Дверь. Щелчок. Тьма.
Зеркало в прихожей показывало не меня.
Точнее, не ту меня, которую привыкли видеть.
Больше не девочка из последних парт.
Не тихая Мия с аккуратным хвостом и сведёнными плечами.
В отражении стояла та, кто поняла: ей больше нечего терять.
Распущенные волосы — горький шоколад с бликами — падали на плечи мягкими волнами, как струи темного какао.
Каждый локон я выпрямляла сама, сдерживая дрожь пальцев. Это был не просто образ — это была броня.
На губах — вызов, чуть смазанный блеском вишни.
В глазах — пламя, не вспышка, а жар, что копился неделями.
Кожаная юбка садилась на бёдра так, будто всегда принадлежала им.
Я чувствовала, как натягивается ткань, когда я делала шаг. Чувствовала себя как натянутая струна.
Белая блузка с вырезами на плечах оголяла кожу — чуть, намёком, ровно настолько, чтобы пульс стал слышнее.
А цепочка со звёздочкой на ключице сверкала при каждом движении, как указатель: «Смотри, но не трогай».
На каблуках я стояла выше.
Резче.
Острее.
Каждый шаг отдавался в позвоночнике — не болью, а решимостью.
Я повернулась боком к зеркалу, поджала губы.
Наклонила голову.
Словно встречалась с кем-то новой. С собой — теперьшней.
В этом взгляде отражалась не просто девочка.
Отражалась та, кто устала быть удобной.
Кто решила: хватит.
Больше не прятаться. Не молчать. Не держать себя на тормозах.
Из кухни донёсся голос мамы — осторожный, будто она заранее знала, что в ответ её ждет не та Мия, что жила с ней семнадцать лет:
— Ты уверена?
Я не отвела глаз от зеркала.
Улыбнулась.
Медленно.
Точно.
Как девочка, которая больше не просит разрешения.
— Абсолютно.
***
Школа замерла.
Сначала — тишина.
Звук моих каблуков в коридоре — щелчки по гробовой доске привычного образа.
Потом — шорохи, перешёптывания, локти в бок.
— Это Мия?
— Ты видел, как она сегодня выглядит?
— Чегооо?!
Глаза — на мне.
Я видела, как они следят за мной, даже когда стараются не смотреть.
Кто-то уронил ручку.
Кто-то прошептал "Охренеть".
Я шла уверенно, шаг за шагом, как будто в этом теле ходила всегда.
Как будто не вчера по десять раз переодевалась, сомневаясь.
Как будто всё — часть игры, в которой правила теперь мои.
Парни — смотрели, будто впервые видели, будто всё остальное было сном.
Девочки — пожирали глазами, в которых перемешались недоверие, зависть и лёгкий ужас.
Алина стояла у моего шкафчика.
В её руке застрял учебник.
Рот приоткрыт.
Брови приподняты.
— Ты...
Я остановилась рядом. Прислонилась плечом к шкафчику, медленно достала тетрадь.
Посмотрела прямо в её глаза и спокойно сказала:
— Я.
У неё дёрнулся подбородок. Но она промолчала. Потому что в этот момент я почувствовала его взгляд.
Саша.
Стоял у окна, опершись на подоконник.
Телефон в руке, экран гаснет.
Но он не смотрел в него.
Он смотрел на меня.
И это было не просто "оценил" —
Он видел.
Целиком.
От каблуков — к вырезам на плечах.
К цепочке.
К глазам.
Мы встретились взглядом — и всё вокруг сжалось.
Он не подошёл.
Не двинулся.
Но я знала:
внутри него сейчас рушилось что-то важное.
***
На физре я переодевалась нарочно медленно.
Новый костюм — чёрный, гладкий, облегающий, как кожа второй версии Мии.
Я видела своё отражение в зеркале раздевалки — и почти не узнавала.
Но это было не чужое.
Это было новое "я", которое ждало своего часа.
Когда я вышла, весь спортзал будто сделал вдох.
Дима — в двух шагах.
Он резко выпрямился, как будто удар тока.
Глаза расширились.
— Вау, Мия...
Я слегка коснулась его руки, проводя пальцами от запястья к локтю.
— Что, не узнал?
Он захлопнул рот, чтобы не выдать себя.
Засмеялся, чуть хрипло. Неловко.
И посмотрел на Сашу.
Как будто просил прощения.
Я тоже посмотрела.
Саша стоял в углу спортзала, у стены.
Плечи напряжены.
Ноги чуть расставлены.
Взгляд — не просто колкий, он прожигал.
И в следующее мгновение —
мяч, со всей силы, в стену.
С глухим грохотом, от которого вся группа подпрыгнула.
Игра началась.
Но теперь её правила были моими.
***
После урока Алина догнала меня в коридоре у душевых.
Говорила шёпотом, но так резко, что почти щипала словами:
— Ты в курсе, что Косолапов «поговорил» с Димой?
Я поставила сумку на скамью, не поворачиваясь.
— О чём?
— О том, чтобы он держал руки при себе.
Я повесила полотенце на крючок.
Медленно. Нарочито.
— И?
— И Дима вышел бледный. Даже не спорил. Просто молча кивнул и ушёл.
Как будто его душили — не руками, а взглядом.
Я обернулась, сдерживая улыбку, которая всё равно прорезалась.
— Отлично.
***
Я только вышла из душной раздевалки — и вдруг...
Рывок.
Чья-то рука схватила меня за запястье, обжигая кожей.
Шаг в сторону.
Дверь. Щелчок. Тьма.
Кладовка.
Тесная. Пыльная. Закрытая.
И воздух между нами — стал другим.
Загустел. Натянулся, как струна, готовая лопнуть.
Он стоял слишком близко.
Саша.
Тот самый.
Взгляд — как грозовое небо перед бурей.
Сжатые губы.
Руки — на грани срыва.
— Ты издеваешься?! — выплюнул хрипло, почти прошипел. — Ты серьёзно?
Я не отстранилась.
Не отшатнулась.
Не дёрнулась даже.
Я смотрела на него и чувствовала, как кровь грохочет в ушах.
— Тебе не нравится, как я выгляжу?
Он выдохнул сквозь зубы, как будто только этим сдерживал себя:
— Мне не нравится, как на тебя смотрят.
Мой голос был ледяным, острым:
— А тебе вообще какое дело?
И тогда он шагнул вперёд.
Вжался.
Прижал меня к стене.
Стена холодная.
Он — нет.
Он был как батарея, как костёр под кожей.
Грудь его поднималась быстро. Дышал, будто только что бежал.
Сердце — бьётся прямо у моего виска.
Я чувствовала, как оно стучит в его груди — в бешеном ритме.
— Ты знаешь, какое, — выдохнул он, почти не шевеля губами.
Я медленно наклонила голову, позволяя цепочке на шее скользнуть по коже:
— Пари закончилось, Косолапов.
Теперь я играю по своим правилам.
Он зарычал.
Низко. В груди.
Глаза вспыхнули, будто внутри щёлкнуло — и пошёл огонь.
— Тогда получай своё наказание, — выдохнул он.
И в следующую секунду —
Его губы впились в мою шею.
Горячо.
Резко.
Безумно.
Он не целовал.
Он оставлял след.
Метка. Клеймо.
Засос.
Так, будто хотел, чтобы каждый знал: это его.
Что бы я там себе ни воображала.
Я вдохнула резко, голова откинулась к стене — не от боли.
Нет.
От чего-то сильнее.
От осознания.
Он — потерян.
Для всех.
Кроме меня.
Моя рука взметнулась —
Пощёчина.
Чёткая. Звонкая.
Пальцы горели, как и его щека.
Он замер.
Взгляд в упор.
Дыхание тяжёлое.
Губы приоткрыты.
Глаза... потерянные. Живые. Настоящие.
— Ты... — начал он.
Я не дала ему договорить.
Шаг вперёд.
Рывок.
Мои ладони — на его лице.
Мои губы — на его.
Второй поцелуй.
Не украденный.
Выбранный.
Губы встретились — как искра и бензин.
Взрыв.
Он чуть отшатнулся — на долю секунды.
А потом потянулся сам.
Схватил меня за талию, сжал бёдра, будто боялся, что я исчезну.
Целовал, как будто больше нечем дышать.
Как будто все "до" было только репетицией.
Как будто сам не верил, как сильно хотел этого.
Его рука скользнула под блузку — не дальше, не нагло — просто чтобы коснуться кожи.
Просто, чтобы убедиться, что это не сон.
Мир вокруг растворился.
Остались только мы.
А потом —
Он отстранился.
Медленно.
Как будто обжёгся.
***
Когда я вышла из кладовки,
губы горели,
шея пульсировала,
а воздух казался влажным, электрическим, как перед грозой.
И я — внутри этой грозы.
Алина стояла у стены, прижавшись спиной к шкафчику.
Глаза — выпучены.
Рот — приоткрыт.
— Что... это было? — выдохнула она.
Я провела пальцем по коже на шее.
Засос.
Свежее пятно. Его.
И в сердце — не стыд.
Сила.
— Начало, — сказала я.
И пошла дальше.
Медленно. С каблуками.
Словно эта школа — сцена, и каждый шаг я ставлю на свой страх и риск.
Но теперь —
по своим правилам.