Запись одиннадцатая. Вечер
Как-то раз Алекс завёл разговор о фигурках, которые я вырезал из дерева.
– Научи меня, – капризно протянул он, перегибаясь через подлокотник дивана. – Хочу фигурку.
– Отстань, Алекс.
– Неужели тебе так сложно?
– Тебе всё равно не хватит терпения.
– Почему ты так в этом уверен?
– Потому что мистер «Мне скучно, развесели меня, Фир» неспособен и минуты усидеть на своей пятой точке.
– Зря ты так, – обиженно ответил он и, стуча костылями (а тогда он ещё ходил на костылях) вышел из гостиной.
Вернулся негодник через час и с ходу меня огорошил:
– А где пила?
– Какая пила?
– Любая.
– В гараже, но... Алекс, что ты задумал?
– Ничего.
И вновь ушёл. Я равнодушно пожал плечами и вернулся к аббатству Даунтон. В конце концов, если отпилит себе что-нибудь, то сам будет виноват. А если отпилит что-нибудь в доме? Незадача. Придётся ремонтировать. С другой стороны, это будет легче, чем запретить Алексу делать то, что он задумал.
– Фир! – надоедливый голос прозвучал совсем близко. – А где шершавая бумага?
– Наждачная, ты имеешь в виду?
– Угадал.
– В мастерской... но я тебе не разрешаю туда идти.
Алекс вздохнул.
– А если я уже зашёл?
Я приказал себе успокоиться. Отложил книгу и, взяв под руку блондина, направился в мастерскую.
– Что ты... ах, следовало догадаться. Тебя в детстве не учили, что прежде чем что-то трогать своими ручками, надо спрашивать разрешение?
– Ты не оставляешь мне выбора, bambino.
– Ещё раз меня так назовёшь, – я показал ему кулак, но он только расхохотался, садясь на табуретку.
– Смотри, Фирмино. Это я сам сделал, благодаря твоему пыльному учебнику.
На столе лежали неровно отпиленные кусочки дерева и инструменты. Понятия не имею, откуда он их достал, ведь большинство инструментов я считал без вести пропавшими. Самой главной гордостью Алекса был маленький круг, из-за плохо обработанных краёв больше напоминавший ромб.
– Предположим, я сделаю вид, будто это неплохо. Так... что должно получиться в итоге?
– Я хочу сделать кота. Обожаю котов.
– Не хочу тебя расстраивать...
– И не надо, – он улыбнулся. – Не все шедевры получаются с первого раза. Но поверь мне, я знаю, над чем работаю. Да, в таких делах я не совсем опытен, но не зря я на всю жизнь запомнил слова какого-то старика из Оплота. Тот дедушка занимался резьбой по дереву и развлекал детишек тем, что показывал, как это делается. Я тоже попал в разряд «детишек». Странно, как это произошло... но не суть. Он сказал, что «за любым мастером скрывается не столь талант, сколько умение вовремя закрывать уши и глаза». Понимаешь, что это значит?
– Просвети же.
– Нужно уметь уходить от всеобщего неодобрения. Сколько бы ты ни говорил, что я делаю многие вещи ужасно, я всё равно продолжаю их делать.
– Потому что тебе нравится играть на моих нервах.
– Потому что я независимый и уверенный в себе человек.
– Мусор за собой убрать не забудь, уверенный в себе человек, – хмыкнул я и оставил Алекса наедине с инструментами.
В тот день у Алекса так ничего толком и не вышло. Терпение, как я и полагал, не было его сильной стороной. Так что он разозлился, выкинул свою поделку, а через несколько часов, несмотря на мои протесты, полез её доставать. Теперь она стояла в его комнате, застенчиво улыбаясь зигзагообразной улыбкой.
Здесь осталось много вещей, напоминающих о нём. Поддавшись порыву, я хотел выкинуть всё: фигурку, рисунки, одежду, фотоаппарат и даже гитару. Но ведь вещи не виноваты, что их владелец – козёл.
Со временем я остыл. Первые два дня было очень тяжело пережить, но потом стало легче. Да, мне до сих пор сложно писать его имя, но ко всему можно привыкнуть. Я не хочу чувствовать себя виноватым, ибо знаю, что моей вины нет. Так почему я должен страдать? Моё тело перестало болеть после встречи с бандитом, и душа почти зажила. Я могу смело заявить, что начал жить, как прежде. Почти как прежде.
Иногда на меня нападала тоска. Я так привык к его компании, что, садясь ужинать, доставал вторую тарелку. Когда ложился спать и слышал посторонние звуки, списывал всё на Алекса. А потом вспоминал, что Алекс со мной больше не живёт. А ещё порой я садился в гостиной, чтобы немного отдохнуть после напряжённого рабочего дня, и всё ждал, когда в коридоре промелькнёт блондинистая макушка. Ждал-ждал, а она так и не появлялась.
А в остальном всё было хорошо. Только мороз усилился. Я топил печь. Вот и всё, о чём могу написать. Скучная у меня жизнь, но я вовсе не жалуюсь, наоборот: отсутствие новостей – уже хорошая новость. Я живу по такому принципу много лет.
Алекс, услышав такое, наверняка топнул бы ножкой и заверещал: «Нет, я не согласен!» Он считал своим священным долгом не соглашаться со мной. Однажды я застал его в гостиной за гитарой: он тихо пел, думая, что я его не слышу. В такие моменты голос его становился хриплым, грубым, будто он не поёт, а шепчет на последнем дыхании. Алекс пел что-то о расстоянии, о сгнивших душах, о своей слабости. Тогда я понял, что влюбился в звучание гитары. И понял, что за таким Алексом, я бы пошёл на край света.
– Почему ты не поёшь мне эти песни? – спросил я, стоя в дверном проёме.
Алекс вздрогнул и сбился с ритма, ударив мимо струн.
– Потому что тебе не понравится.
– Но мне нравится.
– Не-а. Тебе просто нравлюсь я.
Он выглядел так, будто его застукали за чем-то личным. Даже попытка отшутиться не спасла, поэтому он махнул на меня рукой и молча стал перебирать аккорды. Он не согласился со мной просто потому, что не хотел соглашаться. Так ему было проще уйти от серьёзной темы, избежать диалога, который он не желал начинать, даже если мне этот разговор был необходим. Эгоист, с какой стороны ни глянешь.
Редко сажусь за дневник дважды в день, но сегодня на меня напало желание рассказать ещё что-нибудь. Уже вечер, а всё ещё идёт дождь. Ржавые капли стучат по карнизу, не давая мне выйти на улицу. Чем же ещё заняться, если не приведением мыслей в порядок?
Я взял роман «Человек-невидимка» в розовой обложке, убрал волосы в пучок и укрылся потёртым пледом, забираясь с ногами в кресло. Хоть я и не любил подобный жанр, но захватывающий сюжет заставил меня прочесть её от корки до корки несколько лет назад. Тогда я был уверен, что не решусь перечитать книгу. И не решился бы, если все горячо любимые книги не были заучены наизусть. Я вздохнул. Получается, если они приелись уже сегодня, то через несколько лет я и вовсе их возненавижу? Не перечитывай их каждый день, я мог бы любить до конца жизни и не портить впечатление, выискивая опечатки в тексте.
Мне нужны новые книги! Я так преисполнился этой мыслью, что готов был прямо сейчас выбраться в город на их поиски. Но затянувшийся ливень за окном остановил меня. В таком случае остаётся только чердак... Я много раз объяснял, почему не любил туда подниматься. Но, быть может, время пришло? Не могу же я вечно избегать всего, что мне не нравится.
Я отложил книгу и плед в сторону. Взял свечу со стола и поднялся наверх. На чердаке было очень пыльно: я давно уже там не прибирался. Стоило провести по случайной коробке пальцем, и палец полностью покрывался белым слоем пыли. Да уж, Фирмино.
Я отодвинул несколько коробок и прошёл вглубь чердака. Здесь стояло кресло-качалка, накрытое серым куском ткани. Рэймонд любил спать в нём днями напролёт. Пройдя ещё дальше, я обнаружил алюминиевую рождественскую ёлку. Честно говоря, я был уверен, что её давно выбросили. Мы украшали её всего три раза, а потом как-то стало не до Рождества. Освальд рассказывал, что эту ёлку купила его бабушка в 1964 году. Ёлка всегда казалась мне необычной, а оттого очень красивой.
А что если я поставлю её в гостиную? Как восемь лет назад, когда Луиза украшала серебряные ветви большими голубыми шарами, а близнецы кругами носились по дому, споря, кому достанется право поставить звезду на верхушку. Я сидел тогда молча на диване и рассматривал вьющиеся по спине волосы Луизы. Она мне не нравилась, но не признать её красоту было бы неправильно.
Именно Луизе принадлежали исписанные примерами тетради, что тоже лежали на чердаке. Она обожала математику. Обожала летним утром лежать на веранде, раскинув вокруг себя книги, и придумывать задачки на логику.
Она любила математику, а Чарли любил её, поэтому они часто ссорились. Взрослые считали это забавным, но мне так никогда не казалось. Особенно когда я увидел Луизу плачущей в ванной. Я не мог говорить – просто смотрел на неё большими глазами. Она вытерла рукавом слёзы, ловя моё отражение в зеркале. Чарли ударил её, когда она в очередной раз ему нагрубила.
Жизнь в нашем маленьком домике была далёкой от идеала. После случая с Луизой я начал избегать близнецов и даже попытался подружиться с девушкой. Но она не относилась ко мне всерьёз. Забыла проступок Чарли и даже позволила ему обнимать себя за талию на общей фотографии. А я забыть это не мог.
Нет, всё же украшать ёлку – глупая идея. Тонкая ель будет смотреться уныло среди скудной обстановки гостиной. Никто не будет любоваться ею, не загадает желание, смотря на блеск игрушек. Так какой смысл?
Да, именно поэтому я прятал вещи на чердаке.
Я надеялся, что отпустил прошлое, но оно меня отпускать никак не хотело. Упав в кресло-качалку, я закрыл глаза и откинул голову на спинку, становясь частью пыльного чердака. Вот он я настоящий. Вытесненный из жизни старой техникой, потрескавшейся мебелью и зачитанными до дыр книгами. Хочу ли я быть таким? Вряд ли.
Я хочу стать частью толпы, а не теряться среди забытого всеми барахла. Хочу создать семью, чтобы просыпаться по утрам не в остывшем доме, а в объятьях дорогого человека. Неужели я многого прошу?
В общем, за сегодняшний вечер я так и не нашёл новых книг. Зато принёс в гостиную несколько пластинок и сломанный проигрыватель. Пусть не играет, но я чувствую присутствие музыки в доме. После ежедневной игры Алекса сложно привыкнуть к тишине.
А ещё в этот вечер я твёрдо решил, что начну сам строить свою судьбу. Я поеду в Лейтхилл и найду офис Освальда, ключ от которого лежал в моём комоде. Ведь нет ничего сокровенного, что не открылось бы.