часть 2
Темнота Токио, где огни неоновых вывесок смешивались с густым смогом, Ран и Риндо, братья, орудовавшие в глубинах криминального мира, устраивались в уютном кресле компании, тихо переговариваясь.
Ран, всегда рвущийся в бой, разжигал в себе ярость, а Риндо, более хладнокровный и рациональный, хоть и пытался играть роль голоса разума, всё равно понимал, что решение проблемы потребует не только хладнокровия, но и хитрости.
– Эта нахалка могла бы хоть немного стыдиться своего поведения, – сказал Ран, опуская взгляд на свою чашку кофе. Металлический оттенок напитка казался таким же холодным, как и его злость.
– И всё же, – произнёс Риндо, осторожно прикоснувшись к файлу, который они собрали о ней, – не понимаю, зачем тратить время на всякую ерунду.
После долгих поисков и информации от информаторов братья вышли на след беглянки, работающей в кафе в одном из тихих районов города.
Кафе на первый взгляд казалось безобидным местом, где нет ни намёка на криминальную деятельность.
– Ты уверен, что она придёт? – спросил Риндо, глядя в зеркало заднего вида своего чёрного «Майбаха». Настороженность его тона отражала осторожность их плана.
– Не сомневаюсь, – с ухмылкой ответил Ран, укоренив свою уверенность. – Она сдишком бесстрашная, раз связалась с "Бонтен".
Братья подошли к оформленному выходу из кафе, их лица скрывались в тени. Они приготовили записку и передали её через одного из официантов, который работал с той девчонкой.
Их уверенность подогревалась предвкушением того момента, когда их план наконец сработает.
Темнота окутывала Токио, как сумка преступного мира, и каждый уголок таил в себе тайны. Ран дождался, когда дверь кафе распахнулась и девушка, описанная Раном, появилась на пороге.
Когда он вышел из тени, преградив ей путь, он мгновение сомневался в своей решимости. Но, видя её недоумение и страх, собрался с силами. Он крепко держал её, а её сопротивление усиливало его уверенность.
– Спокойно, милая, – прошептал он, стараясь звучать убедительно. Он сам чувствовал, как сердце колотится в унисон, но понимал, что демонстрировать свою неуверенность было бы большой ошибкой.
Её осознание происходящего гасло под воздействием эфирной тряпки, она стремительно теряла сознание. Когда она обмякла в его руках, он перенес её к машине. Риндо, не произнося ни слова, открыл дверь, словно разделяя с братом это мгновение.
– Она действительно выглядит так, будто мало ест, – проговорил Риндо, когда Ран уложил её на заднем сиденье. Его тон вызывал легкое беспокойство.
– Меня это не интересует, – ответил Ран, отпуская дыхание. – Главное, чтобы она не проснулась раньше времени.
В дороге к дому царило молчание, и каждый из братьев, терзаемый собственными мыслями, понимал масштаб того, что они сделали. Каждый поворот вперед напоминал им о том, как неосторожные решения порой могут привести к фатальным последствиям.
По пути Риндо, чуть помолчав, снова спросил:
– Ты точно уверен, что всё будет в порядке?
Ран, держа взгляд на дороге, сдержанно произнес:
– Мы сделаем так, как решит Майки. Он не захочет ничего делать с ней, по крайней мере, я не знаю его замысел.
___________________
Когда они наконец прибыли, взгляды братьев пересеклись. Риндо, окинул комнату оценивающим взором, произнес:
– Она точно жива?
– Дышит, – ответил Ран, заглядывая в глаза девушки, пока она тяжело дышала, привязанная к батарее. Её лицо было бледным, но всё ещё искра безумства прослеживалась где-то в ней.
...
Когда сознание девушки, словно вынырнув из мутного омута, вернулось к ней, она ощутила неприятное покалывание в конечностях и резкую пульсацию в висках.
Окружающая обстановка была незнакомой и, мягко говоря, неприветливой.
Она находилась в просторной, но лишенной каких-либо излишеств комнате, обставленной лишь самым необходимым: кровать, старый комод, тусклый торшер. Сердце бешено колотилось в груди, словно загнанный зверь, а в голове хаотично роились обрывки воспоминаний. Самое неприятное — она была прикована верёвками к массивной чугунной батарее.
Стиснув зубы, она попыталась освободиться, дёрнула руками, но верёвки лишь затянулись туже. В её глазах вспыхнули злость и растерянность, но ни страха, ни паники она не испытывала. Не было времени на сантименты.
В этот момент в комнату вошёл парень. Его волосы, длиною до плеч и перекошены на бок, были белоснежными, выбеленными лунным светом.
Собравшись с духом, девушка обратилась к нему, и её голос звучал уверенно и спокойно, без каких-либо признаков страха.
– Кто вы? Где я? – спросила она, глядя прямо и испытующе.
Парень остановился, окинув ее внимательным взглядом, оценивая ее решимость и храбрость. Он подошел ближе, его лицо оставалось непроницаемым.
– Ты здесь по делу, – ответил он, его голос был тихим, но твёрдым. – Ты осквернила Санзу. А в «Бонтене» такое не прощается. Знаешь, что делают с такими, как ты?
Он сделал несколько шагов вперёд, приближаясь к ней, и, опустившись на колено, оказался прямо перед ней, его лицо было всего в нескольких сантиметрах от её лица.
– Убивают, – прошептал он, и его взгляд был холодным, как сталь.
В этот момент, когда его лицо казалось таким близким, когда слова прозвучали как смертный приговор, он вытащил из-за пояса пистолет и приставил дуло к ее лбу. Мир вокруг замер, время остановилось. Пульсация в ушах, казалось, заглушила все остальные звуки. Ее дыхание участилось, но страх так и не поселился в ее глазах. Она выдерживала этот смертоносный взгляд, словно была готова принять любой исход.
Парень с волосами цвета первого снега застыл на грани, казалось, вот-вот сорвётся курок, но что-то дрогнуло внутри. Пальцы, судорожно сжимавшие сталь пистолета, побелели до костяшек. В его глазах, затянутых пеленой усталости и какой-то неведомой тоски, мелькнуло подобие сожаления.
– Не смогу, – прохрипел он, голос сорвался, выдавая всю глубину внутренней бури. – Не мне решать твою участь. Расплату потребует тот, чью честь ты растоптала.
Он опустил оружие, но не отступил, словно освобождая сцену для развернувшейся трагедии. В его взгляде промелькнула тень раскаяния, прежде чем лицо вновь окаменело. Он отступил на шаг, уступая место неминуемому.
И словно по знаку, дверь распахнулась, впуская в комнату Санзу Харучие. Лицо, обычно искажённое безумной гримасой, сейчас было перекошено от боли и ярости. Его взгляд, лишь подчёркивали масштабы его унижения. В глазах бушевало пламя мести, готовое испепелить все вокруг.
Парень вошёл в комнату, его взгляд, как удавка, сжался на девушке, прикованной к батарее. Ни слова, лишь оценивающий, хищный взгляд, предвещающий неминуемую расправу.
– Ты... – начал он, голос хрипел, словно ржавый замок. – Ты посмела...
Эмоции захлестнули его, не давая закончить фразу. Он жадно вдохнул воздух, пытаясь унять дрожь.
– You dare to humiliate me, darling. (Ты посмела унизить меня, дорогуша) – процедил он сквозь зубы. – И теперь заплатишь за это сполна.
Он приближался медленно, каждое движение причиняло видимую боль. В глазах смешались страдание, гнев и отблеск безумия.
– Что ты хочешь? – спокойно спросила девушка, не отводя взгляда. Она не собиралась молить о пощаде, не собиралась выдавать свой страх.
Санзу усмехнулся, в его усмешке сквозила мука и, возможно, предвкушение.
– Я хочу, чтобы ты вкусила ту боль, что терзает меня, – прошипел он. – Чтобы молила о милосердии. Чтобы познала, что значит переходить дорогу «Бонтену».
Он повернулся к парню с белыми волосами, который, словно тень, застыл у стены.
–Оставь нас одних, Коко, – бросил Санзу, не сводя глаз с пленницы. – Я сам закончу этот фарс.
Коко, коротко кивнув, бесшумно покинул комнату, оставляя Санзу наедине со своей жертвой. За ним захлопнулась дверь, и в комнате воцарилась давящая тишина.
Санзу приблизился, его хромота стала ещё более заметной. Он окинул девушку изучающим взглядом, словно хищник, выбирающий наиболее уязвимое место.
– Ты знаешь, кто я? – прошептал он, голос обволакивал, словно ядовитый дым.
– Знаю, – ответила девушка, её взгляд оставался непоколебимым.
– И не боишься?
– Бояться – последнее, что имеет смысл, – проговорила она, бросив взгляд на пистолет, одиноко валявшийся на полу.
– Что ж, let's start (начнём)... – прорычал Санзу, в его глазах вспыхнул нездоровый блеск, и он медленно принялся раздевать девушку.
Санзу, словно зверь, медленно срывал с девушки одежду. В каждом его движении чувствовалась неистовая злоба, жажда мести за перенесенное унижение, словно яд, пропитавший его плоть.
Не стон, не мольба о пощаде не сорвались с ее губ. Она встретила его взгляд с ледяным спокойствием, непроницаемым, как зеркальная гладь замерзшего озера.
– Думаешь, молчание спасет тебя от расплаты? – прошипел Санзу, его голос сочился презрением.
– Я не собираюсь спасаться, – ответила она, голос ровный, словно натянутая струна. – Просто не вижу смысла тратить силы на слезы.
Усмешка искривила губы Санзу, болезненная гримаса, в которой смешались возбуждение и ненависть. Он продолжал, словно палач, срывая последние покровы, обнажая ее хрупкость перед своей яростью.
– Ты еще взвоешь, – выплюнул он, словно змея, – о каждой минуте, о каждой секунде, что я позволяю тебе дышать.
Со стола он схватил нож, сталь сверкнула в полумраке комнаты, отражая безумный огонь, плясавший в его глазах. Она замерла, ожидая удара, как птица, загипнотизированная взглядом хищника.
Но в этот момент дверь содрогнулась от громкого, настойчивого стука.
Взбешенный Санзу резко обернулся, словно его дернули за цепь.
– Who the hell is it?! (Кто там, к черту?!) – взревел он, его голос сорвался на хрип.
– Это я, – раздался за дверью спокойный, почти равнодушный голос. – Майки ждет тебя. Немедленно.
Ругательство застряло в горле Санзу. Неповиновение было невозможно. Он не смел ослушаться Майки. Бросив на девушку испепеляющий взгляд, он отшвырнул нож в сторону.
– It's not over yet (Это еще не конец) – прошипел он, словно змея, – ты никуда не денешься от меня.
Хромая, он вышел из комнаты, оставив ее прикованной к батарее, полуобнаженной, в объятиях страха. В этот миг она осталась наедине со своей уязвимостью, со своим отчаянием и слабой, едва теплящейся надеждой.
Когда шаги Санзу стихли, комнату окутала гнетущая и тягостная тишина. Лишь прерывистое дыхание и безумный стук сердца нарушали это зловещее безмолвие, напоминая о том, что внутри нее бушует буря. Она была одна, брошенная в это мрачное, холодное логово на произвол судьбы, лишенная всякой надежды на помощь или спасение.
Пытаясь обуздать дрожь, которая разрывала тело, она сосредоточилась на единственной мысли — выжить. Каждая клетка требовала этого, каждая мысль была направлена на поиск выхода, на план бегства из этого кошмара.
Но разум — этот упрямый и непокорный зверь — отказывался повиноваться. Внутри бушевал хаос, дирижируя симфонией ужаса, которая сковывала каждое ее движение, превращая волю в камень и парализуя все попытки сопротивляться.
Внутри нее боролись отчаяние и страх, словно два противника, схватившиеся в смертельной борьбе, — и все это происходило в тишине, которая казалась еще более зловещей из-за своей абсолютной неподвижности.
Взгляд лихорадочно скользнул по рукам, стиснутым ледяными объятиями батареи.
Освободиться — казалось, невозможной мечтой, миражом в этой бескрайней пустыне отчаяния, где каждый шаг к свободе встречал лишь новые препятствия.
Но ледяной ужас сковал ее, превратив в неподвижную статую, неспособную сделать ни шага. Страх цепко держал ее в своих объятиях, не позволяя даже моргнуть, не давая шанса на спасение.
Всё, что происходило с ней, казалось лишь мгновением из давно забытого прошлого, о котором она уже, казалось, успела забыть.
Но память — этот безжалостный охотник — возвращалась в ее сознание, напоминая о жестоких деталях своего безжалостного прошлого
Оставалась лишь одна надежда — ждать. Ждать его возвращения, ждать неизбежного, зловещей расплаты.
И одновременно — молить о невозможном: чтобы хоть кто-то узнал о ее положении, о том, что она оказалась запертой в этом кошмаре, в этом зловещем логове. Но все это казалось тщетным.