Вишнёвая пена

Домашний арест. Слёзные извинения. Недоверие.

Никто даже слушать не стал моих слов и оправданий. Кира съехала с матрасом и подушками в спальню к родителям, оставляя меня на произвол со своими мыслями. Жуткими, совсем не щадящими мыслями.

Первую ночь я провела взахлёб рыдая в подушку, заламывая пальцы до хруста суставов.
И только когда солнце невинными лучами стало скользить по мебели в моей комнате, мне удалось немного приструнить собственные эмоции.

Успокаивало то, что под моей подушкой лежал смятый клочок бумаги, дающий хлипкие надежды на спасение из этого замка осуждения и презрения.
Поэтому с наступлением рассвета я вышла из комнаты и направилась в коридор, ведь я точно помнила, что в комоде лежал старый, почти выдающий последний вздох, кнопочный телефон.

Просочившись сквозь свою дверь, я заметила отца, сидящего за столом с тлеющей сигаретой в руках.
На его стремительно стареющем лице не выражалось никаких эмоций, кроме усталости и разочарования.
Пепел маленькими хлопьями отрывался от кончика сигареты и, медленно покачиваясь, падал в пепельницу.

Чтобы не вызывать никаких подозрений и не ухудшить своё положение с самого утра я решила зайти на кухню и поковыряться в холодильнике. Хоть есть совсем не хотелось.

- Доброе утро, - робко вырвалось тихим голосом из моего рта. А в ответ никакой реакции, не говоря уже о словах.
Его голова даже не шелохнулась в попытке заметить моё присутствие.
Лишь выгоревшие хлопья снова осыпались, словно их сбило звуковой волной моего приветствия.

Секунду помедлив, я достала из холодильника подгулявший бутерброд и через силу откусила большой кусок, который так и норовил пойти наружу.

Еда не шла. А вот цветная таблеточка пошла бы с удовольствием.
Я тяжело сглотнула, когда в голове пронёсся вчерашний вечер, когда отец с яростью сливал наркотики в унитаз.
Его красные от злости глаза я буду помнить ещё долго. Буду помнить, потому что не уверена, что смогу ещё их увидеть таковыми.

Бездушный пустой взгляд, с которым он сейчас осматривал предметы мебели на кухне, пугал меня до такой степени, что хотелось бросить в него табуреткой, лишь бы вызвать хоть какую-то эмоцию.
Равнодушие от близкого человека убивало меня быстрее, чем любые разрушающие нервную систему вещества. Оно способствовало разложению моего тела. Живьём. Без наркоза.
Кожа растягивалась и рушилась под воздействием холода, исходящего от ледяных, в прошлом тёплых, карих глаз.
Лёгкие протыкались, превращаясь в дырявое решето. По отверстиям скользили черви, оставляя за собой липкую жидкость, как и полагается трупам. Они стягивали останки органов, как нити, пытаясь сшить их обратно.
И сквозь эти швы в желудок затекала дождевая вода, смешиваясь с уже холодным желчным соком.
А кости мало-помалу превращались в труху, переставая быть надёжной опорой для тела.

Я умирала.

А может, уже была мертва.

Что, если всё это - иллюзия ради моего наказания? Что, если Кирилл всё же не появился тогда в притоне и я съела слишком много тех вишнёвых таблеток?
А теперь мой отец не замечает меня не из-за обиды или для того, чтобы проучить, а из-за того, что меня вовсе больше нет.
Может это такая у меня кара, наблюдать за привычной жизнью без права вмешиваться?

Стряхнув головой, выгоняя мрачные мысли я покинула кухню, утирая появившиеся слёзы.
Если это так, как я думаю, то вертела я эту карму на причинном месте.

Руки ловко достали старую нокию из комода и быстро спрятали её за ремнём джинс.
Я действовала, как заведённая игрушка. Быстро и по нужному алгоритму.
Подперев тумбой дверь своей комнаты я рынулась к кровати, сгребая прямо на пол постельное бельё.

Тонкие, как спички, пальцы стали судорожно нажимать на кнопки, пытаясь включить допотопный гаджет.
Я вдавливала их, будто от силы он быстрее заработает. Ногти выламывались в обратную сторону от твёрдой резины, что заставляло меня тихонько всхлипывать.
И когда их запыленного динамика прозвучала заветная долгожданная мелодия я стала одну за одной вводить цифры с листочка.
В уголке треснутого экрана появилась зелёная трубка и я поспешила поднести телефон к уху.

- Кирилл, ты должен мне помочь. Я была в полиции, родители посадили меня на домашний адрес. Всю наркоту слили, мне надо свалить отсюда, помоги пожалуйста, - мой рот искривился в истеричном плаче, выбрасывая наружу лепет о случившемся.
- Пожалуйста, можна я поживу пока у тебя? Я не могу здесь быть, - молчание на том конце изводило меня и заставляло царапать оббивку кровати.
Все сахарные надежды стали таять под огнём, превращаясь в приторный сироп, липнувший к всему, что прикоснётся.

- Через час чтобы была у меня. И захвати сигарет, - его слегка нервозный голос звучал не так твёрдо и лаконично, что больно укололо меня. Ведь не всегда тебя ждут там, куда ты хочешь сбежать.

Вряд ли Кирилл ждал моего звонка, а номер оставил из вежливости может. Хотя о какой вежливости мы говорим? Кирилл и вежливость? Запишите в сборник анекдотов.

**

Я скидывала в рюкзак одежду, с ужасом поглядывая на дверь.
Прямо сейчас я в очередной раз сбегу из дома и, честно говоря, понятия не имею, вернусь ли сюда вновь.

Темный спортивный костюм отлично скрыл приобретённую за последнее время худобу, а косметика перекрыла вспухшие глаза. Я всмотрелась в зеркало, встроенное в шкаф-купе, пытаясь поймать и запечатлить знакомые черты лица, но вовремя, до начала глубоких раздумий отвернулась, понимая, что ничего знакомого в отражении не увижу.

Уходить не попрощавшись было совершено не стыдно. Стыдно было не оставить хоть какую-то весть о себе, поэтому я перевернула бумажку с номером Кирилла и написала несколько слов, после чего спрятала записку под одеяло кровати Киры.

Отодвигаю тумбочку и тихо открываю дверь, вслушиваясь в тишину родной квартиры.
Папа, вероятно, ушёл в спальню, потому что на кухне кроме наполненной пепельницы никого не было, поэтому я на цыпочках двинулась к выходу.
И только когда я достала потрёпанные кроссовки и стала обуваться из-за угла послышался тихий оклик.

- Лиз, - в коридоре показалась детская заспанная мордашка, внимательно наблюдающая за моими действиями.
Я прислонила палец к губам, выпрямляясь в полный рост.
Помотав головой я попросила Киру не будить родителей и девочка, на удивление, молчала.
Её тусклый, повзрослевший за последнее время, взгляд бегал от меня к рюкзаку лежащему на пуфике.
Еле заметно её подбородок дрогнул, а глаза, вероятно, засверкали от слёз, хоть и из-за блеклого освещения я не могла их рассмотреть.
Я прикусила губы, понимая, что делаю ужасные вещи по отношению к собственной сестре. Она страдает.
Я буквально отняла у неё детство. Украла. Нагло присвоив все счастливые моменты, после отдавая их чужим людям под кайфом.

Не знаю, заслуживаю ли я перед ней хоть какое-то прощение, но когда я в истлевшей надежде расставила руки, Кира тихими шагами подошла ко мне, обнимая и утыкаясь лбом мне в живот.

До чего же трогательный момент.

Такие, наверное, снимают только в мировых бестселлерах.

Я подняла голову к потолку, чтобы не ронять лишние слёзы. Хоть они и были совсем не лишними. А Кира только сильнее сжала меня в своих руках, не собираясь отпускать.

- Солнце, мне надо идти, - я попыталась отстранить её, но хилое тело никак не поддавалось, сжимая мои рёбра так, что дышать было сложно. А может это нахлынувшая тревога мешала стабильно функционировать?

- Не отпущу. Ты опять пойдёшь принимать наркотики. Я не хочу, чтобы ты уходила. Л-лиза, - её совсем чистые слёзы всегда выводили меня на эмоции, но сейчас я должна была оставаться с холодным умом.
- Я сильно виновата перед тобой, но мне правда пора, - я оставила лёгкое касание губ к её макушке и силой отстранила, отходя на шаг.
Стараясь не смотреть на искривленное в боли лицо, я схватила рюкзак и покинула свою обитель.

Наверное тогда я окончательно потеряла сестру, самостоятельно отвергнув от себя.

Быстро двигая ногами и перепрыгивая скопления грязи и пыли в ямах я двигалась к ларьку. Не забыв о просьбе Кирилла взять сигареты, я достала мелкие сбережения из кармана и встала на носочки перед прилавком.

- Винстон синий, пожалуйста, - я протянула купюры продавщице, которая за несколько лет моей никотиновой зависимости запомнила меня в лицо, но та продолжила читать никому не интересную книг о психологии, которую она взяла в руки ещё прошлой зимой и с тех пор не может дочитать.
- Девушка, паспорт сначала покажите, - не подняв на меня даже глав выпалила женщина.
Я вскинула брови, стремясь выговорить ей всё, что я о ней думаю, но вовремя схватила себя за язык и притормозила.
Даже продавщица, которая день в день продавала мне сигареты, сейчас кривит свой рот и просит документы, словно она меня вовсе и не знала.

- Извините, дома забыла, до свидания, - забирая свою мелочь, которую успела ей кинуть, я с чугунным грузом за спиной направилась к Кириллу.

Дверь его квартиры встретила меня безответными чувствами.
Даже когда кнопка звонка вдавилась внутрь никто мне не открыл.
Игла паники вошла в вену совсем не осторожно. Протыкая насквозь, раздирая сосуд в ошмётки.

Я дёрнула ручку, открывая незапертую дверь и тут же сморщилась от выжигающего глаза запаха дешёвого алкоголя.
То ли вино из пакета, то ли разбавленный коньяк. Но запах стоял ощутимый.
Не снимая кросовки я перебежкой направилась на кухню, где и обнаружила Кирилла.

Я застыла в проходе, всматриваясь. Густой сигаретный туман едва ли не скрывал сидящего за столом парня.
Он стряхивал пепел прямо на стол, елозя по нему рукавом толстовки.
Обстановка накалилась до невменяемой температуры. Казалось, что из углов сейчас полезут шипы и нас раздавит в подобии железной девы.
И эта пытка длилась до того момента, пока Кирилл не поднялся на ноги.
Он держался ровно, хоть я и опасалась его состояния. Возле холодильника большой горкой собралось разбитое стекло, очевидно, в прошлом, бутылки от алкоголя.

Его отросшие волосы разметались по лбу, скрывая жёлтые глаза. Губы сомкнуты в тонкую линию, а руки опираются на стол, видимо помогая сохранить равновесие.

Правильно было бы испугаться и держать дистанцию между нами, но я лишь скинула рюкзак прямо на пол, не прекращая рассматривать парня.
Я отказываюсь верить, что после всего случившегося он может мне как-либо навредить. Потому что он делал всё наоборот.

Потому что он неоднократно спасал мне жизнь, сам того не подозревая. Даже, когда не было рядом мысли о нём вытесняли мысли о дозе и смерти.

И сейчас умирать совсем не хотелось.

И может быть даже наркотики потеряли такой сокровенный смысл.

Он потушил сигарету прямо в деревянную поверхность стола.

Угрожающая атмосфера откатила полностью, как только Кирилл расставил руки в непонятном, детском жесте.

Я стояла, не двигаясь, прекрасно зная о том, что обниматься он не любит.
Эмоций на его лице не было никаких абсолютно. И знаете что? Меня это совершенно не пугало.
Наплевав на странность сего деяния я в два шага преодолела расстояние между нами и обняла его, замыкая руки за спиной.
Нос уткнулся в ткань одежды и я задержала воздух, чтобы не вдыхать испарения алкоголя.

Всё-таки коньяк.

Раскусив мою мастерски скрытую претензию, Кирилл просто снял толстовку, снова обнимая меня и тыкаясь лицом в волосы.
Моему взору открылся вид его рук и я не постеснялась коснуться разноцветных синяков.
Парень отреагировал, шумно вдыхая и крепче сжимая меня в своих руках.

- Я не купила сигарет, прости, - рисует на моих лопатках линии сквозь ткань.
- Ты представляешь, продавщица, которая всё время продавала мне сигареты, сейчас...
- Лиза, Фил умер.

Бум.

Бум-бум-бум.

Я поднимаю голову и только сейчас замечаю его стеклянные глаза, отливающие янтарным.
Только сейчас замечаю в мясо разбитую губу.
Только сейчас замечаю, что синяков на предплечьях стало гораздо больше.

Переспрашивать было бы такой глупостью, что её не взяли бы в сценарий даже самого тривиального фильма.

Я всё поняла с первого раза. Я разложила это жуткое предложение на буквы, сортируя их на гласные и согласные. Переставляя и меняя порядок, пытаясь собрать что-то другое. Что-то не такое страшное.

И когда в лёгких не осталось кислорода, вдыхать не захотелось.

Вот сейчас хотелось умереть.

Я до синевы сжала ногтями его плечи, упиваясь в кожу, оставляя мелкие засечки, пока Кирилл обнимал меня так крепко, чтобы я не могла даже подумать о тех страшных буквах.

Но я думала.

- Как? К-как? Он просил прощения, он, блять, извинялся передо мной, почему, Кирилл? - крики горели на кончике языка оранжевым пламенем, прожигая ткани, оставаясь горьким сплавом, стягивая мышцы, мешая говорить.

- Тише, тише, - он гладил мои волосы, накручивая на ладонь, словно это могло как-то меня отвлечь.

- К-как это произошло? - зубы сцепляло, как от хорошей горки кокаина и я невесомо сглотнула плотный комок.

- Сердце не выдержало резких перепадов, он скончался ещё в отделении. Никто даже не собирался вызывать скорую, - я громко всхлипнула и снова прижалась к парню.
Он рубил жёсткую правду-матку, совсем не заботясь о смягчении слов, но так даже лучше, чем он бы тянул резину и доводил меня до истерики.

«Фил умер»

Все внутренние органы перевернулись, меняя местоположение. Вместо лёгких были почки, которые совершенно отказывались принимать кислород.
Вместо глотки - кишечник, по тоннелям которого тот же кислород так долго добирался.
А вместо сердца, разрушенная от наркотиков печень, которая ничего не делала, кроме того, что болела.

Бесконечно долго болела.

А за окном, как бы символично не звучало, пошёл первый снег. Ноябрьский, самый чистый и белый. Девственно-чистый.
Хлопья, подобно отцовскому сигаретному пеплу, срывались с неба, устремляясь коснуться распущенной чёрной грязи на асфальте, чтобы смешаться и превратиться в болотную лужу.

Аналогия в голове возникла сама собой.