Моника

Слух режет детский громкий плач, и я сразу оглядываюсь по сторонам. Удивлённо вздыхаю, осознав, что нахожусь вовсе не в своей палате. Я стою посреди широкого коридора, на бежевых стенах которого развешены разные детские рисунки. Провожу рукой по ним и стараюсь внимательно рассмотреть каждую деталь рисунков, чтобы понять, о чём же пытались рассказать дети через свои картины. Рассматриваю все рисунки и останавливаюсь возле одного, на котором нарисованы две маленькие девочки, похожие друг на друга. Их платьица нарисованы по-разному. На одной из девочек длинное белое платьице, закрывающее все участки её тела. Её глаза закрыты, а улыбка передаёт умиротворение. Другая девочка стоит позади неё. На ней чёрное коротенькое платье, открывающее вид на её пораненные ноги. Её глаза открыты, и в них нет ничего, кроме темноты, наводящей ужас. Они обе держат в своих маленьких ладошках алую розу, вниз по длинному стеблю которой течёт кровь. Рисунок нарисован детской рукой, но он передаёт столько боли и агрессии.

Перевожу взгляд на уголок листа и замечаю имя девочки, нарисовавшей этот рисунок. Мои руки, которые несколько минут назад находились в спокойном состоянии, начинают дрожать, как только я произношу собственное имя и фамилию.

— Вероника Гриффин «Детский Приют Шелвуда».

Вздрагиваю от резкого порыва ветра и перевожу взгляд на открытое окно. До невозможности сильный ветер начинает сдувать всё на своём пути, отклеивая рисунки от стен. Мои волосы спутываются и попадают мне в глаза. Я чувствую, как подол моей больничной рубашки начинает летать в разные стороны, не позволяя мне сделать шаг вперёд. Схватившись руками за стену, я стараюсь сопротивляться сильному порыву ветра. Закрываю уши и зажмуриваю глаза, вновь уловив детский плач, режущий мой слух.

— Прекратите! — оседаю на пол, всё также продолжая закрывать уши. — Пожалуйста, хватит!

В одно мгновение прекращается всё. Ветер больше не уносит меня, и плач больше не режет слух. Восстановив своё сбившееся дыхание, открываю глаза и начинаю часто моргать от непонимания. Я нахожусь не в коридоре детского приюта. Мои босые ноги стоят на влажной ледяной земле. Передо мной находится огромное кирпичное здание с большим количеством окон и дверей. Понимаю, что нахожусь во дворе того самого детского приюта, как только замечаю маленького мальчика, выглядывающего из окна и с надеждой во взгляде рассматривающего главные ворота, в надежде увидеть своих родителей. Что-то до боли знакомое колит сердце. Поднимаю голову к небу и даю себе возможность рассмотреть тёмное небо, заполненное устрашающими тучами. Я никогда в жизни не видела ночное небо, обсыпанное огромным количеством звёзд. Даже в ту самую ночь я находилась во власти дождя, не позволяющего мне увидеть ясное небо. 

По телу мгновенно пробегают мурашки, как только я улавливаю до жути противный скрип главных ворот, которые открываются, благодаря девушке, державшей в руках плачущего младенца, свёрнутого в серое одеяло. Плач, который так сильно был невыносим для моих ушей, принадлежал именно этому младенцу. Девушка с усталым видом на лице проходит мимо меня, привлекая внимание к её медицинской форме, напомнившей мне форму медицинского персонала «Психиатрической больницы Шелвуда». Я смотрела ей вслед и не могла понять, что связывает меня с этим плачущим младенцем и этим приютом.

— Иди за ней, Вероника! — агрессивный голос сестры, словно раскат грома, раздался с небес, заставляя меня схватиться за сердце от испуга.

— Я ничего не могу понять, Моника, — поднимаю голову вверх, позволяя ледяным капелькам начавшегося дождя попасть на моё лицо.

— Если ты пойдёшь за ней, ты вспомнишь многое, что смогла забыть, — её слова заставляют меня перевести взгляд на главную дверь кирпичного здания, в которую и зашла девушка.

Не прекращая чувствовать сильный холод, исходящей из земли, я медленными шагами иду вперёд навстречу своим воспоминаниям. Дойдя до красной двери, я останавливаюсь и пытаюсь справиться с противоречивыми мыслями.

— А что, если эти воспоминания запутают меня ещё сильнее, Моника? — произношу это, схватившись за ручку двери и пытаясь найти в ней опору.

— Хватит бояться встреч со своим прошлым. Ты должна узнать всю правду, — её слова заставляют меня открыть дверь.

Оказавшись внутри здания, я не ощутила никакого контраста температур. В приюте также безумно холодно, как и на улице. Вижу перед собой знакомую картину в виде широкого коридора с рисунками на стенах и большое окно напротив. Кирпичные стены должны хоть немного создавать атмосферу уюта, но мне, если честно, совсем не уютно здесь. Хочется уйти из этого места как можно скорее и больше никогда не приходить.

— Сестра Кассандра, мне нужна ваша помощь, — вижу, как две женские фигуры выходят из комнаты, расположенной в конце коридора, и прислушиваюсь к их разговору.

Женщина, стоявшая напротив девушки с младенцем в руках, была одета в монашеское облачение синего цвета. В её взгляде читалось непонимание к словам девушки. Плач младенца не прекращался, вызывая тем самым раздражение у шатенки, державшей его в руках.

— Эта девочка когда-нибудь успокоится или нет? — девушка начала раскачивать младенца в своих руках, пытаясь успокоить.

— Вы хотите отдать нам свою дочь? — упрёк в голосе женщины был явно заметен.

Девушка ухмыльнувшись, отрицательно помотала головой.

— Она не моя дочь, сестра. Я приехала сюда по просьбе доктора Брауна, принимавшего роды у Лоры Гриффин, пациентки «Психиатрической Больницы Шелвуда», в которой я работаю. Третьего февраля у неё родились близняшки, но одну из девочек не удалось спасти. Доктор сказал, что живая здоровая девочка ни в коем случае не должна находиться в руках у больной матери.

— А почему мать не может быть вместе со своим ребёнком? Какова степень её болезни? — женщина взяла с рук девушки младенца, укутанного в тёплое одеяло, и начала легонько его раскачивать, утихомиривая детский плач.

— Лора больна шизофренией. Она ни раз пыталась причинить себе вред и, возможно, когда-нибудь она и умрёт от собственных кошмаров.

Женщина укоризненно взглянула на медицинскую сестру и помотала головой.

— Прошу вас не говорить о смерти здесь. Это всё-таки детский приют!

— Извините, сестра Кассандра, — девушка виновато опустила свой взгляд и прикусила губу. — Если вы всё-таки решились взять девочку к себе в приют, я принесу все данные о Веронике Гриффин завтра утром.

— У неё красивое имя, — сестра смогла заставить маленькую девочку больше не плакать и провела пальцем по её щеке.

— Её так назвала Лора.

На одно мгновение моё сердце остановилось от полученной информации. Моя мама... Моя родная мать лечилась там же, где и я сейчас. Именно она придумала мне имя. Она была больна и не могла ничем себе помочь. Я ощущаю, как слёзы текут по моим щекам, оставляя за собой солёный привкус на губах. Моя мама не отказывалась от меня добровольно, меня забрали у неё насильно. У меня такое ощущение, будто в мою душу вкололи самый больной укол. Эти люди оставили ужасные следы в моей душе и в душе моей матери. Ещё с самого рождения я была обречена на одиночество. Моя родная сестра, которой я дарила тепло ещё в утробе матери, была рождена мёртвой. Меня лишили материнской любви, поселив в этот приют и превратив в жалкую сироту, у которой не было никого, кроме себя самой.

— Вот, видишь, Вероника. Иногда полезно вернуться в самое начало, чтобы разобраться в своём прошлом, — голос Моники заставляет меня стереть слёзы со щёк и успокоиться.

— Моника, наша мама жива? Мы сможем её увидеть когда-нибудь? — в моём голосе звучало столько надежды.

— Ты слишком наивна, дорогая. Когда-нибудь эта наивность сможет погубить тебя. Ты не должна позволить этому случиться, — Моника говорила уверенно. — Ты ведь сама слышала, что наша мама была больна и могла умереть от собственных рук. Во что бы мы обе не продолжали верить, она уже давно наложила на себя руки.

Услышав детский смех, я обернулась. Перед моим взором открылась картина в виде большой уютной комнаты, где маленькие дети развлекались. Они пытались отвлечь себя от мыслей о своих родителях.

Мой взгляд остановился на рисующей девочке с длинными чёрными волосами, сидящей за столом. Она была увлечена процессом рисования и не обращала внимания ни на кого. Её не интересовали игрушки и всякие развлечения других детей. Я медленными шагами подходила к ней, понимая, что иду навстречу к самой себе. Всем своим сердцем я чувствовала связь с этой девочкой, и это придавало быстроты моим шагам.

— Моника, как тебе мой рисунок? — девочка улыбнулась и положила красный карандаш, державший в руке обратно на стол.

В глубине души родилось какое-то странное чувство тепла от увиденного. Моя сестра была рядом со мной даже тогда, когда я оставалась совсем одна.

— Да, мне он тоже нравится, — она взяла чёрный карандаш и кривым почерком написала своё имя в углу листа, не переставая улыбаться.

Приглядевшись к рисунку, над которым она так сильно старалась, я поняла, что это тот самый рисунок, который я видела на стене приюта. Улыбнувшись, я огляделась вокруг и уловила не очень приятные слова детей в свою сторону.

— Она вновь разговаривает сама с собой. У этой девочки точно не все дома, — шёпот маленьких детей вынудил меня скорчить лицо от раздражения.

Никто не хотел понимать меня.

— Я с ней никогда не буду дружить, вдруг ещё сведёт меня с ума, — смех семилетних девочек и мальчиков был повсюду.

— Может, хватит? — мальчик с красивыми зелёными глазами и русыми волосами недовольно топнул ногой и подошёл к смеющимся надо мной детям. — Я тоже иногда разговариваю сам с собой и не считаю, что это повод называть Веронику сумасшедшей.

Слёзы счастья охватили меня, заставляя меня смешно шмыгнуть носом. Это он! Тот самый мальчик, который дал мне понять, что кроме моей сестры в моей жизни есть ещё один человек, которому я нужна.

— Вот и дружи сам с этой чокнутой, — дети закатили глаза и продолжили дальше играть в свои игрушки.

Мальчик улыбнувшись, посмотрел на маленькую копию меня, увлечённую рисованием, и сказал:

— Ну вот и буду.

Он сел рядом со мной и начал любоваться, отвлекая меня от моего рисунка.

— Кто ты? — в моём детском голосе слышалось столько обиды, что по моей спине прошла дрожь.

Мальчика не оттолкнул холодный тон с моей стороны. Он подсел ближе.

— Меня зовут Кай, — он улыбнулся, оголяя свои зубы и вызывая удивление на моём детском личике. — А тебя Вероника, я знаю.

Кай... Его звали Кай. Я смогла вспомнить его имя, и теперь в моей голове собрана вся картина знакомства с ним.

— И что ты хочешь от меня теперь? — мой безразличный тон вызвал смешок у Кая.

Он оторвал свой взгляд от рисунка и посмотрел в мои глаза. Помню тот взгляд, полный тепла и дружелюбия. Помню те изумрудные глаза, в которых я всегда улавливала яркий лучик света.

— Я хочу дружить с тобой, — Кай почесал свой затылок и мило надул щеки.

На моём детском личике впервые за долгое время появилась улыбка. Он смог заставить меня улыбнуться.

— Почему? Ты разве не думаешь, что я странная? — маленькая Вероника обиженно надула губки, взглянув на Кая из-под ресниц. 

Обладатель изумрудных глаз кивнул головой в знак согласия и произнёс:

— Думаю, но ведь я тоже странный, — он усмехнулся. — Две странные души могут создать крепкую дружбу.

Эти слова смогли разрушить стену, которую я построила, чтобы спрятаться ото всех.

Вздрогнув от звука громкой пощёчины, я повернула голову направо и в одно мгновение переместилась в другое забытое воспоминание. Женщина средних лет, одетая в длинную чёрную юбку и белую рубашку, била восьмилетнюю девочку по щеке, не обращая внимания на её слёзы.

— Чтобы я больше не видела, как ты на глазах у всех разговаривала сама с собой. Ты пугаешь взрослых, которые приходят сюда, чтобы удочерить вас. Ты навсегда останешься сиротой, если не прекратишь это!

Писклявый голос женщины вызывал у меня отвращение, так же как и сказанные ею слова. Девочкой, которая пыталась сдерживать свои слёзы, схватившись за ноющую от боли щеку, была я. Мне было страшно сказать что-нибудь в свою защиту, опасаясь вновь получить удар.

— Как вы можете так? Она же ничего плохого вам не сделала, — за моей спиной послышался знакомый голос, вызывающий в душе чувство тепла.

Я обернулась и увидела нахмуренного Кая, сжавшего кулаки.

— Она чуть не лишила меня зарплаты своими выходками, — женщина с ненавистью во взгляде посмотрела на плачущую девочку, приписывая ей все грехи этого мира.

— Вероника не виновата, что вы плохо выполняете свою работу, — холодный тон в голосе Кая поразил меня. — Если вы не прекратите избивать её, то причиной лишения вашей зарплаты стану я. Пойду и расскажу сестре Кассандре все ваши тайные издевательства над нами. Она не только лишит вас зарплаты, но и избавит вас от работы.

Женщина с удивлённым взглядом смотрела на десятилетнего мальчика, вступившегося за меня. Фыркнув что-то напоследок, она без всяких лишних слов оставила нас одних. Я была зрителем каждого своего забытого воспоминания, проходила каждый свой путь заново, чувствуя то же самое, что и в те времена. После того, как Кай подошёл ко мне, я погрузилась в его объятия. Чувствовать, как бьётся сердце родного тебе человека — это самое прекрасное, что я могла ощущать за всю свою жизнь.

— Я не смогу больше испытывать всю эту боль, Кай.

— Я всё-таки расскажу сестре Кассандре об избиениях этой противной Мегеры, — он зарылся пальцами в мои волосы, массируя голову и вызывая на моём лице улыбку.

— Не надо. Не хочу лишать её работы, — я шмыгнула носом и отстранилась от него. — Но Моника на твоей стороне.

— Моника всегда на моей стороне, когда речь идёт о чём-нибудь плохом, — засмеялся он.

— Ты прав, — я стёрла слёзы со своих щёк и улыбнулась.

— Вероника, когда-нибудь мы найдём тайный выход и сбежим отсюда вместе.

За одно мгновение я оказалась вновь на улице в ночное время суток и поёжилась от холода ветра, проносящегося мимо меня. Я не могла понять, как именно картины моих воспоминаний меняются. Как в кино, я смотрела на свою жизнь со стороны. Моё сердце начало биться со всей скоростью, будто я пробежала огромный марафон. Вокруг стояла абсолютная тишина, и только скрип главных ворот резал слух. Схватившись за свои плечи, я пыталась согреть себя от холода.

— Отпустите меня! — голос Кая мгновенно привлёк моё внимание на здание приюта. — Беги, Вероника!

Я попала в ту ночь, в которой нам и пришлось расстаться. Нас с Каем поймали, когда мы совершали побег из приюта. Точнее, поймать успели только его, а я смогла отбиться от схвативших меня охранников. Помню наше последнее соприкосновение рук, казавшееся до этого момента забытым.

Около меня, задыхаясь от бега, пробежала я же сама. Но только куда я убегала? В лапы суровой жизни, начавшейся с моего изнасилования мужчинами, вышедшими из бара поздней ночью? Мы с Каем мечтали о прекрасной жизни за стенами приюта, но в ту ночь даже звёзды не освещали мне дорогу. Перед глазами начало мутнеть, а в области затылка начала появляться пульсирующая боль. Схватившись за виски и закрыв глаза, я начала возвращаться из мира своих воспоминаний в реальность.

Я проснулась в холодном поту и с учащённым дыханием. На пальцах босых ног до сих пор чувствовался холод земли, а руки продолжали дрожать от страха.

— Ты очень долго спишь, — в моей палате раздался совсем незнакомый для меня женский голос.

Резко приняв сидячее положение, я опрокинула голову на стену и с удивлением взглянула на девушку, сидящую в углу моей палаты.

— Ты кто? — мой голос дрожал и звучал слабо, но моя собеседница услышала меня.

— Меня зовут Ламия! Я из соседней палаты.