Вишнёвая пена

Дни протекали очень медленно.

Ванильными соплями тянулись к полу, намереваясь превратиться в противную лужу. Первые два дня нашего «вместе» я держался, как мог. А было очень тяжело. Настолько, что порой ночью приходилось сбрасывать с себя хрупкое тело и бежать в ванную, подставляя шею под холодный душ, дабы не натворить глупостей.

Ночь.

Да, именно. В тёмное время суток было сложнее всего. Елизавета умудрялась заполнять собой все проплешины. Каким-то образом она отвлекала меня даже от самого себя и ради неё я держался молодцом.

А понимание, что ей тяжело не меньше меня ещё больше бодрило, кидая за шиворот кубики льда.

Я должен показать ей, что я, не то что сам не сорвусь, а ещё и её поддержу.

Хотя бы показать.

Мы много разговаривали. Начиная от банального быта, заканчивая обсуждением ощущений. Я знал, что это надо делать. Потому что, когда ты закрываешься в себе, начинает казаться, что проще соврать. Всем. И ей и себе.

Наши разговоры были чем-то похожим на психотерапевтический сеанс.

Мы не стеснялись вываливать друг на друга все накопившиеся проблемы, лишь бы не прекращать говорить.

Вот только о Кире я так и не решился рассказать. Это всё ещё болит. И, вероятно, никогда не заживёт.

Боль. Что ж, вернёмся к реальности.

На помощь пришли обезболивающие. Которые, к слову, нихрена не действовали. Работала лишь толика самовнушения, которая, после каждой выпитой таблетки твердила «тебе не больно, ты просто хочешь уколоться».

Ломка.

Так можно назвать тот эпизод моей жизни, который начался с подросткового возраста. День в день я искал, где бы найти дозу. И каждый раз было мало. И, блять, ничего не имело такой важности, как уколоться с утра.

В первый день я становлюсь раздражительным и злым. Это цветочки по сравнению с физическими ощущениями.

Героиновая ломка основана на боли. Постоянная и непрекращающаяся боль. Ощущаешь себя без кожи. Словно ты одна нервная система и больше ничего.

Где бы ты ни был. С кем бы ты не находился. Хочется рвать глотку в криках.

По началу это похоже на симптомы простуды. Чувство сильного дискомфорта. Постоянное напряжение в мышцах, особенно икроножных.

До такой степени, что приходилось падать на землю по среди белого дня, обращая на себя десятки заинтересованных, напуганных взглядов.

Мамочки уводили своих детей подальше от этого кошмара, а бабки охали, тыкая пальцем.

Привык. Не задевает.

Сильнейшее желание и буквальное безумие порой руководит не хуже той самой боли.

Любой ценой прекратить это дерьмо и лишь бы поскорее.

Именно поэтому наркоманы способны на многое. Воровство, грабежи, насилие, унижение, а самые отчаянные даже на убийство пойдут.

Поэтому я связался с наркоторговлей. Постоянный доступ к любому виду наркотиков грел мою душу, но никак не голову.

Я понимал, что любой мой провтык может обернуться пулей в лоб и сбросом с моста.

И то, что я уже с неделю не выхожу на связь само по себе не исчезнет.

Но об этом я позабочусь позже.

Сейчас надо быть таким стойким, как никогда. Я просто не могу предать её.

Наблюдая, как Лиза обнимает руками и ногами одеяло, я курил уже третью сигарету, которая, как и предыдущие, не принесла ни малейшего облегчения.

Оп, и дёрнула носиком. Почесала. Опять смешно скорчилась. Даже во сне не видать ей спокойной жизни.

Сняв футболку я осторожно отодвинул девушку к стенке, не нарушая таинство сна и улёгся рядом.

В горле жгло. Руки выкручивало так, что иногда и не мог сдерживать неконтролируемые судороги и это всё действие походило на обряд изгнания.

Я не знаю, когда наступает пик, потому что ровным счётом никогда не мог до него добраться, но сейчас для меня каждый день был самой острой вершиной абстиненции.

Мало, что помогало.

Кофе и сигареты вошли в рацион в двойных, а то и в тройных дозах.

Алкоголь я старался не употреблять в силу того, что становлюсь полнейшим неадекватом. А пугать Лизу ещё сильнее не хотелось.

Вот, вероятно, одна Лиза справлялась с моими нападками. То ли она видела изменения в моём настрое, то ли сама просто угадывала момент, но, как только становилось не по себе, она оказывалась на расстоянии вытянутой руки, а то и на минимальном расстоянии, приблизительно в нескольких миллиметрах.

Секс обрёл кардинально другое значение

Это не была близость в качестве разрядки. Это было настоящее спасение.

Я не думаю, что в мире есть ещё двое людей, которые так отчаянно хватаются друг за друга, вытаскивая из дерьма, как мы с ней.

Я клянусь, как только ты поймёшь, что такое секс с чувствами, ты не захочешь возвращаться к тому, что было «до».

Никакое слияние не имеет такого значения, как то, что происходит между нами. Когда при каждом моём толчке она доверчиво глядит в глаза и так отчаянно целует прямо в губы после этого. Когда в голове изобилие тех слов, которые думал, что уже никогда никому не скажу. Когда даже её обычные рутинные действия заводят меня то такой степени, что я беру её не отходя от места. Ей даже не надо напрягаться, чтобы вызвать у меня эрекцию. Всего одно касание. Одно слово в чуть более игривой интонации, чем обычно, и я снова срываю с неё одежду.

Она даже не понимает какой властью надо мной обладает.

А хотя нет, прекрасно понимает.

Воскресеным зимним утром она выходит  из ванной в обнажённом виде, специально покачивая бёдрами. Напевает какую-то песню своим тонким голосом. Распускает чёрные волосы, которые так хочется намотать на кулак.

Эта девушка определённо знает, что делает и делает это намеренно хорошо.

Специально нарывается.

Нет, девчонка просто ещё не поняла, как долго я трахал её в каждом сне и чем ей это грозит.

Никогда не был романтиком. Но я постоянно голодаю по ней.

Даже сейчас, обнимая её со спины я хочу разбудить, целуя в шею, чтобы услышать томный стон, которым она сшибает остатки моего самоконтроля.

Охуеть можно.

Вот и всё. Никак больше я не могу описать то, что я чувствую.

И слыша тихое сопение слева, я до утра тихо гонял мысли, чтобы ненароком не разбудить её. Ногти сжимали простыню под телом, а зубы тихо скрипели при малейшей попытке развести челюсть.

Я уснул в районе шести часов с острой необходимостью уколоться.

***

– Мне кажется, тебе пора прикупить одежды, – проталкивая в рот завтрак пролепетала девушка.

– Я настолько плохо одеваюсь? – угрюмое настроение сочилось сквозь фразы, несмотря на мои попытки возводить дамбы.

Лиза вытерла салфеткой уголки губ, спрятав улыбку.

– Просто следуйщая твоя футболка скоро окажется на мне, а потом разорванной тобой в мусорке, – я достал последнюю сигарету из пачки, признавая, что пора выйти в свет. Давно я не заходил в магазин с целью прикупить шмоток.

Куплю что-то для неё и себя. Как раз и деньги потратим, чтобы большая сумма, лежащая на тумбочке, не мозолила мне глаза, нашёптывая о том, сколько героина можно на неё купить.

– Собирайся, пойдём, – девушка подобно ребёнку захлопала в ладошки и ускакала в спальню, пока я сжимал край стола, в попытки перетянуть болевые ощущения из грудины в руки.

Не получилось. Забил хер. Пошёл одеваться.

***

– Ну, красиво же? – девушка битый час заставляла меня менять толстовки, чтобы угадать цвет, и после каждой новой блестяшки, её глаза сверкали ярче.

Дождавшись моего утвердительного кивка, она поправила на себе мою одежду и лукаво улыбнулась.

– Ты выбирай, а я найду себе что-то посимпатичнее, – я хотел бы возразить о том, что ей не нужны для этого шмотки, но всё же согласился. Она ведь девушка. Ей свойственно наряжаться.

Охранник вместе со мной провёл её взглядом, да так, что захотелось чайной ложкой достать его глаза, сварить их и вставить обратно безжизненным органом.

Ревность? Ещё какая. И с каждым днём я не хочу ни с кем делиться. Хочу закрыть её в своей квартире. В крайнем случае приковать к батарее, но лишь бы не ловить на её заднице взгляды этих животных. «Вы абсолютно её не знаете и никогда не узнаете лучше, чем я» неслось в голове с дикой скоростью.

И когда Лиза скрылась за бесконечными рядами одежды я стал снимать толстовку.

Глаза зацепились за руки, на которых даже не думали стягиваться синяки. Всё тот же зелёно-синий.

Мышцы схватило судорогами, словно кто-то вогнал сверкающие иголки под ногти.

Беспомощный хрип вырвался из груди, из-за чего пришлось плотно сомкнуть губы.

Девушка консультант, сидя за прилавком обвела меня испуганным взглядом, а её рука под столом, вероятно, накрыла кнопку вызова охраны.

Пришлось неловко улыбнуться и расправить плечи, якобы я совсем не наркоман, нет, просто вдохнул слишком много воздуха.

Сдержав порыв согнуться пополам, я развернулся и пошел к примерочным.

Думаю, выглядело это странно. Я словно соткан из порванных связок. Словно во мне нет скелета, одни лишь обожжённые ткани.

Я абсолютно не совру, если скажу, что дальше мне просто захотелось выблевать все свои внутренности от следующей картины.

Я замер потеряв дыхание напрочь, когда белая шторка примерочной чуть приоткрылась.

«Посимпатичнее» значило «чтобы у тебя башку сорвало нахуй».

Я даже не могу прировнять её ни к одному земному существу, потому что не видел ещё ничего подобного. Смущённые глаза выглядывали на меня из-за шторки, пока я терял всё самообладание.

Я бы поменялся с ней глазами, чтобы она поняла, какой я вижу её.

Я облизнул пересохшие губы, не давая отчёт за дальнейшие действия.

Решительныи шагом я ступил к ней, закрываясь от глаз покупателей и консультантов тонким полотном.

Ярко красное вызывающее платье, которое она нашла среди всех возможных нарядов служило для меня красной тряпкой. Которую надо тут же снять.

– Кир, мы же в магазине, – слушать её не хотелось, поэтому я поспешил перебить её жалкое сопротивление поцелуем. Тонкие бретельки, которые держали шёлковую ткань на её теле чуть приспустились, открывая для меня её чертовски острые плечи и ключицы.

Я развернул Лизу лицом к большому зеркалу и она уткнулась в него щекой.

Я прошёлся рукой по её бедру, поднимая выше под платье. Тихий вздох и зеркало запотевает от её дыхания.

– Только, умоляю, не кричи, – я коснулся губами её плеча и остановился пальцами на талии. Хотелось прикоснуться к каждой грёбанной клеточке её тела. Закрепить права на каждом крохотном участке кожи. Отдать ей не меньше, чем заберёт. Хотелось совсем не секса. Это слишком неправильное и несовершенное слово. Это не о тех плотских утехах и пошлостях.

Ох, моя маленькая непослушная Елизавета. Как только я вошёл она выпустила хриплый полустон и мне пришлось накрыть её рот ладонью.

Я с удовольствием послушал бы твой голосок, но только не сейчас.

Аморальщина и похоть. И вместе с этим она самый чистый и наивный ангел, который краснеет от любого моего касания. И мне чертовски это нравится.

Животное желание закрыть её от чужих глаз и никогда ни с кем не делится. Даже глазком не давать взглянуть. Потому что только моё. И это чёртово красное платье, которое так охуительно село на ней, чтобы не надевала ни для кого, кроме меня. И чтобы больше никто не видел, как же сексуально она закатывает глаза, когда я вхожу до упора.

Только моё.

Я не мог свести глаз с отражения. Всё казалось до чёртиков правильным. То, как она прикусывает мои пальцы и то, как двигается навстречу. Думаю, обычный человек просто не выдержал бы того животного напряжения внутри и разорвался на рваные ошмётки.

Елизавета, с каждым разом я понимаю, что ты достойна лучшего. Лучшей жизни. Не такой.

Ты достойна доброго и заботливого парня, а не меня – вспыльчивого, не стабильного и хватающегося за ниточки жизни, обрывая их в чертям.

Я бываю грубым. Часто я вижу, как она пугается, глядя на мои сумасшедшие глаза и после пытается найти причину моей злости в себе. Но поверь, в моей глупой злости виноват лишь я. Наши взгляды во многом расходятся. Мне это не нравится. Я хочу перевоспитать её по своему. Эгоистичная мразь? В точку, ребят, в самую точку.

Она вытаскивает меня из трясины и тьмы, пока я топлю её в собственных переживаниях. Она часто говорит о моих глазах, придавая страшно сильное значение их желтизне, что меня самого всегда раздражало. Она так часто акцентировала на мелочах, что я и сам невольно перенимал её привычки.

Её детская наивность поражала меня. Ведь эта девочка не первый день купается в водовороте с бездной в конце.

Она должна была бы окрепнуть и ожесточиться к этому миру, но все ещё оставалась открытой и ранимой.

И даже сейчас, когда мы занимались животным сексом прямо в примерочной, она умудрялась смотреть на меня ангельским взглядом, выпуская мне в грудь несколько пуль.

На вылет.

Я думал, что сложно описать свои чувства, когда вместо них внутри лишь пустота, но сложнее это сделать, когда их так много, что все спутываются в один сплошной комок обнажённых нервов.

– Елизавета, хватит царапать мне шею, – девушка лишь громко хохотнула, заставляя меня снова закрыть её рот рукой.

Я кончил прямо в неё, попросту потому что не смог остановиться. Да как тут остановишься, когда получаешь такую мощную отдачу? 

Я ломался с ней на части со скоростью, близкой к скорости звука и тут же собирался обратно, как разбитый стакан в обратной съёмке.

Рядом. Мне хочется всегда быть с ней рядом. Ежесекундно. Беспрерывно.

И всё вокруг не имеет значения. Всё смешалось с фоновым шумом.

Важна только её родинка чуть выше плеча.