В тени невинности

Трещал костёр, съедая последний хворост. Я усердно тёр ладони в попытке согреться, но никак не выходило.

– Хороший сегодня день, – сказал Освальд, усаживаясь рядом. – Почему? Из-за удачной охоты? Да, этот олень поднимает мне настроение, но если взглянуть на наш день со стороны и подумать... Ничего плохого не произошло, так что этот день уже хороший. Я правильно рассуждаю?

Он легонько толкнул меня плечом. Я улыбнулся: Освальду не понадобились годы, чтобы научиться понимать меня без слов. Мы были связаны, и я чувствовал, что эта связь лишь крепнет. Особенно это чувствовалось в те времена, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать. Освальд начал брать меня на охоту, рыбалку и порой даже на вылазки в город.

Он доверял мне, как я не смог бы довериться даже себе.

– Не мёрзнешь?

Я покачал головой.

– А я мёрзну, – честно признался Освальд. – Зима, скорее всего, будет холодной. Будешь носить ту шапку с помпоном. И даже не спорь. Я знаю, что ты её ненавидишь, но по-другому никак.

Тогда я был ребёнком, а сейчас... много ли изменилось?

– Выспался?

Алекс сидел на соседней кровати, обняв колени. Похоже, он провёл очередную бессонную ночь.

– Я пытался найти лазейку, – ответил Алекс на мой немой вопрос. – Бесполезно. На окнах решётки, за дверью стоит придурок Конрад. Тоже мне охранник... Остаётся только ждать.

Не хотелось выходить из-под тонкого одеяла. Зимний холод воспоминания словно добрался до меня сквозь сон. Я повернулся на бок, чтобы лучше видеть мальчика, и спросил:

– Ты боишься?

Он криво усмехнулся. Встал с кровати и, мягко отодвинув мои ноги, опустился на постель. Он очень сильно ссутулился, но замечание в данном случае было бы неуместно.

– Как ты думаешь?

– Я бы сошёл с ума на твоём месте.

– Ты, как всегда, оптимистичен. Я не боюсь будущего, но меня убивает ожидание.

– Пока мы вместе, нечего бояться. Ты мой друг, и я буду драться за тебя, даже если проиграю.

– Мне приятно, что ты считаешь меня другом, но... сам-то в это веришь?

Я пожал плечами.

– Просто хотел тебя поддержать. Я и вправду не собираюсь сдава...

– Фир, мне нужно кое-что тебе сказать, – перебил Алекс. – Наверное, самую важную вещь в моей жизни. Пообещай, что не возненавидишь меня после этого.

Предстоял серьёзный разговор. Я поднялся, спустил ноги на пол и неуверенно качнул головой.

– Не думаю, что могу что-то обещать. Но я постараюсь.

Ненависть к Алексу – очень далёкое от реальности чувство. Он много раз выводил меня из себя, но возненавидеть всерьёз – всё равно как собственноручно запереть клетку одиночества и выбросить ключи. Что тогда останется?

Я готов был принять правду, какой бы она ни была. Мне казалось, что я готов. Но после его признания... Разве это возможно описать словами? Я как маленький ребёнок хотел закатить истерику или ударить его, но я обещал.

В конце концов, ему тоже было больно. Алекс заплакал, когда закончил говорить. Я никогда не видел его слёз, а потому чувствовал всю ответственность, которую он вывалил на меня вместе с признанием.

Я обнял его, хоть не чувствовал больше прежней привязанности. Жалость, скорее. Так странно понимать, что одно слово может разрушить всё, что вы строили так долго. Мечты, надежды, доверие. «Ты понятия не имеешь, что я пережил». До сих пор не имел, если честно. И это было даже страннее.

– На самом деле мне очень страшно, – тихо всхлипнул он. – Каждое утро я спрашивал: «Почему я?» И думал, что лучше было бы умереть как все нормальные люди.

Ключ дважды повернулся в замочной скважине прежде, чем я сумел придумать внятный ответ. В комнату зашли трое мужчин. У одного из них не было руки.

– Пойдём, Гравер, – сказал он, поставив единственную руку на пояс. – Джонсон, так сказать, может тебя принять.

Алекс дёрнулся и вцепился в мой свитер с такой силой, что даже через ткань длинные ногти причиняли боль. Я слышал, как часто поднимается и опускается его грудь, как дрожат пальцы. Но чем помочь?

– Не дури, – мужчина сердито опустил брови.

Никто, кроме меня, не может защитить Алекса. Но следовало ли вообще его защищать? Моего друга – да, а вот настоящего Алекса... Я ведь не знал его. Так почему же?

– Пожалуйста, Фир... Не отпускай меня.

Однорукому бандиту это быстро надоело. Он устало закатил глаза и отдал приказ схватить мальчика.

– Нет! Н-нет!

Алекс держался намертво, как клещ. Бандит взял его подмышки и потянул на себя, но Алекс не отпускал мой свитер.

– Отстаньте! Я вас ненавижу! Вы сдохните! Все вы!

Но, в конце концов, он не удержался. Пальцы разжались, и его оттащили от меня. До последнего Алекс боролся, пытался высвободиться, укусить недоброжелателя и самое ужасное... он тянул свою руку ко мне. А я сидел, не понимая почему.

– Фир!

Почему бездействовал?

Почему Алекс не рассказал правду раньше?

А что безоружный я мог сделать? Ровным счётом ничего. Алекса вынесли из комнаты, а я остался, стиснув зубы, прокручивая в голове его слова, крик, зов помощи.

Мне стоило догадаться ещё в самом начале. Если бы я не был так слепо рад живому человеку, то заметил бы. Я мог остановить всё в самом начале. И не было бы всего этого кошмара... Но жалеть о прошлом даже хуже, чем сокрушаться о будущем.

Я был так увлечён самобичеванием, что не заметил однорукого бандита, оставшегося в спальне. Он наблюдал за мной всё это время и, будто сделав вывод, сказал:

– Тебя ведь зовут Фирмино, верно?

Но... сказал он это на итальянском языке. Я сначала решил, что спятил.

– Простите?

– Не пугайся. Приятно встретить брата по крови, пусть и в таких ужасных условиях. Моё имя Квинт, и я тоже итальянец.

– Итальянец?

– Северянин. А вот ты стереотипный южанин. Ты первый такой повстречался мне после пандемии.

Квинт был высоким, русым и очень конопатым. Одежда на нём смотрелась совсем не по-бандитски круто, как на Кире: мужчина выглядел обычным рабочим, чьи руки рука вечно измазана в масле и мазуте.

– Вы убьёте меня?

Повисла удивлённая пауза.

– С чего ты взял? Мы, конечно, порой перегибаем палку, но не убиваем направо и налево. Напротив, Джонсон велел обращаться с тобой как с гостем. Поэтому если у тебя есть какие-то пожелания, то озвучивай, не стесняйся.

Я опустил голову к коленям – грязные волосы упали на лицо, полностью лишая возможности видеть.

– Зачем ему это?

– Наверное, он увидел в тебе перспективную личность.

– Но он ведь не знает обо мне ничего.

– Знает, поверь, – Квинт громко цыкнул. – Могу отвести тебя в ванную, приведёшь тело и мысли в порядок.

Хотелось возразить, но я не стал. Квинт повёл меня длинными коридорами к тёмно-коричневой двери, на которой остались следы от когда-то висевшей здесь таблички. Он потянул ручку на себя, открыв дверь, и жестом пригласил внутрь. Здесь я увидел ряд умывальников и ещё одну дверь, ведущую в узкую комнату, где стояла акриловая ванна.

– Вода согреется быстро. Можешь пока посидеть тут. Надеюсь, что обойдётся без происшествий. Пожалей старика Квинта.

Ждать долго и вправду не пришлось. Через минут двадцать ванна была почти наполовину заполнена. Квинт учтиво улыбнулся и вышел, заперев меня на замок, а я разделся и осторожно залез в ванну, стараясь не намочить ожоги на плече. Тёплая вода приятно обволокла всё тело. Это было... восхитительно. Я закрыл глаза и откинул голову. Время будто растворилось в воде. Алекс, Алекс, Алекс... Я устал думать о нём. Мне нужна пауза.

Давно потерянное чувство – умиротворение. Я мог даже не заставлять себя забыться – мысли не жужжали назойливым роем, а приятно текли по сознанию, что было очень удивительно.

В детстве я сильно завидовал детям, которые учились в частных школах вроде этой. Хорошее образование, питание, развлечения и уютные комнаты – вот чего мне не хватало в жизни. Сколько счастливых моментов могло появиться в памяти, если бы я просто съехал от отца-алкоголика.

Ванная комната в Клирлейке была очень уютной. Она располагалась в общежитии учительского крыла, где, как я понял, жила община Роберта до прихода Джонсона. Единственное, что раздражало в обстановке, – это грязное зеркало во всю стену, висевшее прямо напротив ванны. Рассматривать себя во время проведения водных процедур – сомнительное занятие.

Я зачерпнул горсть воды и омыл неискалеченную половину лица. Вода потекла по подбородку и груди. Решив, что пора заканчивать дурачиться, я взял сильно пахнущее мыло и принялся намыливать тело. Не хотелось оставить и следа от прошлой грязи.

В дверь постучали – от неожиданности я выронил мыло.

– Заканчивай. Джонсон хочет с тобой поговорить, – раздался голос по ту сторону двери.

– Со мной? – тихо переспросил я.

Конечно, со мной. Глупый вопрос.

– Ты там утонул?

– Нет, дайте мне пять минут.

Я наспех умылся, вытерся и оделся. Только сейчас я понял, что был одет в спальную одежду, поверх которой сидел бордовый свитер. Видимо, в ту самую ночь я натянул свитер, чтобы не мёрзнуть, и пошёл проверять источник шума. А потом случилось... то, что случилось.

На выходе из ванны ждал Квинт. Он держал в руке куртку и что-то напевал себе под нос.

– Принёс твою куртку, amico. Мы идём в учебное здание, там очень холодно.

Я молча принял куртку и пошёл за мужчиной.

– Хочешь, поделюсь секретом? – Квинт боковым зрением наблюдал за тем, как я застёгиваю куртку. – Джонсон велел хорошо с тобой обращаться. Не то чтобы я собирался вредить тебе... Но это необычно. Ты чужак, а таких в банде не любят.

– Я не собирался пересекаться с вашей бандой. Вы сами охотились за нами.

– А это имеет значение? Исход-то один. Ты здесь.

После тёплой ванны морозный воздух неприятно кусал кожу. Я бы не отказался снова вернуться туда.

– Не обижайся, Фирмино. В последнее время мне не с кем даже поговорить по душам. У меня был только Уилл, а теперь... и его нет. Я буду рад, если ты согласишься порассуждать о высоком. Ты меня, скорее всего, поймёшь.

– А вы дадите мне еды?

Вопрос явно застал Квинта врасплох. Он даже остановился, то ли с непониманием, то ли с осуждением смотря на меня.

– Точно поймёшь.

Здание школы словно сошло со страниц романов. Если бы мои мысли не были заняты другими вещами, то я бы с радостью запомнил каждую деталь, чтобы позже поэтично описать. Но так как атмосфера к этому не располагала, то обойдусь короткой пометкой: «очень вдохновляющий вид» и оставлю архитектуру на потом.

Мы зашли через чёрный ход. Здесь действительно было очень холодно, наверное, даже холоднее, чем на улице. О чистоте общежития речи тоже не шло. От пола до мебели – всё было в ужасном состоянии. Я искренне не понимал, почему Джонсон пользуется этим зданием, а не остаётся в удобном и тёплом общежитии.

Наконец, Квинт остановился возле бывшего кабинета директора и постучался.

– Входи.

Он кивнул мне, намекая, что дальше не пойдёт. Но намёки я понимал очень плохо, поэтому Квинту пришлось буквально запихнуть меня внутрь и усадить в потрёпанное кресло напротив стола. Бандит ушёл, а Джонсон, который всё это время словно не замечал нас, отвлёкся от созерцания пейзажа в окне.

Мистическая фигура Джонсона была почти нереальной для меня. Я ожидал увидеть широкоплечего, как Ник, и кровожадного, как Кира, бандита, но реальность оказалась несколько иной. Джонсон не отличался ни мускулатурой, ни суровым взглядом. Карие глаза, тонкие губы, седоватые волосы, зачёсанные назад, маленькие брови и (что меня удивило) почти полное отсутствие бороды. Если Квинт не казался опасным из-за рабочей одежды и простодушной улыбки, то Джонсон не казался опасным из-за интеллигентного вида. Я даже подумал, что Квинт пошутил надо мной. Разве этот человек, похожий на профессора истории, может быть тем самым Джонсоном?

– Надеюсь, ты не счёл меня излишне пафосным, когда прочитал табличку на двери. Кабинет директора... Очень иронично.

Он опустился в офисное кресло и подъехал к столу, складывая руки в замок. Его голос... да, это точно был он. Голос из радиоприёмника.

– Вы и есть Морис, – сказал я в растерянности.

– Предпочитаю использовать фамилию. По имени меня зовёт только Кира... звала.

Его правая щека дёрнулась.

– Она умерла? – догадался я.

– Как ни прискорбно. Ты знаешь почему.

Я пожал плечами.

– Норманн, Айзек, Ник, Уилл, Кира... Этот список можно продолжать долго, – Джонсон смотрел куда-то в сторону. – Их объединяет одно. Все они умерли из-за Алекса.

– В смерти Уилла он не виноват.

– Ты уверен?

– Да.

– Ладно тогда.

Он замолчал на несколько минут, раздумывая. Мне было безумно некомфортно, хотя моей жизни ничего не угрожало. По крайней мере, ничего явного.

– Что Вы сделаете с Алексом?

Джонсон поднял глаза на меня.

– Ничего.

– Серьёзно?

– А ты хочешь что-то предложить? – его губы были неподвижны, но в зрачках отражалась лёгкая насмешка. – Он пытался испортить наши отношения, но, к его счастью, я незлопамятный человек. С ним всё будет хорошо, не переживай. Я хочу задать тебе всего один вопрос, касающийся Алекса, и отвлечься от этой темы. Согласен?

Я опасливо кивнул.

– Каким он представился тебе?

– Ну... Он ничего не рассказывал. Я знал только, что ему почти четырнадцать.

– Хочешь, расскажу о том, как я познакомился с Алексом? – не дождавшись моего ответа, он начал рассказ: – То был конец весны. Я вместе с другими ребятами наткнулся на него во время охоты. Маленький мальчик, а ходит по лесу один. Странно, не правда ли? Мы спросили его: «Откуда ты, малыш?» Алекс сказал, что пару месяцев назад его отца съели и теперь он не знает, куда идти. Просто скитается. Это было похоже на ложь. Я подумал: «Он наверняка что-то скрывает от нас, и я обязан проследить за ним». И... ничего. Он действительно просто скитался. Смешно?

Я не отреагировал. Тогда Джонсон, как будто заинтересовавшись, поднялся с кресла и обошёл стол.

– Мы ждали, что он отведёт нас к базе выживших, которую так тщательно пытался скрыть, но никакой базы не было. Мне стало любопытно. Ребята перехватили его на шоссе и привели ко мне. Ты, должно быть, заметил, что в Алексе есть одна интересная деталь – обаяние. Я обожаю таких людей. Смелых, своенравных, упрямых. Поэтому я предложил Алексу остаться в качестве члена банды. Ему было всего шестнадцать лет, но даже в таком возрасте малец мог вырезать целую роту солдат.

Джонсон внимательно следил за моей реакцией. Он подчеркнул возраст Алекса и всё ждал, когда я выйду из себя.

– Порой мы видим вещи такими, какими хотим их видеть. И злимся, если они оказываются совершенно другими, – тихо произнёс я, не в силах выдержать пристального взгляда. – Это ложь. Но та ложь, которую хотят услышать все.

– А вы намного больше похожи, чем я думал. Но давай пока оставим Алекса в покое. Как твоё самочувствие?

Его заинтересованность больше походила на умело скрытую угрозу. Если бы была возможность, то я предпочёл отгородиться от этого человека как минимум шкафом.

– Вы имеете в виду?..

– Да, твои ожоги. Дикая боль. Я представляю, какие страдания тебе пришлось вынести. Но ничего, – он сжал длинными пальцами мои плечи, – по образованию я врач, так что думаю, смогу тебе помочь.

Отпустив меня, Джонсон подошёл к массивному тёмному шкафу и выдвинул нижний ящик.

– Даже подготовился, – он показал упаковку бинтов и какие-то таблетки. – Редкая вещь в нашем мире. Тебе обрабатывали рану антисептиком?

– Да. И обезболивающее давали.

– Это не обезболивающее, а антибиотик.

– Оу... может, не стоит? Я себя прекрасно чувствую.

В стрипе на десять таблеток вполне мог оказаться яд.

– Знаешь, что такое флегмона?

– Нет.

– И не узнаешь, если не будешь пренебрегать лечением. Это сейчас тебе кажется, что самое страшное – несимпатичное красное пятно на лице. Но в человеческом организме всё связано: один недуг быстро перетекает в другой. Ты и так везунчик, ведь отделался относительно легко. Не будем испытывать удачу и дальше, а?

Он бросил медикаменты на стол и, приблизившись ко мне, спросил:

– Неужели ты боишься меня? Я ведь пытаюсь помочь.

– Почему?.. Какой Вам от меня прок?

– Пока никакого. Но в будущем ты мог бы присоединиться к нам. Своих я не бросаю.

– А если я откажусь?

Мужчина хрипло засмеялся.

– Не будем загадывать наперёд. Прими таблетку и отпусти тревогу. Да, я вижу твою тревожность, сжирающую тебя подобно голодному зверю. Что ты чувствуешь в такие моменты?

Звякнул хрусталь, и Джонсон поставил передо мной пустой стакан, который, чуть погодя, принялся медленно наполнять водой из кувшина

– Не знаю.

– Ты неразговорчивый мальчик. Знаешь, хоть я специализируюсь больше по телам, но изучать человеческий разум мне тоже очень нравится. Этим я увлёкся в тюрьме. К счастью, времени у меня было достаточно, – он протянул стакан. – Хочешь знать, почему уважаемый хирург попал в тюрьму?

Приняв стакан, я проглотил таблетку и сделал несколько жадных глотков.

– За несколько лет до распространения флевизма меня пригласили в частную клинику. Но приглашение было выслано не с целью получить рядового доктора, а для того, чтобы собрать команду по изучению новой болезни. Своеобразный эксперимент.

– Вы создали вирус?

– Конечно же, нет, – он прыснул. – Мы просто пытались понять его происхождение и особенности. Целей своего непосредственного начальника я не знал, но за себя мог поручиться.

Мужчина достал банку с какой-то самодельной вонючей жижей и принялся натирать ей салфетку. Потом он разрезал бинты на полосы и продолжил:

– Однако признаюсь... было что-то нечистое в этом всём. Эксперимент прошёл неудачно. Всех людей, которые были причастны к исследованиям, задержали. А самым смешным в этой истории стал тот факт, что моего начальника, человека, организовавшего исследование, отпустили на свободу.

Он встал позади кресла, заплёл мои влажные волосы в аккуратный пучок и резко ударил между лопатками. От неожиданности я согнулся.

– Выпрямись. Мне неудобно.

Я последовал приказу. Джонсон взял меня за подбородок, осторожно обработал края раны антисептиком, а затем приложил салфетку к ожогу на щеке, чтобы та едва касалась раны, и принялся закреплять её повязкой из бинтов.

– Неприятно, знаю. Но так у тебя больше шансов сохранить личико целым. Вот так... Нет, ты представляешь? Его отпустили на свободу! Никакой справедливости в этом мире.

Я видел такую повязку в книге Освальда о войне. Этим способом бинтовали солдат, потерявших глаз. Мой же был на месте, но Джонсон всё равно решил лишить меня широкого поля зрения.

– Идеально, – похвалил он сам себя. – Не скажешь «спасибо»?

– Спасибо.

– Ты мне нравишься всё больше и больше. Квинт! – бандит тут же пришёл на зов. – Сопроводи нашего гостя в его комнату. Запомни, Фирмино, тебе необходимо хорошенько отдохнуть. Так что на сегодня можешь быть свободен.

Я поспешил скорее убраться из проклятого кабинета. Квинт ничего не сказал, только одарил сочувствующим взглядом.

– Джонсон тяжёлый человек, – он всё же решил заговорить у двери в «мою» комнату. – Не бери в голову.

– Где Алекс? – вдруг спросил я.

Квинт вздохнул.

– Он там, в главном здании. Не знаю, сколько Джонсон собирается его держать, но на ночь вряд ли оставит. Холодно всё-таки.

– Квинт... я прошу тебя об одолжении.

– Нет-нет, никаких одолжений.

– Ti prego solo per una cosa.

– Нет.

– Per favore!

– Ты хоть понимаешь, как низко давить на самое больное место в моей душе? – Квинт сердито нахмурился. – Говори, чёрт с тобой.

– Помоги мне поговорить с Алексом... Я знаю, что ты хочешь послать меня куда подальше, но взгляни в мои глаза. Моя жизнь перевернулась. Алекс единственный человек, который способен принести мне покой. Я просто хочу убедиться, что он в порядке.

– Когда его уводили, ты не особо волновался.

– Что?.. Нет! Всё не так.

– Не оправдывайся. Если выпадет шанс как-то с ним пересечься, то я приду ближе к закату. А пока сиди смирно и не издавай ни звука.

– Спасибо, Квинт.

Он захлопнул дверь прямо перед носом и запер меня на два оборота. Всего два оборота отделяли меня от свободы... С ума сойти. Я лёг на кровать, где буквально пару часов назад лежал Алекс. Снова и снова в голове крутился тот разговор.

Я пытался найти какую-то новую деталь, чтобы помочь себе свыкнуться с правдой, но никак не выходило.

На самом деле в этом мудацком мире Алекс далеко не самый главный мудак. Так стоит ли мне писать о том, что он сказал?

– Фир, мне нужно кое-что тебе сказать. Наверное, самую важную вещь в моей жизни. Помнишь, когда я пошутил, что заражённый? Так вот... это была не шутка.

Я ожидал, что Алекс засмеётся, но он почему-то не смеялся. Вжался в угол, спрятав голые стопы под одеялом, и жаждал моего ответа.

– Такого не бывает.

– Бывает, к сожалению.

Сердце стучало в ушах, мешая сосредоточиться. Я давно уже понял всё, но из уст Алекса это казалось дикостью. Словно мой мозг отказывался принимать понятный для всех факт. И ведь я знал, знал! Не со вчерашнего дня, может, даже раньше, когда он изменился в глазах во время драки с Робертом. Или когда он говорил о заражённых на железной дороге. Или когда я увидел впервые его ожог.

– И зачем ты это говоришь?

– Чтобы ты узнал от меня, а не от Джонсона. И не считал потом предателем. Я никогда тебя не предавал.

Мне жизнь казалась нереалистичной картинкой, когда он говорил. Хотелось лечь и хорошенько всё обдумать, но я и так проспал слишком много времени.

– То есть, по твоему мнению я не должен тебя ненавидеть?

– Это твоё право, – поникши ответил Алекс. – Любить меня уж точно не за что. Но позволь мне объясниться. Я такой же человек, как и ты. Мне не чужды чувства, и мне тоже бывает страшно. Я боялся, что ты застрелишь меня, если узнаешь. Потому что я, как и все заражённые, испытываю голод. Мне нужно много еды, чтобы подавить это. А если еды нет, то я теряю контроль и ем людей... Я людоед, но не по своей воле. И я живу уже много лет, не в силах ничего изменить. Моё тело не растёт, а голод не утихает. Но я считаю, что даже такой человек... существо как я заслуживает жизни, пусть даже никто, кроме меня, так не считает.

Мне было нечего ответить. Я просто сидел и слушал, как срывается его дыхание и как в знакомом голосе появляются чужие для меня нотки.

– Если ты заражён, то почему разговариваешь?

– Я не знаю.

– И ты всё это время молча ел со мной из одной посуды, прекрасно зная, что я могу заразиться от твоей слюны?

– Ты иммунен.

– Но ты не знал этого!

– Если бы я хотел, чтобы ты заразился, то плюнул бы тебе в суп!

Мы оба обиженно заткнулись. Я не понимал сам себя, ведь вина лежала на мне с самого начала. Это я позволил ему обманывать. Прислуживал ему как собачка, а теперь удивлялся, почему он постоянно врал. Будь в моей голове хотя бы намёк на мозги, я бы не закрывал глаза на то, что происходит вокруг.

– Давай мы хотя бы раз не будем ругаться и бить друг друга. Я рассказал тебе правду, больше у меня нет секретов, – с каждым словом говорить ему становилось всё труднее. – Пожалуйста, прими меня таким. У меня нет ничего; от меня все отворачиваются. Я уничтожаю всё, к чему прикасаюсь. Мне просто нужно знать, что я заслужил право быть и... чтобы я тоже был кому-то нужен.

Из его глаз покатились крохотные слезинки. Он поджал губы и вытер слёзы бинтами на предплечьях, но тщетно. Я осторожно притянул его к себе за талию, обнимая, как никогда не решился бы обнять прежде: крепко и нежно, как меня обнимала в детстве мама.

Правда порой бывает совсем не приятной.