способное создавать произведения искусства. Но, по итогу, просто растение, которое также портится и гниет, а в один прекрасный день становится перегноем для почвы, полностью соединяясь с ней, пусть даже и давая силы новым цветам, которые вырастут на этой могиле, и кого-то даже порадуют. Просто куст сирени, который способен на чувства.

‒ Ты приуменьшаешь возможности и значимость человека, ‒ произнес Сиэл, опустив голову.

‒ Ни в коем случае. На самом деле, это человек слишком сильно преувеличивает свое могущество и место в этой вселенной. Разве тебе так не кажется?

‒ Нет, ‒ решительно ответил Эдвард. ‒ Совсем нет. У каждого из нас есть своя особенная миссия, которой, очевидно, нет ни у одного цветка.

‒ И в чем же она состоит?

‒ Быть смыслом жизни для своих близких и видеть смысл в них. Все беды начинаются, когда мы забываем об этом. Но стоит лишь вспомнить об этом ‒ многое становится незначительным. И потом невозможно жить ради куста сирени.

‒ А ради сада, в который человек вкладывает все свои силы год за годом? ‒ Лиам широко улыбнулся, демонстрируя постепенно оголяющиеся корни зубов.

‒ Ну, хорошо, ‒ нехотя согласился Сиэл, ‒ Это человек может жить ради куста сирени, но никак не наоборот. Поэтому заканчивай заниматься самобичеванием, а эти метафоры оставь для своего сборника стихотворений.

‒ Все-таки, вечер мертвых поэтов...

Эдвард поднял взгляд на черные глазницы, укоризненно впившиеся в него, но, ничего так и не сказав, вернулся в гостиную.

Этот день тянулся для Морриса невыносимо долго. Возможно, от того, что Сиэл почти ничего не разрешал ему делать, видимо, понимая, что любая несоразмерная с состоянием Лиама нагрузка может привести к разрушительным последствиям для его организма.

Воспользовавшись тем, что Эдвард больше не отвлекался от своих книг, Моррис взял со стола первую попавшуюся книгу и хотел сесть с ней на диван, но почти в последний момент заметил на мягком сиденье большое, расплывшееся, но уже засохшее темное пятно. Лиам нахмурился и оглянулся на друга. Сиэл не обращал никакого внимания на перемещения Морриса, быстро что-то выводя пером на бумаге. Догадываясь, что, скорее всего, это следы его «возвращения» к жизни, Лиам все же предпочел пройти дальше и занять место на другом краю дивана. Он аккуратно положил толстую книгу себе на колени и только потом прочитал ее название.

Обложка гласила: «Анатомический атлас». Моррис разочарованно поджал губы. Молодой человек бесцельно пролистал несколько страниц, уже намереваясь снова осыпать Эдварда вопросами об их дальнейших планах, как понял, что его указательный палец левой руки крепко приклеился к одной из страниц. Лиам несколько раз дернул руку, но упрямая бумага поднималась вместе с ней. Тихо выругавшись, Моррис прижал лист другой рукой и резко отклеил палец, от внезапной боли вынужденно прикусив нижнюю губу.

‒ Все в порядке? ‒ это заставило Сиэла оторвать взгляд от своих бумаг и посмотреть на друга.

‒ Да, ‒ рассеянно кивнул Лиам, разглядывая частицы своей кожи с вкраплениями крови, оставшиеся на белой бумаге.

‒ Боже мой... ‒ тихо произнес Эдвард, и Моррис уже было подумал, что Сиэл ему и к книгам запретит прикасаться, но ошибся. ‒ Какое сегодня число?

‒ Что? Я не знаю... ‒ задумался Лиам, пытаясь хотя бы примерно вспомнить дату. ‒ Когда меня, кстати, похоронили?

‒ Семнадцатого... ‒ медленно произнес Эдвард и внезапно закрыл лицо руками.

‒ Что такое? ‒ испуганно уставился на него Моррис, синеватые руки которого замерли над «Анатомическим атласом».

‒ Вставай! ‒ Сиэл так резко соскочил со своего стула, что тот опрокинулся ножками вверх.

Лиам вздрогнул от грохота, но не сдвинулся с места.

‒ Сегодня приедет твой отец!

‒ Чудесно! ‒ молодой человек сначала напрягся, но затем вернулся к своему привычному, саркастичному настроению. ‒ Я так давно его не видел! Наконец-то, смогу его обнять! Если не приклеюсь!

‒ Не смешно, ‒ Эдвард зло посмотрел на друга, приближаясь к нему и заставляя его встать. ‒ Мне нужно привести в надлежащий вид хотя бы первый этаж!

‒ То есть я куда-то переезжаю? ‒ спросил Моррис, наблюдая, как Сиэл снимает с дивана верхний чехол.

‒ На второй этаж... Скорее всего, он приедет вечером. Хорошо, если даже немного задержится, ‒ бормотал Эдвард, больше обращаясь к самому себе, а не к Лиаму.

‒ Давай, я тебе помогу!

‒ Нет, нет! Тебе лучше ничего не трогать, ‒ Сиэл пронесся мимо Морриса со скомканной тканью в руках и скрылся в коридоре, ведущем налево в поисках прачечной комнаты. ‒ Нет, я успею прибраться и в гостевой спальне тоже. Просто поднимайся потихоньку на второй этаж. Я постараюсь, чтобы дальше первого твой отец не поднимался.

‒ Правильно ли я понял, что я с ним не встречусь?

‒ Ты хочешь предстать перед ним в таком виде? ‒ задал встречный вопрос Эдвард, вернувшись в гостиную.

‒ Если ты это может вытерпеть, почему он не сможет?

‒ Потому что он не ученый! ‒ произнес Сиэл так, словно Лиаму приходилось объяснять элементарные вещи. ‒ Я осознанно проводил все эти медицинские процедуры...

‒ Осознанно?

‒ Пусть и излишне эмоционально, но осознанно, ‒ Эдвард снова метнул в друга злобный взгляд. ‒ Я отдаю себе отчет в том, что делаю!

‒ Ты не можешь говорить это всерьез! ‒ насмешливо произнес Моррис, но последующее заставило его прекратить свою критику в адрес Сиэла.

‒ Послушай меня, ‒ Эдвард, одним движением схватив Лиама за черно-зеленый галстук, который Моррис сегодня утром повязал себе на шею, подобрав цвет в тон брюкам, притянул его практически вплотную к своему лицу. ‒ Мне стоило больших эмоциональных и физических усилий, чтобы снова вдохнуть в тебя эту жизнь. Да, получилось пока что не совсем так, как я этого ожидал, но я и не сплю почти, чтобы в скором времени ты смог стать по-настоящему «живым». Хочешь называть меня сумасшедшим? Без проблем! Думаешь, это все напрасно? Твое право! Но когда ты утром выбирал себе одежду, я бьюсь об заклад, ты думал иначе!

Сиэл держал Лиама крепко, и галстук уже начал больно впиваться тому в шею. Моррис правой рукой попытался оттянуть ткань, которая уже успела пропитаться кровью. Эдвард проследил за пальцами Лиама взглядом и тут же виновато отпустил его галстук.

‒ Я не хочу, чтобы у твоего отца случился сердечный приступ. Сейчас не лучшее время, чтобы встретиться с ним. Мне жаль и... Извини.

‒ Хорошо. Ты прав. Я постараюсь вести себя тихо, чтобы он даже не понял, что здесь есть кто-то еще.

Вечер неумолимо приближался, и Сиэл, старательно затерев все странные пятна и проветрив весь первый этаж, не без волнения ожидал появление мистера Мэтью Морриса. Эдвард иногда подходил к зеркалу, чтобы убедиться, что он выглядит достаточно несчастно, и ничто не вызовет никаких подозрений или лишних вопросов у отца Лиама, но быстро пришел к выводу, что вид у него и так изможденный и почти нездоровый. Теперь уже не опасаясь, что Моррис куда-то денется, он вышел на придомовую территорию подышать осенним воздухом.

Сиэл сел на ступеньку крыльца и привалился к одной из небольших белых колонн, подпирающих крышу дома. Он устало закрыл глаза, ощущая щекой холод мрамора. Хотя было очень тепло, порывы ветра иногда пронизывали его, и молодой человек пожалел, что вышел во двор в одной рубашке, которая странным образом была ему велика. У них был один размер с Лиамом, и одежда Морриса должна была подходить Эдварду, но, вероятно, за эти несколько дней он успел похудеть, либо начал действительно усыхать за компанию с Лиамом.

Прошло еще буквально несколько минут, и Сиэл услышал, что к дому приближается экипаж. Размеренный топот копыт, шуршание колес по гравию были все отчетливее и звонче. Пока он размышлял над тем, что это вполне мог быть Паркер, решивший проверить, в каком состоянии его брат, или Сэм, направляющийся к своим приятелям и от любопытства решивший снова глянуть на ожившего мертвеца, карета поравнялась с воротами Моррисов. Это был роскошный экипаж из красного дерева, украшенный золотыми вставками, с впряженными элегантными четырьмя лошадьми.

Эдвард медленно шел по тропинке к своему гостю, пока кучер, облаченный в черный камзол, брюки и начищенные до блеска сапоги, спустился со своего места и открыл дверь кареты с витражным широким стеклом. Сиэл распахнул ворота и увидел, как из глубины экипажа появился Мэтью Моррис в сопровождении своего камердинера, держащий в одной руке серебряную трость, а в другой ‒ небольшую черную шляпу. Он спустился со ступенек и встретился взглядом с молодым человеком. Спокойное лицо мистера Морриса мгновенно скорбно исказилось.

‒ Эдвард! ‒ Мэтью распахнул руки и радушно обнял Сиэла, разрыдавшись на его плече.

Эд легко уместился в объятиях человека, который всю его юность был с ним рядом в трудные минуты, заменив скончавшихся родителей. И Сиэл почувствовал всепоглощающую вину, но даже не из-за того, что он, почти не моргнув глазом, раскопал могилу его сына, а из-за того, что сейчас, когда мистер Моррис стенает о том, что больше никогда не увидит своего Лиама, Эдвард сам себе даже запретил думать о том, чтобы показать снова живого Морриса его отцу. От этой мысли Сиэлу стало дурно и скверно, словно он спрятал от Мэтью самое ценное и важное.

‒ Эдди! ‒ мистер Моррис, наконец-то, оторвался от Эдварда и посмотрел на него, схватив Сиэла за плечи. ‒ Как это все произошло? Хотя, нет, не надо! Не хочу знать! Какая разница! ‒ глаза Мэтью были красными от слез. ‒ Его больше нет, и никак его не вернуть!

Одна часть Эдварда хотела просто кричать от радости, что он совершил немыслимое, обратил время вспять, все неправильное ‒ исправил, и все, что говорит мистер Моррис, не имеет ровным счетом никакого смысла, но другая его часть подсказывала ему, что практичный и рациональный Мэтью скорее отправит его дом сумасшедших, чем позволит ему договорить.

Пока мистер Моррис говорил много слов соболезнований самому Сиэлу, молодой человек думал лишь о том, что даже малейшие признаки воодушевления из-за удачных медицинских опытов над Лиамом не должны озарять его лицо. И, к счастью, размышления Эдварда о будущем были сочтены Мэтью за усталость и чрезмерное эмоциональное напряжение.

‒ Давай зайдем в дом, ‒ предложил мужчина. ‒ Ты плохо выглядишь. Да и я устал с дороги.

Сиэл медленно кивнул, вспоминая, все ли он прибрал в доме, не осталась ли где-то на мебели кровь Морриса, нет ли где-либо в доме признаков того, что один человек восстал из мертвых, а другой ‒ постепенно сходит с ума, и, внутренне похвалив себя, оказался удовлетворен своей предосторожностью.

Когда они подошли к крыльцу и остановились перед открытой дверью, мистер Моррис в нерешительности замер и посмотрел на Эдварда, и тот понял, что до сих пор не объяснил отцу Лиама, почему собственно он теперь живет в этом доме.

‒ Мне захотелось побыть наедине со своими мыслями после похорон. Я тут могу погрузиться в работу, не отвлекаясь, ‒ произнес молодой человек, опустив голову.

‒ Я это уже понял... Просто нужно столько мужества, чтобы снова зайти в этот дом. Я даже восхищаюсь тобой, Эд, ‒ тоже словно оправдываясь, произнес Мэтью. ‒ Я по дороге так много размышлял над этим моментом...

Вздохнув, мужчина все-таки переступил порог своего особняка и огляделся. Зашедший за ним в гостиную Сиэл с облегчением понял, что никаких посторонних запахов нет. Слуга мистера Морриса безмолвно следовал за ними.

‒ Все так, словно я только вчера уехал в Америку. За исключением одного, ‒ Мэтью прошел в глубину комнаты, пока Эдвард запирал дверь, и заглянул в гостевую спальню. ‒ Меня здесь больше никто не ждет. ‒ Эдвард! Я же отпустил всю прислугу! ‒ воскликнул мистер Моррис через некоторое время, остановившись возле письменного стола, бумаги и книги на котором теперь лежали аккуратными стопками. ‒ Что же ты ешь все это время?

‒ Сэм мне приносил бутерброды... И в столовой кое-что оставалось. Я, если честно, не сильно задумывался о приемах пищи.

‒ И это заметно! Ты выглядишь изможденным! Уивер! ‒ обратился Мэтью к своему камердинеру. ‒ Пожалуйста, посмотри, что у нас осталось из продуктов. Может, что-то нужно купить... Сегодня мистер Сиэл, наконец-то, нормально пообедает.

‒ Слушаюсь, сэр, ‒ невысокий мужчина средних лет в черном, строгом костюме из дорогой шерстяной ткани, поклонился и мистеру Моррису, и Эдварду и направился к выходу.

‒ Я... ‒ испуганно начал Сиэл, глядя то в спину уходящего камердинера, то на Мэтью. ‒ Честно говоря, мне нравилось быть здесь в одиночестве.

‒ Понимаю, ‒ мистер Моррис кивнул в сторону научных книг Эдварда и исписанных мелким подчерком листов. ‒ Но что-то же есть все равно нужно. Не переживай. Уивер сделает все сам, ты даже не заметишь его присутствие. В правом крыле первого этажа располагаются все комнаты прислуги, в том числе и Уивера. Ты же спишь здесь, в гостевой спальне?

‒ Я? Да... ‒ молодой человек от растерянности не знал, что сказать. Ведь почти все ночи он провел либо за столом, либо на диване в гостиной.

‒ Если думаешь, что тебя побеспокоит шум из столовой или присутствие моего камердинера, можешь занять любую комнату на втором или третьем этажа. Какая только тебе понравится.

‒ Нет... Я подумаю... ‒ тот факт, что помощник Мэтью, навряд ли, вздумает подняться на верхние этажи, сильно обрадовал Сиэла.

‒ Рядом с гостевой спальней есть еще несколько комнат, которые мы всегда обустраивали в зависимости от надобности.

Эта фраза стала причиной еще одного вздоха облегчения у Эдварда.

‒ Не хочу подниматься наверх. Там висит слишком много портретов... ‒ мистер Моррис взглянул на Сиэла. ‒ Вещи Лиама... Ты их не разбирал?

Эдварду, который уже было подумал, что ему удастся избежать болезненных тем в разговоре с Мэтью, стало не по себе.

‒ Не было времени, ‒ еле выдавил он. ‒ И сил...

‒ Понимаю. Извини, ‒ мистер Моррис слегка похлопал его по плечу. ‒ Я должен был это предвидеть. Я потом поручу это прислуге, наверное. Сам тоже не понимаю, как всем этим заниматься. Ты и Паркер взяли на себя самое тяжелое ‒ организацию похорон. Я вам безмерно благодарен за это.

Сиэл слегка потер лоб ладонью, отчаянно пытаясь напрячься и вспомнить, когда он помогал брату с траурной церемонией, но память снова играла с ним в прятки. Но, что более вероятно, Паркер просто ни к чему не допустил его, взяв все обязанности и хлопоты на себя.

‒ Эта надпись... ‒ не уверенно начал молодой человек, садясь в кресло и раздумывая над тем, как спросить кое-что важное, что до сих пор мучило его, но при этом не дать отцу своего друга повод усомниться в его состоянии здоровья. ‒ На кресте... In vita tua lux mea est, in morte tua vita aeterna est...

‒ Она внезапно пришла мне на ум, когда я потерял жену, и я попросил в похоронной службе, чтобы они выгравировали эту на фразу на памятнике Изабель. Какая-то часть меня хочет думать, что где-то нас всех ожидает вечная жизнь, и мы когда-нибудь встретимся снова.

Эдвард закрыл ладонью глаза, жмурясь, словно от яркого солнечного света. Очевидно, его старший брат, проникнувшись трагичностью событий, происходящих с семейством Моррисов, решил добавить эту эпитафию и на могилу Лиама.

‒ Паркер... По его распоряжению эта же надпись теперь на кресте вашего сына. Надеюсь, вы не против, ‒ Сиэл взглянул на Мэтью.

Тот обеспокоенно разглядывал Эдварда.

‒ Тебе нужно выспаться, Эд. И, нет, конечно же, я не возражаю.

Голос мистера Морриса был очень мягким и добрым. Это успокаивало Сиэла.

‒ А как Рут? Бедная девочка...

‒ Она тоже очень... ‒ Эдвард задумался и потонул в своих размышлениях. Он помнил ее тонкую фигурку в черном, скромном платье на кладбище, и она определенно находилась в гораздо более лучшем состоянии, чем сам Сиэл. ‒ Я не знаю, как это все описать, ‒ выдохнул он.

‒ У нее прекрасная семья. Одна из лучших во всем Кенте. Они всегда были опорой друг другу. Я так радовался, когда видел их с Лиамом вместе. Сын у меня, конечно, с характером, ‒ Мэтью позволил себе негромко рассмеяться, облокотившись на спинку дивана. ‒ Честно говоря, я был очень удивлен, когда понял, что они с дочерью моего давнего друга Лигейла настолько сильно подходят друг другу. Рут, казалось, даже относилась ко всем его недостаткам с нисхождением, и я точно знал, что это и есть залог счастливого и крепкого брака, ‒ мистер Моррис снова улыбнулся. ‒ Но, что ж, судьба распорядилась иначе... Все всегда получается не так, как мы предполагаем, и в итоге мы просто плывем по течению. Все, что нам иногда остается, это сожалеть о несделанном и несказанном, или, наоборот, о том, что когда-то сказали и совершили.

‒ Жизнь, вообще, очень странная вещь, если ее можно так назвать. В какой-то момент категория «правильности» просто перестает существовать.

‒ Серьезно? ‒ Мэтью заинтересованно посмотрел на молодого человека.

‒ Уместность наших поступков сложно оценить в момент их совершения. Для полноценного осмысления нужно одно.

‒ И что же?

‒ Время. Время все расставит по местам.

‒ А что, если нет?

‒ Значит, прошло еще недостаточно времени. И это же относится к боли от потери близких.

‒ Это не так, ‒ решительно покачал головой мистер Моррис. ‒ Я тебя уверяю. Да и ты сам ведь должен это чувствовать. Неужели с годами тебе проще свыкнуться с мыслью, что твои родители покинули тебя? Они могли бы быть рядом с тобой. Радоваться за тебя, твоим профессиональным успехам. Поприсутствовать на твоей свадьбе.

‒ Да, пожалуй, вы правы, ‒ Эдвард не мог сказать Мэтью, что благодаря его усилиям, а также безмерному вкладу Лиама в эти исследования, в скором времени все подобные терзания останутся в прошлом. Для таких заявлений было еще слишком рано. ‒ Но все же, однажды скорбь может заменить светлая печаль об ушедшем, разве нет?

‒ Ох, Эдвард! Прямо сейчас, находясь снова в этом доме, я чувствую, что теряю самого себя! Я уверен, что вот-вот оттуда, ‒ мистер Моррис указал на лестницу, ведущую на второй этаж, в темноте которой некоторое время назад скрылся его сын, ‒ спустится моя жена. Как думаешь, я уже справился с этой потерей?

Сиэл громко сглотнул.

‒ Если останусь тут один, в полной тишине... О, я уверен... Я услышу ее шаги и голос! Как же я рад, что ты решил здесь поселиться! В одиночестве я здесь сойду с ума! А Лиам... ‒ Мэтью закрыл рот ладонью и закрыл глаза, стараясь сдержать слезы. ‒ Я думаю, он тоже где-то здесь...

Эдвард открыл рот, тоже постепенно теряя самообладание. Его сердце бешено колотилось. Еще чуть-чуть, и у Сиэла самого будет сердечный приступ.

‒ Он здесь... Все еще со мной... Сколько времени нужно, чтобы навсегда расстаться с близким человеком? Вечность.

Эдвард вцепился пальцами в подлокотники кресла, убеждая себя не кинуться за Лиамом и не притащить его сюда волоком. Еще немного. Ему нужно совсем немного, чтобы научиться восстанавливать ткани, и снова превратить иссохшего Морриса в человека, которого можно будет, не боясь, обнять изо всех сил. Он хотел произнести слова поддержки, но запнулся. Все прозвучит слишком неуместно и глупо. И Сиэл просто молчал.

‒ Но нужно быть сильными, ‒ сказал мужчина через некоторое время. ‒ Верно?

Эдвард кивнул.

‒ Я пойду. Посмотрю, в каком состоянии спальни на первом этаже. Выберу себе какую-нибудь. Я устал с дороги.

‒ Да, конечно, ‒ Сиэл тоже подскочил с места, когда мистер Моррис встал с дивана. ‒ Я могу что-нибудь сделать для вас?

‒ О, Эдди! Твое присутствие здесь и так меня очень сильно подбадривает! Все остальные бытовые мелочи ‒ ерунда! Занимайся своей работой. Я больше не буду тебя отвлекать.

Даже когда Мэтью уже скрылся за дверью одной из просторных спален, окна которой выходили в сад Моррисов, а Уивер, похозяйничав на кухне и в столовой, занял свою комнату, Сиэл все еще стоял в растерянности посреди гостиной. Он легко провел пальцами по корешкам своих книг, впервые за долгое время ощутив усталость. Эдвард глубоко вздохнул и прислушался. Но в доме было тихо. Слишком тихо. В целом, это было хорошо. И все же...

Он медленно поднимался на второй этаж. Ступенька за ступенькой, ни одна из которых, к счастью, не скрипела. Сиэл вел рукой по темным обоям, на которых были нарисованы большие золотистые листья, чувствуя пальцами осевшую на них пыль. Свечи в подсвечниках были поменяны Уивером, от чего у Эдварда ушла душа в пятки, но камердинер мистера Морриса, к счастью, даже не посмотрел наверх и тут же вернулся в столовую. Они ярко освещали пролет между этажами, позволяя Сиэлу отбрасывать на стены причудливую тень, которая с каждым новым его движением приобретала то зловещие, то забавные очертания.

Поднявшись, Эдвард оказался в кромешной тьме, которую небольшая свечка в его руках особо не разгоняла. Он снова прислушался и, ничего не услышав, двинулся к спальне Лиама, дверь в которую была открыта. Сиэл остановился в дверном проеме, позволяя себе приглядеться и, окинув комнату взглядом, он вздрогнул.

В самом дальнем углу спальни, в небольшом плетеном кресле, сидел Моррис, видимо, от скуки сменивший свою белую рубашку на черно-бордовую, в результате чего очень сильно сливавшийся с темнотой.

‒ Забавно, что я тебя пугаю. Хотя можно было бы подумать, что ты-то рад меня видеть в любом виде и ситуации.

Эдвард, наконец-то, разглядел, что глаза Лиама были открыты, но черные глазницы выглядели бездонными и пустыми. Бледно-синяя кожа казалась еще более нездоровой на фоне темной рубашки и черных брюк.

‒ Я не испуган, ‒ слишком запоздало отозвался Сиэл, и Моррис широко улыбнулся, что больше походило на оскал, сверкнув белыми зубами, посчитав ответ друга остроумной шуткой.

‒ Я слышал, что вы обсуждали с отцом. Рут... Я очень тоскую по ней. Мне ее не хватает.

Маленький подсвечник в руках Эдварда мелко дрожал, в результате чего тени в комнате весело прыгали по предметам и Лиаму, придавая ему еще более потусторонний вид. Пятна под глазами стали еще темнее. На губах было несколько трещин. К счастью, ничего из них не текло, но Моррис был очень худ, и это бросалось в глаза.

‒ Я так хочу, чтобы с ней все было хорошо! ‒ продолжал Лиам, слегка взъерошив тонкими, синими пальцами волосы. ‒ Бедный мой отец! Я надеюсь, ты будешь хорошим собеседником для него, Эд, коль уж ты мне не разрешаешь ему показаться, ‒ в голосе Морриса прозвенел металл. ‒ А насчет... Что с тобой?

‒ Что?

‒ Поставь ты этот подсвечник уже на стол! Это раздражает!

‒ Извини, ‒ Сиэл повиновался, и свет в комнате перестал качаться из стороны в сторону.

Эдвард, мельком взглянув на Лиама, снова отошел к двери.

‒ Насчет времени... И сколько тебе нужно, чтобы я смог показываться на людях, не пугая их?

‒ Как будто бы вместе с жизнью я подарил тебе еще несколько способностей, таких как чтение мыслей, например, ‒ неловко засмеялся Сиэл, но поняв, что Моррис настроен серьезно, признался, ‒ Я не знаю, ‒ Эдвард хотел добавить что-то еще, но, не удержавшись, зевнул. ‒ Извини.

‒ Иди спать, пожалуйста. Не сиди сегодня всю ночь за столом. Если ты поспишь часов шесть ‒ семь, хуже уже не будет.

‒ В том-то и дело, что будет.

‒ Я умоляю тебя. Иди. Провались в сон. Забудь обо всем. Обо всем, что происходило за эти дни. Ничего со мной не сделается.

‒ Хорошо. Пусть будет здесь, ‒ Сиэл кивнул в сторону серебряного подсвечника на столе. ‒ А то сидишь в темноте.

‒ Ты оставил в моей спальне свою одежду, ‒ произнес Лиам, когда Эдвард уже повернулся к выходу.

Взгляд Сиэла упал на кровать, на которой он, казалось, в прошлой жизни оставил свою одежду. Медленно он прикоснулся к знакомой ткани и, взяв пиджак, повернулся к большому зеркалу. Там Эдвард увидел худого и усталого молодого человека с красивыми каштановыми волосами и печальными глазами с заметными синяками под ними. Вид у него был несколько испуганный, хотя сам Сиэл ощущал себя великим ученым, начавшим новую эру в науке. Его внутреннее мироощущение слишком сильно шло в разрез с его внешностью.

‒ И больше никогда не лезь в мои шкафы без спроса, ‒ проскрипел Моррис, заставив Эдварда посмотреть на себя. ‒ Я шучу, Эд, ‒ мягче добавил он, так как теперь Сиэл молча разглядывал самого Лиама, прижав свой пиджак к груди.

‒ Ты знал про эту эпитафию? ‒ наконец спросил Эдвард, когда Моррис уже успел испугаться за душевное равновесие своего друга.

‒ Да, конечно. Но отец соврал.

‒ В чем?

‒ Он не придумывал ее, а увидел ее в той книге по некромантии. Наверное, не хотел выглядеть глупо, поэтому сказал тебе по-другому. Красивая фраза из выдумки про оживление мертвецов, как видишь, внезапно стала нашим семейным девизом. Спасибо Паркеру.

‒ Не такой уж и выдумки, как оказалось. И потом, я не уверен, что это сделал Паркер.

Сиэл мог бы поклясться, что на лице Лиама появилось удивление.

‒ Но ему, правда, надо отдать должное. Хотя все его усилия по моему захоронению оказались бессмысленной тратой времени.

‒ Я поговорю с ним потом.

‒ Потом, когда-нибудь, а сейчас иди спать уже, в конце концов.

‒ Попробуй и ты. Завтра расскажешь, может, что приснится. Я же должен понимать, как это все влияет на твою работу мозга.

‒ Да, Эд, завтра мы продолжим все твои медицинские эксперименты.

Едва Сиэл исчез к темноте коридора второго этажа, захватив свой найденный пиджак, Моррис закрыл глаза, слегка прикоснувшись к векам кончиками холодных пальцев. Он смог тяжело сглотнуть. Лиам не сказал об этом Эдварду. Завтра он еще успеет описать ему свои чувства, когда спустя столько дней его горло наконец пришло в движение, трудное, вязкое, болезненное, как будто бы обдирающее гортань где-то внутри до крови, но движение.

Моррис хотел заплакать от всего пережитого, из-за того, что не может обнять и успокоить отца, из-за ужаса от самого себя. Он ощущал, как мышцы вокруг глаз и в глубине глазниц напрягались, но слез не было.

За окном уже светало.

Начался новый день, седьмой день с его смерти.

Лиам запрокинул голову идо крови прикусил нижнюю губу, позволив ей тонкой, теплой струйкой литься поподбородку и шее вниз, к ключицам, заставив себя почувствовать боль,почувствовать, что он живой.