Livor Mortis

18. 10. 1824, Кент

Едва Эдварду, пообещав, что он не собирается делать глупости, удалось выпроводить Паркера с переднего двора дома Моррисов, молодой человек тут же скрылся в особняке, плотно закрыв за собой дверь. Несколько минут он простоял, уперевшись лбом во входную дверь и закрыв глаза. Мысли в голове путались одна с другой, почти не давая Сиэлу сосредоточиться на чем-то одном.

Он представлял Лиама, который едет в своем экипаже в Лондон, и на него нападают бандиты. Перед глазами Эдварда почему-то предстала картина испуганного молодого человека, стоящего в сумерках посреди поля, заросшего мелкими цветами тимьяна, на чьей белой рубашке медленно расползалось кровавое пятно. Сиэл зажмурился, пытаясь отогнать от себя страшное видение.

Но пустота уже подкрадывалась к нему, хватала за плечи, заставляя думать о том, сколько именно часов Моррис пролежал там, пока жизнь вместе с кровью покидала его, стекая по прижатым к левому боку холодеющим пальцам, на влажную от дождей землю и на тонкие былинки запыленной полевой травы. О чем думал в тот момент Лиам? О чем думал в тот момент Эдвард? Звал ли Моррис кого-нибудь на помощь? Но кто может помочь путникам посреди дороги от Кента до Лондона поздним вечером? В чем была такая необходимость ехать к нему в тот день?

Но сейчас молодому человеку не хотелось заниматься выяснением всех этих странностей в смерти друга, тем более что о многом ему теперь никто не расскажет. Кроме того, Сиэлу потребовалось некоторое время, чтобы успокоить бешеное сердцебиение, спровоцированное волнением из-за подозрительных взглядов и вопросов брата.

Но не успело дыхание выровняться, как его перехватило от отчетливого и тяжелого запаха, царящего в гостиной. Зловоние все сильнее обволакивало Эдварда, проникая под его кожу, заполняя нос, уши и глаза. Молодой человек постарался не концентрироваться на запахе, но в этот момент его слух уловил какое-то движение позади него. Резко развернувшись, он лицом к лицу столкнулся с Лиамом, который, наклонив голову на бок, смотрел на молодого человека не моргающими черно-красными глазами с вытекающей из них темно-зеленой жидкостью, и словно не видел Сиэла. Эдвард вздрогнул и прижался спиной к двери.

‒ Лиам, ‒ начал молодой человек, слишком сильно вдохнув затхлый воздух и поперхнувшись.

Моррис приблизился еще на один шаг к Сиэлу, практически не давая ему возможность даже шелохнуться.

‒ Лиам, прошу... ‒ Эдвард рукой зажал нос, разглядывая друга, чья кожа все сильнее становилась похожа на хрупкий пергамент. ‒ Отойди, ‒ но Моррис не шелохнулся, и Сиэлу пришлось, не применяя излишнюю силу, ухватив покойника за предплечья, отодвинуть его от себя и усадить на диван. ‒ Я же тебя запер в комнате... Какого черта ты ее открыл? ‒ Эдвард задумчиво посмотрел на дверь, которая, очевидно, не стала серьезным препятствием для Лиама. На ее ручке теперь красовались кровавые отпечатки пальцев.

‒ Мне придется приложить немало усилий, чтобы привести тебя в порядок, верно?

Моррис сидел, не двигаясь, положив руки на колени и снова уставившись в пустоту.

‒ Ты даже не представляешь, с какой скоростью я вылезал из окна первого этажа, чтобы оббежать дом, лишь бы Паркер подумал, что я действительно иду из сада. Хотя, зачем я тебе это рассказываю, а? ‒ Сиэл упер руки в бока и недовольно посмотрел на Лиама, на лице которого застыла злобная усмешка. ‒ Но ты здесь... Похоже, ты совсем не слышишь меня, но я уверен, что твое состояние можно как-то изменить... ‒ взгляд Эдварда упал на кожу на шее Морриса, которая в местах сгиба потрескалась, обнажая темно-бордовые мышцы, и мокла.

Молодой человек взял со стола книгу, несколько листков бумаги, грифель и повернулся к Лиаму.

‒ Мне так жаль, что потеряна ночь. Многое я уже задокументировать не смогу. Я даже толком не помню, что там было. И ты мне рассказать ничего не можешь. С тобой столько всего и так быстро происходит. Я попробую тебя зарисовать, чтобы зафиксировать все эти трансформации, ‒ рука Эдварда быстро двигалась по листу, и через некоторое время схематичное, но детальное изображение мертвенно-бледного Морриса было готово. Сиэл взглянул на свой рисунок и невольно вспомнил портрет Лиама, висевший на втором этаже в этом доме. И сердце его предательски сжалось. Слеза, упавшая на бумагу, тут же промочила ее насквозь. За ней последовала другая, снова и снова. Наконец, он не удержался и всхлипнул, уже просто боясь поднять взгляд на Морриса, который никак не реагировал на происходящее. Эдварду стало страшно увидеть то, что он увидел за эти несколько часов ‒ смерть и увядание прямо посреди богатой гостиной дома некогда счастливой семьи.

‒ Не очень все хорошо, честно говоря, Лиам, ‒ произнес Сиэл, стряхнув рисунок от слез и откладывая его на стол. ‒ Теперь было бы неплохо тебя осмотреть. Но, видимо, это будет не просто.

Эдвард поставил заледеневшего Морриса на ноги.

‒ Кровоснабжения, похоже, это не про нас, верно? ‒ Сиэл попытался улыбнуться, держа Лиама за окоченевшие руки, но его взгляд снова наткнулся на зловещую гримасу Морриса. ‒ Какая сила подняла тебя вчера, а? Даже мне этого теперь не понять... Как и не понять того, что делать дальше... Да, я это признаю! ‒ Эдвард слегка потряс Лиама за предплечья, но его пальцы все равно сквозь рубашку продавили в теле Морриса кровавые вмятины. ‒ Тяжело быть первопроходцем в области, которая до сих пор так плохо изучена! Мне приходится делать все наугад! Похоже, я многого не учел, когда захотел вернуть тебя к жизни. И, нет, я вовсе не жалею о сделанном. Нет! Если вернуться во вчерашнюю ночь, я бы сделал все так же... Может, лишь чуть аккуратнее, но поступил бы так же! Это же все какая-то вселенская несправедливость! Ты слышишь меня, Лиам?

Но Моррис равнодушно стоял напротив Сиэла, опустив слегка согнутые руки вниз. Эдвард аккуратно взял Лиама за запястье и, ничего не нащупав, также аккуратно отпустил его.

‒ Откуда взяться пульсу, верно? Что там может пульсировать? Тишина? Раз уж ты, вроде бы, устойчиво стоишь на ногах, я осмотрю твое ранение.

Сиэл расстегнул рубашку, которая уже местами так сильно прилипла к телу, что Эдварду приходилось отодвигать ткань очень медленно, но клочки кожи все равно оставались на внутренней стороне рубашки, протягиваясь липкими нитями до красно-фиолетовых мышц со сгустками крови.

Наконец, он обнажил синюю с фиолетовыми проступающими сквозь кожу сосудами грудь и сшитую шелковыми нитками длинную ножевую рану, которая, не смотря на его полуночные старания, выглядела не плохо, а ужасно. Края пореза были отекшими, превратившиеся в один большой синяк. Эдвард слегка прикоснулся к опухшей коже, и из-под нее вылилось немного крови вперемешку с черно-зеленым гноем.

‒ Едва ли в таких условиях какие-либо из органов способны работать, как думаешь, Лиам?

Сиэл поднял взгляд на Морриса, все еще не оставляя надежду услышать от умершего друга хотя бы несколько слов. Эдвард медленно поднял руки к лицу Лиама и осторожно ощупал скулы.

‒ Ты можешь открыть рот пошире?

Легкое надавливание на нижнечелюстной сустав ни к чему не привело: челюсть Морриса уже стала такой же одеревеневшей, как и многие другие участки его тела, что, хоть его зубы и были разомкнутыми, ни на какие движения он больше способен не был. Сиэл в нерешительности несколько минут рассматривал Лиама, и, наконец, попытался, взявшись за подбородок Морриса, опустить нижнюю челюсть, но это тоже не помогло, а прикладывать излишнюю силу Эдвард побоялся.

‒ Не слишком подробный осмотр получается, к сожалению. Садись, Лиам. Я постараюсь максимально подробно описать все, что я имею возможность наблюдать, ‒ произнес Сиэл, когда застегнул грязную рубашку Морриса. ‒ Было бы не плохо тебя переодеть... Что думаешь? Но, что-то мне подсказывает, что так ты лишишься остатков всей своей кожи. Если мне удастся придумать что-то регенерирующее, тогда я попытаюсь поменять тебе одежду...

Но ни после просьбы Эдварда, ни после его легкого подталкивания Лиам не сдвинулся с места, впившись взглядом куда-то в стену позади Сиэла.

‒ Ну, же, подвинься! ‒ Эдвард снова толкнул друга в грудь в направлении дивана, но тот словно застыл на месте. ‒ Хорошо... Если тебе так удобнее... ‒ Эдвард растерянно посмотрел на Морриса и, сдавшись, сел за стол.

‒ Все произошедшее имеет огромную и практическую, и теоретическую значимость. У человечества теперь появится возможность спасать жизни! Лиам, ты понимаешь, скольких теперь можно будет спасти? Это и новые способы лечения и, что самое главное, профилактика многих заболеваний! Возможность восстановления и сохранения всех функций организма! Мы забудем о страданиях, старости и смерти навсегда! Да что вообще такое смерть теперь! Ничто! Нам предстоит переосмыслить жизнь и ее зарождение! Когда у тебя день рождения, Лиам? ‒ молодой человек с восторгом посмотрел на Морриса.

‒ Что-то мне подсказывает, что теперь это ‒ четырнадцатое октября! Далее... Существующим представлениям о человеческом теле брошен настоящий вызов! Они устарели и больше не нужны! Организм работает теперь по совсем другим законам и согласно другим, до этого момента неизвестным ученому сообществу, механизмам, которые лежат в основе жизни и смерти. Нам предстоит заново понять, что значит быть живым и мертвым, что происходит с душой человека, на что в реальности похожа загробная жизнь, и есть ли в ней теперь потребность! Ты стоишь передо мной! О какой загробной жизни может быть речь! Мы на пороге изменений, о которых никто даже не мечтал! Это очень серьезные последствия, Лиам... Однако, нам есть над чем еще работать. Едва ли можно сказать, что ты полноценно вернулся к жизни... В прочем, если учитывать, что еще вчера ты лежал в могиле, а сейчас самостоятельно стоишь на своих ногах, то, очевидно, мы на правильном пути. Пожалуй, следует быть оптимистами в нашем случае. Общий вид тела... ‒ Сиэл, еще раз оглянув Лиама, принялся описывать его.

‒ К сожалению, тело имеет, помимо ножевого ранения, множественные повреждения, полученные во время эксгумации... Можно ли их назвать насильственными? ‒ Эдвард поднял взгляд на Морриса. ‒ Пожалуй, нет... Заметное наличие гниения и разложения во внутренних органах... В брюшной полости вследствие распада происходит накопление жидкости темно-бордового цвета... Заметно скопление газа в пищеварительной и кровеносной системах... Внутренние органы продолжают размягчаться и издавать специфический запах... Кровь претерпевает такие изменения, как свертывание и гниение... Предположу наличие бактерий в крови из-за воздействия окружающей среды. Мышцы подвержены тем же процессам, что и весь остальной организм. Выраженное трупное окоченение и частичная потеря тонуса. Тем не менее, наблюдается некоторый отклик мышц на внешние раздражители, что наталкивает на мысль о сохранении некоторого уровня эластичности, несмотря на увеличивающуюся ригидность и тугую подвижность. Нервная система начинает разрушаться и терять свою организованность... Она больше не передает информацию между мозгом и остальными органами. Функционирование организма не контролируется, который также больше не взаимодействует с окружающей средой сенсорным способом. Как результат, мышцы и органы не работают должным образом. Другими словами, нервная система мертва...

‒ Найти бы у тебя еще листы бумаги... У тебя есть что-нибудь здесь? ‒ молодой человек проверил ящики и, ничего не найдя, встал из-за стола и, обогнув по-прежнему неподвижно стоящего Лиама, подошел к книжным стеллажам, заставленными слегка запыленными книгами и несколькими статуэтками из слоновой кости. ‒ Может, где-то на верхних этажах поискать...

Эдвард снова повернулся к столу и от неожиданности вздрогнул: Моррис в какой-то момент бесшумно развернулся к нему и теперь смотрел прямо на Сиэла. Странно-злобная усмешка исчезла, сменившись несколько сумасшедшим выражением лица, что пронизывало молодого ученого до глубины души не меньше, чем предыдущая зловещая гримаса.

‒ Прекрати так меня пугать, ‒ молодой человек громко сглотнул, уставившись прямо в темно-красные глаза. ‒ Может, стоит обратиться к некромантии... Что вообще можно сделать с этим... ‒ Эдвард приблизился к Лиаму почти вплотную, разглядывая черные зрачки, цвет которых в скором времени вполне мог слиться с цветом глазных яблок. Синяки, обрамляющие глаза Морриса, с каждым часом становились все темнее, а кожа вокруг них становилась все тоньше, словно вваливаясь и иссыхая.

‒ Я должен что-то придумать, пока мне не пришлось собирать тебя заново по частям...

Сиэл отступил на шаг от Лиама, намереваясь снова направиться к письменному столу, но внезапно правая рука Морриса поднялась, и Лиам, глаза которого, казалось, стали еще больше, ногтями, глубоко впился себе в щеку, сдирая не только бледную, хрупкую кожу, но и гниющие бордово-зеленоватые мышцы, оставляя борозды и размазывая кровь и трупную жидкость. Содранная кожа помятым куском повисла на правой стороне его лица. Не ожидавший этого, Эдвард от ужаса открыл рот, наблюдая как сквозь разлагающиеся мышцы просвечиваются белые зубы. В этот момент Моррис медленно развел пальцы руки, приготовившись снова впиться себе в лицо.

‒ Прекрати сейчас же, умоляю! ‒ выкрикнул Сиэл, вцепившись в руки Лиама и с силой, позабыв, что это может быть весьма фатальным действием, прижал их Моррису к туловищу. ‒ Не трогай себя! Прошу! Тебе нельзя так делать! Ты же слышал, что я говорил, когда описывал тебя!

Эдварда начала охватывать паника, похожая на водоворот, из которого невозможно выбраться. Оставалось только тонуть. Никто не мог подсказать молодому человеку хоть что-нибудь, что улучшило бы состояние Лиама и вернуло бы его настоящего, а не застрявшего между двумя мирами. Моррис больше не шевелился, снова потеряв всякий интерес к своему телу. Эта внезапная агрессия даже обрадовала Сиэла, но лишь на секунду. Неосознанное движение, явная злость Морриса, были пугающими, но все же доказательствами того, что Лиам мог проявлять свои желания, пусть и такие безумные, свою волю, вернее то, что осталось от нее. И все же Эдварду хотелось добиться от воскресшего друга большей адекватности, но взгляд Морриса, снова ставшего полностью безэмоциональным, был по-прежнему безнадежно расфокусирован.

‒ Все, что я сегодня написал, станет богатым материалом для моих статей. Мы с тобой можем начать новую эпоху в мировой науке! Мне еще предстоит все это детально расписать, но я займусь этим чуть позже. Сейчас... ‒ взгляд Сиэла снова упал на небольшую, мокнущую дыру, которая теперь зияла в щеке Морриса. ‒ Мне нужно срочно найти способ справиться с этими органическими изменениями... И достучаться до твоего разума, что, похоже, еще труднее будет сделать... Ты совсем мне не поможешь, если будешь наносить себе увечья, Лиам. Лиам? ‒ тихо позвал его Эдвард и, аккуратно приподняв висевший на лице Морриса клейкий клочок кожи, попытался вернуть его на место.

К удивлению Сиэла у него это получилось, хотя молодой человек не мог предположить, как долго оторванная часть будет держаться на гниющих мышцах. Эдвард недовольно скривился, рассматривая, как края кожи отслаиваются и заворачиваются, рискуя снова безобразно повиснуть.

‒ Я бы соврал, если бы сказал, что ты хорошо выглядишь. Если бы ты это увидел, расстроился бы. И сильно бы удивился... Жаль, ты не изучал медицину... Хотя как бы ты мне помог сейчас? Может, я что-то делаю не так? Но нет, Лиам! Такого быть не может! Разве не прав человек, не желающий смириться с утратой? Что может быть более логичным, чем мои поступки? Когда ты не согласен с законами вселенной, что ты делаешь? Правильно! Создаешь свои! Более правильные, более справедливые. Просто забираешь у земли то, что принадлежит тебе по праву!

В этот момент с мизинца левой руки Морриса на пол упал еще один фрагмент кожи, обнажив темно-фиолетовую плоть.

‒ Только земля не очень охотно тебя отдает. Пока что для меня это ‒ загадка, что именно заставляет тебя двигаться. Возможно, разгадка очень проста, особенно учитывая неработающие органы, а я слишком устал, чтобы это понять. Наверное, после такого возвращения из мертвых даже душа перестает играть свою роль. Как будто бы мы ее где-то потеряли в полях розмарина, пока ехали с кладбища. Что, если мне не удастся вернуть твою память, снова заставить тебя говорить и мыслить... Твое сердце больше не запустится, и эта грудная клетка больше никогда не узнает его особенный стук... Впрочем, еще пару часов, и там запускать-то особо будет нечего, да? ‒ Эдвард снова заглянул в темные, но тусклые глаза, словно ожидая, что Лиам сам ему расскажет обо всем, что происходит внутри него, и уже не понимая, какой именно он хочет добиться реакции от друга.

Какой угодно.

Опомнившись, Сиэл все-таки сумел усадить Морриса, на лице которого снова появился злобно-коварный оскал, на диван.

‒ А ведь скоро еще твой отец приедет, чтобы помянуть тебя. Тут два варианта: либо я тебя привожу в порядок, либо мне придется тебя куда-то прятать, а ты почему-то не очень хочешь оставаться в запертых помещениях... Кстати, Паркер сказал, ты продал мой дом, ‒ внезапно вспомнил Эдвард. ‒ Это сейчас не так важно, конечно, но кто бы мне еще рассказал, что в тот день произошло!

В этот момент Сиэл качнулся, и его пришлось оперетьсяруками о письменный стол, чтобы не упасть. В глазах стремительно темнело, иЛиам, сидящий перед молодым человеком, терял свою четкость, становясь слишкомразмытым. Эдвард прикоснулся пальцами к своим вискам и тут же рухнул на пол,обессилено закрыв глаза.