Вишнёвая пена

Кирилл сидел, сгорбившись в спине. Я на секунду прекратила натягивать одежду и замерла.
– То есть, как? На реабилитацию? В смысле с-совсем? – я, которая за секунду до этого страшного вопроса хотела упороться таблетками, напряглась не хуже первой струны на гитаре, от которой пальцы постоянно находятся в состоянии мяса.
Его вопрос вышиб ногой в спину во время побега. Во время моего личного побега от себя же.
Я совершенно точно знала, что вся эта канитель закончится или рехабом или смертью. И меня, чёрт возьми, пугало и то, и другое.
Паника захватывала в кольцо не хуже змеи, которая обматывает жертву своим телом, ломая кости в крошку.
Конечно, Кирилл чуть успокоил мои припадки, но надолго ли?
Мы вдвоем сидим на пороховой бочке, балуясь со спичками.

– Ты же умная, должна понимать, к чему всё идёт, – меня начинало трясти только от мысли, что придётся терпеть.
А терпеть я не умею.

Даже во времена, когда было трудно что-то достать, а никакого Кирилла под рукой не было, я закладывала личные вещи, чтобы хоть немного унять боль.
Потому что она была адская. Даже не так. В аду было бы легче находится, чем в собственной комнате, загибаясь от агонии.
А идти на это добровольно с целью призрачного выздоровления боялись все.
Не каждый может пережить то, что творится с организмом во время жёсткой ломки. Не факт, что Кирилл сможет. Не то, что я.

Но больше меня пугало не это, а то, с чего вдруг в его голову пришла эта мысль...

Поправив лямки майки я осторожно подошла к нему, затрагивая ногтями обнажённые плечи и опираясь на его спину сзади.

– Неужто Кирочка влюбился? Жить захотел? Попробовал вкус чего-то нового? – я склонилась над ним, ощущая острое чувство опасности. Это был стервозный до жути вопрос с манипулятивной интонацией, за которую я себя ненавижу.
Я знала, что говорю лишнее и вывожу его на эмоции, и я делала это специально.

Его тяжёлый вздох, содрогнул наши тела. Я ждала реакции, но он неподвижно сидел.
Я касалась его шеи и плеч, понимая, что перед глазами всё медленно заплывает от слёз.
Стерва перестала владеть разумом.
Вернулась Лиза.
В голове в муках бился вопрос:

«А ты не влюбилась, дура?»

Парень обхватил свои пальцы вокруг моей руки и прижал к своему лицу.
Моя кожа горела и плавилась в местах соприкосновения с его руками. В какой-то момент мне даже стали казаться ярко выраженные волдыри и ожоги.
Его губы скользнули по внешней стороне ладони уходя с запястья ближе к пальцам. Я не двигалась, касаясь щекой его волос.

Он целовал мои руки, а я тихонько дышала в его ушко.
И даже когда на моих ладонях появились его слёзы, момент не стал от этого чем-то неправильным. 
Безысходность горячей лавой прожигала сознание, заполняя пустоты жгучей жидкостью. Я никаким образом не посмела бы стыдить его за слёзы. Потому что прекрасно понимала, как сложно держать всё в заплесневевшей коробке на десятью замках под названием душа.
В тот момент беспомощность ощущалась как никогда.
Мы словно голуби, которые вляпались в черную смолу, перепачкав крылья и пешком на тонких, хрупких, как солома, лапках ищем путь к воде.

Мы плакали вдвоём так искренне, как никогда ранее.
Я прижимались грудью к его спине, вслушиваясь в мощно бьющий пульс.

– Я не смогу, – прошептала я, борясь с подступающими всхлипами. Парень выпустил мои руки и развернулся ко мне.
Его лицо было абсолютно белым. Он словно уже был при смерти. Или уже умер.
Только глаза искрились вишнёвыми воспалёнными капиллярами.

– Я не смогу, а ты как раз сможешь, – он захватил моё лицо в ладони, внимательно всматриваясь.
Никогда он ещё не был таким оголённым передо мной. Абсолютно никаких оболочек и защит. Это был он настоящий.

– Я каждый день колю вену, на мне уже места живого нет, а ты ещё можешь слезть, – он стирал мои слёзы, пока я мотала головой.

Я не смогу.

Я слабая.

Он касался моих век, губ, бровей. А я умирала. Он воздействовал на меня, как радиоактивное излучения. Лучевая болезнь поражала всё, от мозга к сердцу.
Конечности отмирали, а внутренние органы разъедались словно от кислоты.

– Ты хоть понимаешь, какая это боль? Кирилл, я не смогу, не проси меня об этом, пожалуйста, – я вырвалась из его рук, чтобы прийти в себя.
Он имел удивительную способность твёрдо отдавать приказы, но сейчас он просто просил.

– Закладку твою я тогда нашёл, – сквозь болезненную гримасу на его лице скользнуло подобие улыбки, вырвавшееся вместе с признанием.

– Ты самый противный человек, которого я знаю, – резким движением я приблизилась и коснулась губами его губ.
– А у тебя так много друзей? – с ехидной улыбкой выпалил парень.
– Друзей? Ты охренел? Друзей?! – с несдержанным смехом и с визами от его пальцев, которые втыкались в мои рёбра, я стала шуточно быть его по груди, подхватывая волну смеха, но Кирилл пресёк все мои попытки нанести удары.
Он поднялся со стула, подхватывая меня на руки, заставляя цепляться за него.

Это было беспомощным действием, якобы всё не катится в пропасть.

– Я сейчас брошу тебя, держись, – мы дурачились, как дети. Смеялись, кусались, целовались.
Он кружил меня по своей кухне, угрожая выкинуть меня из окна, а я с криками хваталась за его шею, хоть и вылететь с первого этажа было не очень-то и  страшно.

И когда Кирилл с рваным дыханием опустил меня на широкий подоконник я решилась.

– Кир, я подумаю. Правда, просто дай мне время, – серьёзный тон в разговор вернулся резко, придавливая собой всё веселье.
Одними лишь губами он прошептал то, что пулей между глаз вышибло мозги на ближайшую стену, превращая их в леженящую душу картину из месива.
То, что своей остротой может в одно движение вспороть мне брюхо.
То, что я потом буду повторять себе перед сном.

Я не дала вырваться этим громким, подающим надежды, словам, снова касаясь его губ.

Так мы и наобещали друг другу всего разного, а после отправились в комнату, прихватывая с собой несколько запакованых пакетов.

***
– Высыпай! – в приподнятом настроении мы соревновались в том, кто ровнее сделает дорожку. Ничего не спрашивайте. У нас своя романтика.

Словив уже второй приход мы продолжили сыпать кокаин на деревянный стол, стуча кредиткой по поверхности.

– Так не честно, давай кто первый в вену попадёт? – ухмыльнулся Кирилл и мне это показалось такой смешной шуткой, что я не стесняясь засмеялась, ударяя кулаками по столу, выбивая кристаллики из общего строя.

– Я серьёзно, давай попробуем? – чуть тише и с иной интонацией.

Я бы даже откинула тот факт, что я кололась лишь единожды, но ведь он сам ещё недавно был решительно настроен уходить от этого.

– Кир, ты у-уверен? – я запнулась из-за сводящей судороги в скулах, внимательно вглядываясь в парня.
– Это будет последним разом, ну или предпоследним, – он окинул взглядом мои руки и я невольно повторила за ним.
– Всё хорошо, я введу тебе меньше, – он доверительно нежно взял меня за руку и потащил на диван.
Я повиновалась, полностью растворяясь то ли от его действий, то ли от подействовавшего порошка.
В такие моменты чувствуешь себя персонажем книги или фильма, в котором в подвале дома главных героев слышны устрашающие звуки, но люди с беспросветной тупостью и словно с повязкой на глазах, ступают к смерти.

Он посадил меня перед собой, обнимая ногами, так, чтобы мы были максимально близко.
Стащив с себя ремень он стал бережно стягивать мою руку, пережимая кожу.
– Будет немного больно сначала, – я слабо хихикнула, понимая, что игла это последнее, что может причинить мне боль.

С первого раза находя точное место он сделал укол, выдавливая содержимое шприца, пока я второй рукай нелепо касалась его лица, которое в этот момент мне показалось чертовски красивым.

Ещё немного выждав моей реакции он повторил сие действо с собой.
Хотелось спать. Сильно клонило в сон, а наркотик, двигавшийся по венам, только сильнее укачивал.
Параллельно с сонным состоянием я чётко ощущала, как сильно разбушевалось сердце. Настолько сильно, что когда мы вместе легли, укрывшись тонкой простынёй, грудь буквально грохотала от сильных ударов.
Я стала громко дышать, чтобы ещё сильнее разогнать пульс. Знаете? Это то же, что и слушать грустную песню, когда хочется плакать. Это то же, что и оторвать торчащую нитку из одежды, вместо того, чтобы её прижечь.

Я намерено делала себе хуже.

Я не знаю, спал ли тогда Кирилл, но я потеряла связь с сознанием спустя девять пробежавших в коридоре глюков.

****

То ли простыня решила удушить меня, то ли я её. Но когда я открыла глаза на шее была петля из постельного белья.

В горле словно образовались трещины из-за сухости. Я шмыгнула носом, проверяя способность дышать и была приятно удивлена. Ведь то количество наркоты, которое мы вчера выжрали, не вкладывалось в голове.
По крайней мере, для меня.

Всё в той же майке и трусах я отправилась на поиски жидкости. И, разумеется, Кирилла.

Уже топая босыми ногами по коридору я услышала странные тарабанящие звуки.
Заворачивая за угол я обратила свой взор на странную картину. Нет, не та, которая была моим серым веществом на стене после вчерашнего.

Кирилл сидел на диванчике и перебирал монеты. По всей видимости старинные.
Не желая доброго утра, я ступила прямиком к раковине.
Прямо с крана и стала жадно глотать воду.
– Как самочувствие? – парень отвлёкся от сортировки денег и посмотрел на меня страдающую.
– Бывало и похуже, – соврала я.
Было в самом деле плохо. В желудке мутило, а горло сжималось даже после залитой в него жидкости.
Я вытерла подбородок, по которому потекла тонкая струйка воды и подошла к столу.
– Дела наши плохи, – я заложу сегодня монеты и продам остатки товара, но этих денег всё равно будет мало, – я вздохнула с осознанием, что у родителей больше ни гроша нельзя попросить.

– А у тебя есть родные, которые могут дать в долг? Может родители? – я задала давно интересующий меня вопрос. Где же его родители?
Эта квартира его собственная, а такой жизнью он вряд ли заработал на неё сам.
Значит она досталась ему либо в наследство либо от государства, если он рос в детском доме.

– Мои родители давно умерли, – я проглотила язык, сдирживая посыпавшиеся в голову вопросы.
– Мне было шестнадцать и это уже не важно, – он продолжил считать деньги,
уклоняясь от углубления в тему. Да я и не стала бы выпрашивать подробностей.

– И что мы делать будем? – я села на табуретку напротив парня, складывая руки в замок на столе.
– Пойдём на работу и как прилежные семьянины будем зарабатывать и копить на машину? – Кирилл болезненно улыбнулся, явно что-то замышляя.

– Я похож на прилежного семьянина? – я улыбнулась, легонько кивая.
– У меня есть план получше, – парень поднялся и быстро чмокнул меня в лоб, подходя к плите, чтобы приготовить кофе.
Я заняла его место, откидывая голову, которая, казалось, превратилась в огромный камень, так и норовящий упасть на пол.
Я стала массировать виски, чтобы хоть как-то ослабить давление и на глаза мне попался шприц лежащий на другом конце дивана.
Я конечно вчера не была дотошно внимательна до деталей, но, на сколько я помню, его здесь не было. Возникает вопрос.

– Кирилл? – он развернулся ко мне с туркой в руках.
– Что это? – я взяла в руки улики утреннего преступления, поднимая их на уровень его глаз.
Непринуждённость ушла также быстро, как и образовалась.
Парень подошёл ближе, опираясь руками на стол.
– А сама не видишь? – эта желчь в его речи уже порядком поднадоела. Как только он возвращался в своё привычное состояние, на нас двоих накатывал холод.
Его пальцы чуть сжались на деревянной поверхности, клянусь, если смотреть слишком долго на побелевшие подушечки его пальцев из под них начнёт расползаться сначала белый иней, а потом плотная корочка льда.

В нём было столько холода, что всё живое по близости гибло.

Набравшись смелости я поднялась в полный рост, не сводя глаз с его лица.
Пора воплощать в жизнь то, что он задумал. Пусть даже я сама не до конца ещё прониклась этой идеей.

Пусть в моей голое пока нет ничего кроме отрицания.

– Кир, ты сейчас пойдёшь в притон и продашь весь героин, который у тебя остался, а лучше я это сделаю вместе с тобой, – его челюсть слегка двинулась и я была готова к ответному удару.
Я была готова выдержать его и, в случае чего, отбиться.

– Ты же сам так хотел, почему отступаешь? Ты сказал, что вчера был последний раз. Неужели ты струсил? – я подошла ближе, касаясь его напряжённых плеч.
– А тебе не страшно? – его голос чуть оттаял, но между строк всё равно читалась вражеская интонация.
– Мне пиздец как страшно, – мне страшнее, чем тебе в миллион раз, как ты на понимаешь? Но я вдохнула то, что ты вчера так мотивирующе выплёскивал.

Я поверила.

И я продолжила наступать.

– Если ты не согласен на больницу, то давай хотя бы сами попробуем, я помогу тебе, а ты мне, пожалуйста, – я прижалась к его телу, в надежде, что он не отбросит меня в ближайшую стену, раскрошив при этом голову.
Но Кирилл, наконец отпустил стол и оставил руки висеть ненужными частями тела.

– Почему ты всё ещё здесь, Елизавета? Почему ты не оборвала связь со мной ещё когда я оставил тебя одну в этой квартире? Я ничего не могу тебе дать ни спасения, ни правильной любви. Всё, что ты можешь от меня ожидать – это временное забвение от твоей боли.

– Мне ничего не нужно от тебя, сделай это для себя, – каким бы циником он не казался мне с начала нашего знакомства – это совсем не то, что я вижу сейчас. И с каждым днём всё больше для себя узнаю.

Вероятно, переборов себя, парень всё же поднял безжизненные руки и сильнее прижал наши тела.

– И мне нахрен не сдалась твоя правильная любовь. Я хочу той, которую ты мне даёшь.