Вишнёвая пена

Не скажу, что жизнь обрела новые краски. При очередном трипе от таблеток было гораздо больше красок, чем от завязки. Но тривиальный быт начинает мне нравится. Этот мерзкий кофе, который он готовит по утрам. Ужасный, до трясучки омлет. Его пальцы, которые не оставляли моё тело в покое ни на час. Это приятно. Приятно осознавать, что есть кто-то, кто в таком же состоянии, как и ты. У кого в голове та же смесь боли и пугающих мыслей.

Я люблю, когда он стягивает с меня одежду, затем бельё, а следом все запреты, разрушая рамки морали.

Для нас больше нет понятия морали.

Я люблю то, как чудно сочетаются его иссиня черные волосы с желтыми глазами.

Я люблю забирать у него из рук утреннюю сигарету, выискивая на его лице бешенство.

Я так сильно старалась отвлекать его.

Каждый раз, когда я понимала, что без дорожки кокаина он сейчас разлетится на куски, я подставляла ему свою шею вместо наркотиков. Он отчаянно водил по ней носом, губами оставляя влажные следы. Поддавался грязной привычке.

Я не против быть его привычкой.

Казалось, вот так и будет. Вся наша рутина казалась до чёртиков правильной, несмотря на внутренние сдвиги.

Я не знала, что чуть позже я буду сплетать свои разорванные части в одно целое своими силами.

Я не знала, что тогда был последний день, когда я могла насладиться обезумевшим взглядом жёлтых глаз и наглыми руками.

Это был последний наш день.

Зимняя декабрьская ночь была беспокойна. Я то и дело срывалась в сидячее положение то от своих кошмаров, то из-за того, что Кирилл дрожал.

Я прижималась к нему сбоку, забирая часть тревоги себе. Или у меня не получалось. Я не знаю.

Когда на часах было ближе к трём я снова вернулась из кратковременного сна.

– Кир, ну что с тобой? Эй? – я провела холодной ладонью по его лбу, собирая бисеринки пота.

– С-спи, – его зубы застучали друг о друга с новой силой.

– С-с-спи, Лиз, – я вскочила, присаживаясь на диван, упираясь коленями.

– Кир, тебя лихорадит, твою мать, чего ты молчал? – с ужасом сдёргивая одеяло я обнаруживаю, что его ладонь, та, которая была дальняя от меня, сжимается в некотролируемой конвульсии.

– Я принесу обезбол, – я почти перескочила через него, чтобы добраться до кухни, но в последний момент парень хватает меня за руку дрожащей ладонью, останавливая на себе.

– Лиз, ложись спать. Это пройдёт, прости, что разбудил, – я сдержала порыв накричать на него. Осторожно отлепляю его руку и всё же встаю на ноги.

– Кирилл, просто прими мою помощь, – несколько секунд он лежит неподвижно, наверное пытаясь унять дрожь.

Его челюсть двинулась несколько раз, прежде чем он поднимется, возвышаясь надо мной.

– Лиз, просто ложись спать. Так должно быть. Этого не избежать, – его ладони легли на мои плечи, чуть сжимая.

– Я умоюсь и приду, прости, что разбудил тебя, – настойчивым нажатием он усадил меня на кровать, вынуждая смириться.

В последующем я буду корить себя за то ещё очень долго. За то, что поверила. За то, что в итоге уснула, не выдержав усталости. За то, что не поняла всей серьёзности.

Когда на небе зарождался первый свет в квартиру громко постучались, от чего я подорвалась, обнаруживая рядом пустоту.

Скомканные простыни на том месте, где должен был быть Кирилл.

Его нет.

Пробегая расстояние от кровати до коридора я поняла, что в ванной из крана течёт вода. Успокоение не пришло, когда я открыла дверь ванной и обнаружила там лишь мощный поток воды бьющий в раковину. Ничего нет. Никого.

А стук во входную дверь ещё сильнее раздражал, нагнетая атмосферу.

Казалось, будто где-то в коморке квартиры сидит специально обучёный человек и бьёт в барабан, чтобы мои нервы нахрен все разорвались.

Подтягивая на ходу спортивные штаны и поправляя футболку я направилась открывать, надеясь увидеть Кирилла, который просто вышел за сигаретами.

Надежда угасла, не успев разжечься.

На пороге я увидела своих родителей.

В один миг стены в узком коридоре сжались, подобно ловушке. Все проблемы, которые только могли произойти этим ранним утром, произошли.

Лепет матери я воспринимала сквозь толщу своей тревожности.

– Ну, и где твой благоверный? Накачал тебя наркотиками и бросил? – глаза метались по каждому уголку. Яркие вспышки проплывали перед ними, намекая, что вот-вот и я упаду в обморок.

– Собирайся, мы уходим, я засужу этого подонка, – женщина протолкнулась вглубь квартиры, то ли высматривая Кирилла, то ли оценивая условия нашего с ним проживания.

Я не могла ей помешать. Я ничего не могла.

Ноги подкосились, когда потерянный взгляд зацепился за ровно разглаженный лист бумаги, лежащий на тумбочке.

Кривые, корявые и размытые строки распространились по воздуху.

Это не его почерк. Это вовсе не та каллиграфия, которую я видела раньше.

Что-то небрежное. Неаккуратное. Начерканное на быструю руку.

В спешке.

И меня осенило.

Не прошло и доли секунды, как я схватила листок, запихивая его в карман штанов. Не успел отец и моргнуть, как я оттолкнула его в сторону пробиваясь к выходу.

– Куда? А ну стоять, дрянь малолетняя! – полетело мне в спину, когда я уже не слышала даже саму себя из-за стучащей жилы в шее.

В одних только тапочках штанах и футболке я выбежала из подъезда в минусовую температуру. Снег захрустел под моими ногами. Или это были мои ломающиеся кости.

Я знала, куда бежать. Я знала, где я его найду. Но я не знала, успею ли я.

Я запыхалась уже через двадцать метров, но не останавливалась даже из-за жгучей боли в груди.

Волосы рассыпались и с каждым шагом чёрными ядовитыми змеяли ползли к лицу, перекрывая вид на путь.

Яркий свет фар и скрип колёс по льду.

Я не успела среагировать даже для того, чтобы отскочить и, как следствие, меня бросило на капот.

– Ты вообще больная? Ну что за ёбнутые? Под ноги смотри, дура! –

Ещё с минуту я лежу и не могу понять осталась в живых или нет.

Лобовое стекло треснуло. Наверное он захочет сдереть с меня сумасшедший штраф. Холодно.

Очень сильно холодно.

Бешеная скорость моего дыхания на миг остановилась и я слезла с машины.

Рука, вероятно, должна болеть, потому что я врезалась ею прямо в стекло. Несколько осколков застряли в предплечьи.

Но я не могу даже подумать о боли.

Отряхиваю их здоровой рукой, царапая ещё и её.

Вдох.

Ещё вдох.

И ещё.

Лёгкие горят, но я снова прокладываю в своей голове маршрут до притона.

Даже если по мне сейчас проедет грузовик это не будет так больно, как то, если я не успею.

Я бегу так быстро, что кажется, будто за мной столб пыли. Словно, от моих громоздких шагов рушится мир позади. Словно весь город сейчас горит, а я убегаю по последних кирпичиках к нему.

В голове одна вязка мыслей. «Он не мог».

Иллюзийный апокалипсис продолжается, даже когда я всем телом валюсь на дверь притона, проникая внутрь.

Во всеобщем угаре невозможно что-то заметить и найти, но я понимаю, куда он пошел.

Я побежала, расталкивая народ, к «вишнёвой комнате», как я сама прозвала её у себя в голове.

Не замечая, как реки соли спускаются к моей шее и груди я остановилась перед закрытой дверью.

Комок, вперемешку с тошнотой встал в горле.

Рука, словно соединена с мощным перфоратором в дрожи потянулась к ручке.

Нажимать было больно из-за осколков.

Да, тогда я и почувствовала боль.

Мне хватило одного взгляда. Просто посмотреть. Увидеть. Чтобы мой рот искривился в боли.

Он так похож на скульптуру...

Мертвенно бледная кожа покрылась синими нитями вен.

Расслабленное выражение лица. Лохматые волосы.

И чёртова вишнёвая пена изо рта.

Она больше не стекает. Она просто застыла бордовыми струйками на его подбородке и ниже на одежде.

Пустой. Абсолютно пустой пакет, где были все таблетки, заставляет меня кричать так громко, что наверное я докричалась бы до него даже в ад.

На негнущихся ногах я подхожу к нему протягивая руки.

– Нет, нет, нет, нет, – я смотрю на его шею в надежде заметить движение. Нормальный кровоток. Что-то, что могло бы дать мне сил.

– Ты не можешь, ты, блять, не можешь

меня бросить, нет, Кирилл, – я стираю все с его лица, царапая кожу осколками, которые всё ещё в моей руке.

Я целую его, собирая губами эти же осколки.

Прислоняюсь к его груди, чтобы услышать то, что так сильно стучит у меня. Но у него не стучит.

– Кир, всё в порядке, ты в порядке, иди сюда, – от дикого давления в голове из моего носа начинает течь кровь. Всё пачкается в моей крови.

Кирилл не дышит.

Я не верю.

Я шептала проклятия и умоляла Бога вернуть его. Но мне никто не ответил.

Его холодное тело соприкасалось с моим не менее ледяным. Я громко дышала, надеясь так заставить его вдохнуть вместе со мной.

– Я так сильно тебя ненавижу, что больше никого в своей жизни не смогу так возненавидеть.

Ты представляешь? Я буду ненавидеть только тебя, Кир, – мои пальцы сжимали его волосы и безжизненная голова откидывалась назад.

– А моя мама хочет тебя посадить, мы же выиграем у неё суд, да? Выиграем и уедем отсюда, – в маленьком окне зараждалась жизнь. Солнце взошло достаточно высоко, чтобы кидать на нас с Кириллом ленивые лучи.

– Хочешь мы будем каждый день кушать твою блядскую острую пиццу? Честно, я не буду капризничать, – пустые обещания в пустой комнате висели ещё долго. Я говорила с ним. Но он молчал.

Он часто молчит, когда я с ним разговариваю. Из-за этого я часто злюсь.

Я лежала с ним до тех пор, пока нас не накрыла тень двух полицейских.

– Это та девчонка, которая была в ориентировке? – приглушённые звуки проникали в наше с Кириллом пространство и мне это не нравилось.

– Э-э, да, вроде она, не понятно ничего, вся в крови, – тёплые руки подняли моё лицо за подбородок, но я вывернулась.

– Да, точно она, забираем, – когда меня стали буквально отрывать от бездыханного тела я стала хныкать, как ребёнок. Я не могла здраво оценить ситуацию. Я всё ещё не верила.

Ну, как вы можете говорить о времени его смерти, если он здесь сидит, живее всех живых?

Я видела, как закрывают чёрный мешок с его телом. Как запечатывают молнию.

Как вычищают диван. И как фотографируют пустой пакет и место преступления. Они счасливы. Накрыли очередной притон. Заработали премию. Возможно даже повышение. Они не знают сути. Не знают моего Кирилла. Каким он он может быть. Как бывают нежны его руки. Каким спокойным и обволакивающем может быть его голос.

Они не знают, какого это. Проснуться и увидеть его рядом. Но я знаю.

Он не только наркоман. Он человек, который дал мне смысл жить.

И, как в самых клишированных фильмах я сидела в машине скорой помощи, которая на всю улицу сверкала мигалками. Я сжимала к руках клочек бумаги, пока медсестра подтирала кровь у меня из под носа.

Рваные, исковерканные, чужие, но так е родные буквы. Его.

Прости. Я думаю это слово должно быть первым в моей исповеди. Можно я не буду лить сюда сопли, а просто напишу по существу? Я думаю тебе сейчас не нужны лишние слёзы.

Спасибо. Последнее время со мной была ты. Я постоянно был в ожидании чего-то. На что-то надеялся. Я любил целовать твои губы. Мне было о ком заботиться, кроме себя. У меня был кто-то, кто постоянно заставлял меня гнаться за жизнью. Кто давал мне сдачи. Кто хотел меня, несмотря на жуткие синяки по всему телу и скверный характер.

Боже, спасибо, это было ахуенно.

Мне так жаль, что я слаб. Я просто трус. Я так хотел, чтоб ты была счастлива со мной. Но эта боль сильнее меня. Лиза, если бы ты только знала, как болят руки в местах уколов. Да мне хочется отрезать их нахуй.

Я всем сердцем надеюсь, что ты испытываешь не такую болезненную ломку.

Ты ведь не надумала ещё сдаться? Помнишь об обещании, которое я с тебя сорвал? Не забывай о нём пожалуйста, пусть хоть это останется для тебя от меня. Ты сильная. И я знаю, что ты всё стерпишь. Меня же терпела...

Знаешь, Лиз? Я плачу. Я лью слёзы на эту бумагу и не могу заставить себя остановиться. Ты так крепко уснула. Я надеюсь, ты сегодня выспишься. Ведь ты так плохо спишь последнее время.

Мать твою, как же я люблю твои волосы.

Какая же ты, блять, красивая. Какая у тебя алебастровая кожа. Я бы достал с того света любого, кто посмеет тебя обидеть. Разорвал бы на куски и запихнул бы с собой в могилу.

Я старался тебя защищать. Не знаю вышло ли у меня. Я не был примерным пай-мальчиком, но я пытался менять свою черноту на более серые тона.

Я не жалею, что тогда, казалось, сто лет назад, спиздил твою закладку.

Я не жалею, что позже узнал тебя в притоне и предложил судьбоносную сделку.

Я благодарен судьбе за то, что ты хоть на немного дала мне надежду на жизнь.

Я благодарен тебе, Елизавета.

Я старался. Но я слаб.

Передам «привет» Филу и «человеческое спасибо» за колёса.

Надеюсь, ты сможешь начать новую жизнь. Без торчков. Без меня.

Твой желтоглазый Кир.

Письмо выпало из рук. Кровь из носа полилась с новой силой.