Проект 019

Стюарт даже не заметил, как пролетели дни в больнице. Дни сменялись ночами, а он, словно в плену, общался с Перл, погружался в мир книг, которые она приносила, и наслаждался тёплой едой, приготовленной с заботой. Его здоровье постепенно восстанавливалось, и румянец вновь вернулся на его щеки, как будто он снова обрёл свою прежнюю жизнь. Эти силы, которые он черпал из чтения и решения сложных задач, казались ему неистощимыми.
Но в глубине души мальчик не мог избавиться от навязчивых мыслей о том, как он сможет встретиться с Османом перед своим отъездом. “Наверное, он винит себя за то, что столкнул меня”, — эта мысль не покидала его, как тень, следовавшая за ним повсюду. Стюарт понимал, что никто не был виноват, но тревога о том, что подумает его друг, терзала его сердце.
Наконец, настал день выписки. Перл вошла в палату, держа в руках документы об опекунстве и участии, словно это были священные свитки, открывающие новую главу в его жизни. Она повертела бумагами у него перед лицом, когда он старался натянуть на себя штаны.
— Всё готово, сегодня приедет автобус, чтобы забрать нас, — гордо произнесла она, и в её голосе звучала нотка триумфа.
Стюарт уже привык к её присутствию. Она для него оставалась загадкой, медсестрой из палаты, а, возможно, даже наставником. Он не знал, чего ожидать от неё, и в его сознании она была как белый лист, на котором ещё не начерчены ни слова, ни образы. Может, она просто пыталась втереться в доверие ради своих целей, и эта мысль вызывала у него лёгкое беспокойство.
Он кивнул, продолжая застёгивать рубашку, но Перл остановила его жестом руки, отрицательно покачав головой.
— Нет, у тебя другая униформа, — произнесла она, бросив ему белую рубашку с длинными рукавами и такие же белые штаны. Это была одежда, напоминающая ту, что он носил в больнице, и Стюарт почувствовал, как внутри него зашевелилось недовольство.
— Серьёзно? А это обязательно? — спросил он, неохотно снимая свою рубашку и накидывая униформу на плечи. Ему она совсем не нравилась. Он чувствовал себя в ней как призрак. Она даже была ему не по размеру, его руки тонули в рукавах!
— Это обязательно. Всё очень серьёзно, Стюарт. Тебе нельзя ничего с собой брать! Всё, что тебе нужно будет, выдадут у входа. Никаких средств связи, если они у тебя есть, книг и игрушек, — произнесла Перл, её лицо стало строгим, а руки, заложенные за спиной, придавали ей вид неумолимого судьи.
— Были бы у меня средства связи, — закатил он глаза с лёгким смешком, но тут же подавился, когда до него дошло: Погоди?! Никакой связи? А как же Осман! Осман! Я должен был с ним связаться!
Женщина приподняла бровь и отрицательно покачала головой. — Нет, нет, нет, это исключено. Твой друг не сможет с тобой связываться.
Мир Стюарта, который только начал обретать форму, разбился вдребезги. Как он может уехать, если не знает, как поживает его лучший друг? Он обиженно скрестил руки, надул губы, словно капризный ребёнок, и сел на кровать, прямо на свою старую рубашку, которая теперь казалась ему символом утраченной свободы.
— Тогда я никуда не поеду! Я должен знать, что с Османом всё в порядке! — заявил он, и брови Перл взлетели, а лицо ожесточилось.
— Ты сам подписывался на это. Я тебя умоляю, твой друг никуда не денется… — закатила глаза женщина, недовольно потопывая ногой и бросая взгляды на часы, словно время было её врагом.
— Перл! Хотя бы переписываться письмами! Пожалуйста! — протянул мальчик, глядя ей в глаза с такой настойчивостью, что казалось, будто он пытается пробудить в ней каплю сострадания.
Женщина замешкалась. Она знала, что позволяет ему слишком многое, но всё же, пропыхтев и поворчав несколько секунд, недовольно вздохнула.
— Ладно, но только письма! Понял меня?! Я сама буду передавать их Осману, чтобы никто не знал об этом, — быстро проговорила она, пока Стюарт, полон радости, начал натягивать униформу. — А теперь собирайся, и поживее. И я Миссис Перл, не просто Перл. Попробуй только назвать меня так на людях! — пригрозила она, её голос стал строгим, а глаза блеснули решимостью. Она помогла закатать ему рукава и поправить воротник рубашки.
Через час они оба шли к какому-то месту, где их должны были забрать. Это была заброшенная остановка, заросшая травой, с опрокинутой мусоркой рядом. Сзади, словно стена, возвышался густой лес, его тени казались зловещими. Стюарт, держась за руку Перл, осматривался вокруг, пытаясь понять, почему они здесь одни.
— Перл, почему мы здесь одни? И кто нас вообще будет забирать с этой заброшенной остановки? — он поднял на неё глаза, полные тревоги.
— Это всё засекречено, друг мой. Чтобы дети не разболтались, где и как выглядит автобус, мы ходим на заброшенные остановки. А людей нет, потому что они все с разных точек города, а кто-то и вовсе из соседней деревни, — ответила она, её голос звучал уверенно, но в нём проскользнула нотка беспокойства. Она взглянула на него и крепче сжала его руку, словно в защитном жесте, как будто хотела сказать, что в этом мире, полном неопределённости, она будет его опорой.
Шло время. Взгляд Стюарта блуждал по мимо проезжающим машинам. Он под нос перечислял их цвета, томно вздыхая, когда очередной автомобиль уносился вдаль, оставляя за собой лишь шлейф пыли. Время тянулось медленно, и казалось, что мир вокруг него замер в ожидании. Перл, стоявшая рядом, оставалась неподвижной, как статуя, в то время как у Стюарта уже начали отниматься ноги, и он ёрзал, пытаясь найти хоть какое-то удобство.
— Долго ещё? — пробубнил он, облокачиваясь на Перл. — Я сейчас усну здесь.
И вдруг, вдали, он заметил очертания маленького белого автобуса, который приближался, сверкая на солнце. Он был безупречно белым, как чистый лист бумаги, но номерной знак ускользал от его взгляда. Когда автобус наконец остановился, Перл повела его к кабине. Кабина была разделена на две части: в одной сидели взрослые, которые, как Стюарт предположил, были наставниками. Они погружались в свои планшеты и бумаги, не обращая внимания на окружающий мир. Вторая часть была огорожена чёрной перегородкой с дверью, и именно туда указала Перл.
Стюарт, полон неуверенности, шагнул внутрь, и дверь захлопнулась за ним с неожиданным звуком, от которого он вздрогнул. Он никогда не видел таких технологий, и это вызывало у него одновременно страх и восхищение. Внезапно автобус тронулся с места, и он, не успев удержаться, упал на пол, растерянный и смущённый.
Какой торопливый водитель, — раздражённо подумал он, поднимаясь на ноги. В этот момент он услышал тихое хихиканье и, подняв глаза, увидел несколько детей, которые смотрели на него с любопытством. Они были чуть старше него, а самые младшие сидели сзади. Стюарт, всё ещё смущённый, привстал, держась за спинку кресла девочки с зелёными волосами — это было неестественно и странно для него. Она, заметив его, дружелюбно махнула ему, приглашая сесть.
— Какой кошмарный автобус, — неловко усмехнулся Стюарт, присаживаясь рядом с девочкой и оглядывая транспорт. Автобус действительно выглядел угрожающе, словно сам по себе был частью какого-то мрачного сюжета. Девочка, сидевшая рядом, была одета в такую же белую униформу, что и все здесь. Стюарт огляделся, чтобы убедиться, что они все в одинаковом одеянии, и до сих пор слышал хихиканье.
— Да, он немного пугает, — тихо ответила девочка. Стюарт снова вернулся к цвету её волос. Они были зелёными, но не вульгарно яркими, а скорее мятными, как свежая трава на рассвете.
— Что у тебя с волосами? — не удержался он от вопроса, не отрывая от них взгляда.
Незнакомка покраснела от такого прямого вопроса, но улыбнулась, заправляя прядь за ухо.
— Многих здесь попросили перекрасить волосы, чтобы отличать от других детей. Но мне нравится этот цвет, а тебе?
Стюарт мягко кивнул, чувствуя, как напряжение начинает покидать его. В её присутствии он не чувствовал себя таким неуклюжим и потерянным. Из всех ровесников, которых он видел в приюте, она сильно отличалась. Её бледное лицо напоминало о чём-то эфемерном, почти как у призрака, а уставшие зелёные глаза излучали печаль, которую трудно было игнорировать. Тонкие губы и болезненно худые руки, откуда выпирали венки, говорили о том, что она пережила нечто большее, чем просто физическую боль. Внутри Стюарта проснулось чувство, похожее на жалость. Неужели её сюда насильно затащили? Она не выглядела так, словно хочет быть здесь.
— А ты… Как сюда попала? — осторожно спросил мальчик, совсем не свойственно для своего характера.
— Я увлекаюсь ботаникой. Выращиваю растения в детском приюте. А ещё готовила чай для нашей воспитательницы, когда она была больна. Они сказали, что для ребёнка я много знаю о растениях, и у меня есть шанс попробовать себя в этом… проекте. — Слово «проект» прозвучало с едва уловимой иронией, словно девочка интуитивно чувствовала его скрытый подтекст.
— А меня взяли сюда, потому что… я умею считать. Я имею толк в расчётах, — неловко усмехнулся Стюарт, чувствуя себя не в своей тарелке. Его слова звучали как оправдание, попытка объяснить собственное присутствие в этом странном, закрытом мире. Он увидел, как девочка протягивает ему свою костлявую, бледную руку.
— Я Кэроли, будем дружить? Все тут выглядят слишком умными, боюсь, я с ними не смогу общаться. С тобой мне просто выпала удача, — она снова улыбнулась ему и даже оживилась. Её больные глаза, словно два затуманенных озера, на мгновение заблестели, отражая искру надежды.
Стюарт кивнул и осторожно пожал её руку, чувствуя под своими пальцами хрупкие кости.
— Я Стюарт… Ты говорила что-то о приюте? Ты тоже сирота?
— Да, родители отдали меня в восемь лет. Но я уже с этим смирилась. Но, говоря о приюте… тут почти все из приюта. Мне моя наставница сказала.
Стюарт не успел задать ещё вопрос, как автобус, словно внезапно вспомнив о своей обязанности, остановился. Все стали выходить из него. Стюарт быстро встал, чтобы пропустить новообретённую подругу вперёд, и заметил, что все окна в автобусе были проклеены тонеровочным покрытием.
— Я не замечал, что тут всё заклеено, — пробормотал он, и его слова повисли в воздухе.
— Это конфиденциальность. Чтобы мы не знали, где находится корпус, — сказала Кэроли, смотря на здание.
Глаза Стюарта расширились, когда он увидел корпус. Здание, которое открылось их взглядам, похожее на бесконечный, стерильный лабиринт, было не просто пугающим – оно внушало глубокое, почти физическое отвращение. Белый, слепящий цвет стен, колючая проволока, словно символ неизбежной ограды, и высокие, прозрачные окна, за которыми мелькали призрачные фигуры в белых халатах, – всё это напоминало не приют, а какую-то клинику для особо опасных пациентов, или, ещё хуже, лабораторию, где проводят эксперименты над людьми. Даже лёгкий белый дым, вырывавшийся из труб, казался не просто паром, а признаком некой тайной, нехорошей деятельности. Он видел, как люди выходили оттуда с помощью проходных бейджиков. Стюарт даже отступил назад и врезался в Перл, которая оказалась сзади.
— Поосторожнее, не смотри наверх, голова закружится, — проинструктировала Перл, кладя ему руки на плечи. Стюарт пришёл в себя и огляделся в поисках новообретённой подруги. Он увидел, что она ушла к своей наставнице, которая выглядела не от мира сего. Как сорокалетняя женщина, которая живёт с котами и разговаривает стихами.
Стюарт не успевает оглядеться, понять, где они находятся, как их уже заводят в здание. Их спокойно пропустили, даже не используя пропуск. Стюарт повернул голову и заметил, как всех детей осматривают: сначала их анкеты, потом щупают карманы, проводят металлоискателем и осматривают обувь. Стюарт повернулся к Перл, слегка сбитый с толку.
— Они осмотрят тебя на наличие инородных предметов, ты не паникуй только. Выглядишь так, словно ты что-то запретное пронесёшь, — лёгкой улыбкой произнесла Перл, слегка наклонившись к нему. — Потом вас отведут в коридор, там дадут номер и сфотографируют. А потом мы уже встретимся, ладно?— её слова звучали тихо, чтобы не тревожить других. Она взъерошила его волосы, и, словно ускользающая тень, растворилась в дверном проёме. Стюарту на мгновение захотелось броситься вслед за ней, лишь бы избежать этой проверки.
Стюарт подошёл следующим. Его анкету проверили, пощупали карманы, велели снять обувь (чего он не хотел, ведь потом завязывать шнурки будет изнурительно долго). И наконец, его толкнули в сторону коридора.
-"Как грубо”, — подумал он, с раздражением закатывая глаза, следуя за другими детьми по коридору. Он был узкий, с низкими потолками и ярким светом. Стюарт думал, что коридор будет длинным, но тут же споткнулся об ступеньку, ведущую вниз. Там, как клетки в зоопарке, располагались комнаты с синими ширмами, куда дети поочерёдно исчезали, словно проглатываемые невидимой пастью. Стюарт, повинуясь инстинкту, поспешил занять одну из них, задернув за собой ширму, словно надеясь найти в этом укрытии покой от назойливой суеты.
-Когда же это кончится? — пробормотал он, увидев перед собой зеркало, словно приглашение к самоанализу. Он всматривался в своё отражение и увидел там не уставшее, а удивлённое лицо, с поднятыми бровями и слегка расширенными зрачками. Из-за яркого света, льющегося в комнату, казалось, будто его кожа светится, словно он — нечто инородное, явление из другого мира.
Пока он, словно Нарцисс, изучал себя, он не заметил таймер внизу зеркала, который достиг нуля. Из стены с тихим, тревожным звуком вылезла железная раскалённая печать с номером. Он не успел даже сообразить, как она прижалась к его рубашке, прожигая ткань и оставляя на его груди, где бьётся сердце, ожог в виде цифр, словно клеймо. Он завопил от боли.
— Ваш порядковый номер 005, — произнёс роботизированный голос, лишая его имени, превращая в безликий код. Стюарт, ощутив жжение, потёр грудную клетку, и из той же стены, словно порождение кошмара, вылезла ещё одна железная рука. Он зажмурился, ожидая новой боли, но это была всего лишь нашивка на обожжённой ткани, которую робот ловко приклеил, закрывая зияющую дыру в рубашке. Номер был тёмно-синим, а цифры “005” — белыми.
— Неплохой номерок, — с лёгкой иронией пожал плечами Стюарт, словно пытаясь обесценить своё новое, безликое имя.
Он не успел отойти от первого шока, как яркая вспышка ослепила его, словно молния, выводя на зеркало его фотографию напуганного лица. Он выглядел, как олень при свете фар.

-Отлично, теперь это будет у меня в документах, — с досадой закатил глаза Стюарт и вышел из кабины. Он осмотрелся и увидел, что все уже ушли в другую комнату. Он поспешил в дверной проём, пытаясь не отставать от других. Коридор, наконец, вывел их в просторную комнату, которая скорее напоминала стерильную коробку, нежели место для отдыха. Это было белое прямоугольное помещение, лишённое окон, но с принудительной вентиляцией, словно в искусственном мире, где не было места естественности. Вся комната была разделена на несколько маленьких квадратов, огороженных ширмами, на каждой из которых был написан порядковый номер, лишая даже подобия индивидуальности. Посреди комнаты — белый пушистый ковёр, а в конце — одна туалетная комната, дешёвая и безликая как символ однообразия.
Все дети с растерянным любопытством осматривали свои спальные места, словно выбирая клетку в зверинце, и Стюарт, не теряя времени, быстро нашёл свой квадрат. Он отодвинул ширму и увидел перед собой вполне сносный комплект: кровать на пружинах, с тумбочкой, на которой стояла лампа, рядом с кроватью расположился стол и стул.
Он подошёл к столу, с осторожностью исследуя его содержимое. Он открывал ящики, находил письменные принадлежности, бутылку минеральной воды, тетради, холст и пару красок. Он нахмурился, его разум анализировал, словно пытаясь разгадать замысел: “Возможно, это для испытаний,” — с этими мыслями он задвинул шкафчики.
Он подошёл к кровати, с тем же недоверием осматривая её, словно она могла предать. На постели аккуратно лежал комплект одежды: нижнее бельё, пять пар носков, одна белая футболка, спортивные штаны и пижама. И всё было на размер больше, чем нужно.
"Неужели я так похудел в больнице? А говорят, это трудно,” — с усмешкой подумал про себя Стюарт, шутя, и сложил одежду в тумбочку.
Резко, как порыв ветра, его ширма отодвинулась, и Стюарт, вздрогнув, обернулся, увидев Перл.
— Как ты? Я видела твою фотографию, — сдержала она смешок ради приличия. — Ты король позирования.- На это замечание Стюарт лишь закатил глаза, выражая своё презрение к этой наигранной вежливости.
— Они обожгли меня чем-то, — резко задрал подол рубашки, выпячивая грудь и демонстрируя ей номер, выжженный на его коже. На ожоге уже набухали маленькие пузыри.
— Это твой порядковый номер. А такие выжигания делают… Чтобы ты не забывал. Ну, или если твоя форма потеряется, — мягко улыбнулась Перл и взъерошила его волосы, как она делала раньше.
Внезапно из динамиков, встроенных в стену, раздался женский голос, безликий и бесчувственный, словно вещание из чрева некоего бездушного механизма:
— Доброе утро всем нашим новичкам. Вы знаете, куда попали, вас избрали как самых одарённых детей в разных специальностях. Запомните ваши номера, ведь этот номер может быть выигрышным. Расписание вам скажут ваши наставники. Всего будет пять экзаменов: художественное, гуманитарное, математическое, физическое и биологическое отделения. Вам будет выделяться месяц, чтобы изучить одно отделение, и в конце месяца вы будете проходить экзамен по нему, по результатам которого один будет исключаться. Так что здесь вы можете показать, на что вы способны, но не смейте падать в грязь лицом перед соперниками и их наставниками. Насчёт ваших наставников: они будут вашими преподавателями по отделениям и вашими личными тренерами. Желаем вам удачи!
Как только женский голос затих, в комнате поднялся гул перешёптываний. Стюарт, словно проснувшись от кошмара, взглянул на непоколебимую Перл, и на его лице промелькнула тень беспокойства.
— То есть, я буду сдавать все экзамены? Не только по математическому отделению? — спросил он, и Перл, словно откликаясь на его тревогу, наклонилась к нему.
— Да, но тебе не стоит беспокоиться. Тебя обучат тому, чему нужно. Ты одарённый мальчик, Стюарт, помни об этом, — она погладила его по голове, словно пытаясь успокоить его разбушевавшиеся мысли.
Перл умела привносить в его сердце подобие спокойствия, словно лёгкий ветерок, разгоняющий тяжёлые тучи. Но эта обстановка, пропитанная напряжением и неизвестностью, продолжала давить на него. Он наблюдал за другими наставниками, которые общались со своими подопечными: кто-то произносил напутственные речи, словно отправляя на войну, кто-то строил планы, словно стратег на шахматном поле, а кто-то и вовсе игнорировал все слова, прозвучавшие из динамика.
Стюарт, вспомнив о речи, снова поднял голову на Перл, в его глазах промелькнуло любопытство:
— А вы преподаватель по какому отделению? — мальчик прищурился, словно пытаясь разглядеть в ней истинную сущность.
— Я — биологическое. Это предпоследний экзамен, который у вас будет. Но если ребёнок выбывает, то и наставник тоже. Так что, возможно, нас будут ставить на места выбывших, — слегка улыбнулась она ему, словно желая поддержать его, но её слова прозвучали скорее как зловещее предсказание.
В этот момент, словно вихрь, к нему подбегает Кэроли и, схватив Стюарта за руку, воскликнула:
— Хей, какой номер? Пятёрка, а у меня четвёрка! — она показала ему свою нашивку, зелёного, а не синего цвета, как у него. Это заставило его нахмуриться.

— Мисс Перл, цвет нашивки что-то означает? — спросил он, сравнивая их нашивки.
— Да, это показывает ваши сильные стороны, из-за которых вы попали сюда. Зелёный — это биология и всё, что с ней связано, а ты, Стюарт, синий — это значит математическое. Также есть чёрный, оранжевый и красный… — с воодушевлением сказала Перл, смотря на Кэроли, и девочка улыбнулась ей, протягивая руку в знак знакомства.
— Я Кэроли, а вы, значит, наставник Стюарта в биологическом отделении! Ему повезло! А вот у меня Мисс Одри, она из художественного отделения. Она очень странная, — с детской непосредственностью сообщила Кэроли.
Перл усмехнулась девочке, пожимая её тонкую руку.
— Что ж, у всех свои странности, не так ли? — женщина подмигнула девочке, и в этот самый момент раздался резкий сигнал, похожий на школьный звонок. Перл, словно повинуясь какому-то невидимому приказу, быстро начала подталкивать Стюарта и Кэроли к двери в коридор.
— Идите, сейчас обед будет, он идёт строго двадцать минут, так что успейте. И руки не забудьте вымыть! — приказала она, словно забывая о недавнем дружелюбии, возвращаясь в роль надзирателя.
— Этот звонок тут всегда будет? — поинтересовался Стюарт, оборачиваясь на неё.
— Нет, только первое время. Всё, идите, скорее.
Стюарт слегка растерялся от такого резкого перехода, но Кэроли, словно привыкшая к подобным переменам, схватила его за руку и потащила за другими, словно увлекая за собой в некий общий поток.
Они вышли в просторную комнату с огромными окнами, которые впускали солнечный свет. Наставники ели в другой стороне, создавая незримую границу между ними и их подопечными, словно между пастухами и их овцами.
Кэроли со Стюартом, вымыв руки, присели за один из оставшихся столов, где их уже ждали подносы с едой, словно приглашение к ритуальному поглощению пищи.
— Приятного тебе аппетита!— улыбнулась девочка, принимаясь за еду. Стюарт, с опаской взглянув на поднос, увидел уже остывший суп, кусок хлеба и гречневую кашу. Он был избалован больничной разогретой едой, которой так заботливо кормила его Перл, и с неохотой принялся за трапезу. Он со скукой жевал безвкусную пищу, словно пытаясь не проглотить её, а скорее растворить в своём недовольстве, и взглянул на Кэроли, которая ела быстро, словно стремясь закончить этот процесс как можно скорее. Возможно, в другом приюте их этому научили. Стюарт, не решаясь погрузиться в молчание, решил немного поболтать с ней.
—Как думаешь, тут есть тот, кто мог бы быть таким же отделением, как и я? Например, два физических или два математических, — сказал Стюарт, словно проверяя свои догадки, набивая рот едой.
— Я видела мальчика с синей нашивкой. Но, возможно, мне показалось. Ещё было два других, и у них оранжевые нашивки, — прошептала девочка, словно раскрывая ему какую-то тайну.
Её тихий голос прервал стук по столу. Над ними встал незнакомый одногруппник, который был чуть старше Кэроли.
— Вы меня тут обсуждаете? Что ж, у меня оранжевая нашивка, — гордо заявил он, словно претендуя на их внимание, садясь рядом с девочкой. Он показал свою нашивку ярко-оранжевого цвета, словно выставляя её напоказ как трофей. — Оранжевый — цвет гуманитарного отделения, и я туда вхожу. Меня привела сюда сама писательница, отметив мои способности, — сказал он высокомерным тоном, словно подчёркивая своё превосходство над всеми. Он стал воплощением самодовольства, словно в этом месте все стремились к признанию, даже за счёт других.
Между ними повисла тишина недопонимания. Они говорили о другой теме, а тут влез этот… блондин.
— Мы тебя сюда и не звали, — огрызнулся Стюарт с набитым ртом, словно не желая признавать превосходство этого выскочки, и блондин лишь усмехнулся над ним, наслаждаясь его раздражением.
— У тебя нет той культуры, которая есть у меня. А ещё таких знаний. Я знаю всё об этом месте. Моя наставница уже всё рассказала мне, — он взглянул на Кэроли, которая любопытно рассматривала его, словно поддавшись его напускной уверенности. Стюарт насторожился, неприязнь к этому выскочке росла с каждой минутой. Ему никогда не нравились блондины, словно они были воплощением высокомерия и самолюбования, кроме Османа, чья невинная чистота делала его особенным.
У этого блондина были пепельные белые волосы, зализанные набок, ярко-голубые глаза, даже ярче, чем у Кэроли, овальное лицо и бледная кожа.
— Забыл представиться, я Марвин, третий номер, мой любимый, — сказал он, подмигивая Кэроли, словно пытаясь завоевать её расположение, и принимаясь за еду. Девочка чуть воодушевилась, что у неё теперь есть два друга. Но Стюарт явно не был рад общаться с этим напыщенным петухом.

— Нам сказали, после трапезы можно будет сходить в сад. Ох, тебе понравится там, если ты биолог, — сказал Марвин Кэроли, словно заманивая её в свои сети, и она быстро встала из-за стола, идя за ним, словно заворожённая.
— Стюарт, пойдём, интересно же! — сказала девочка, и, раздражённо вздохнув, недоев свой обед, он отправился за ними.
Марвин, словно гид в музее, привёл их в куполообразную комнату, которая находилась рядом со столовой. Купол был из стекла и пропускал солнечные лучи, создавая иллюзию мира, скрытого от посторонних глаз. Сам сад был сделан наподобие растительного оазиса: настоящая трава, маленький ручеёк, словно струящийся поток жизни, и лавочки.
— Здесь есть маленькая оранжерея с цветами, а также в той стороне библиотека, — с тем же нарочитым энтузиазмом сказал Марвин, показывая им всё, почти как экскурсовод, который хорошо выучил свою роль.
— Откуда же ты всё знаешь, Марвин? — выплюнул Стюарт, не скрывая своего раздражения, идя за ними, словно идя за толпой, а не за друзьями.
— Я был проинструктирован лучше наставницей здесь. Знаю все планы, я их запомнил! У меня отличная память, — с гордостью заявил он, оглядывая Стюарта с головы до ног, словно оценивая его как вещь, а не как человека. Марвин, увидев, как Кэроли идёт к оранжерее, словно заворожённая, отправился следом за ней.
Стюарт в этот раз решил не идти за ними, а сел на ступеньку из травы и смотрел, как другие отдыхают. Пара детей игрались у ручья, словно забывая о тяготах этой жизни, наставники общались на лавочках, словно планируя свои следующие ходы, а рабочие поливали цветы, словно пытаясь сохранить видимость жизни в этом искусственном мире. Всё это казалось иллюзией на ту природу, которую он видел в приюте. Словно даже трава здесь была не той: не мокрой, когда утром рано они с Османом выходили на улицу и бегали босыми ногами; не то журчание ручья, по которому они запускали бумажные кораблики из газет; и даже не те надоедливые дети, смех которых разносился по всей округе. Всё, что было здесь, казалось пластиковым, слишком идеальным, словно лишённым эмоций и переживаний. Он мечтал показать свой потенциал среди идеальных детей, но когда все такие же, как ты, то нужно трудиться ещё лучше. А есть ли в этом смысл?
— Хей, чего один, где подруга твоя?— спросил знакомый голос сзади, вырывая его из размышлений. Рядом с ним на мягкую ступеньку присела Перл, поправляя свою юбку.
— Она ушла в оранжерею с Марвином, — пробубнил Стюарт, поджав колени, словно пытаясь скрыть свои эмоции от посторонних глаз.
— Ах, так ты нашёл себе ещё одного друга! Понятно. — Перл вздохнула, словно понимая его терзания, оглядела всех и снова перевела взгляд на Стюарта, словно пытаясь проникнуть вглубь его души, разгадать его мысли и сомнения.
— Мисс Перл, знаете, это всё ощущается не так, как я представлял. Слишком идеально. Смогу ли я вообще здесь быть?— спросил он, ища ответа на мучающий его вопрос, кладя подбородок на колени.
— Мы все неидеальные, и ты успеешь ещё всему научиться. У тебя есть потенциал, как и у других здесь. Просто кто-то в чём-то лучше, а кто-то нет. И здесь тебе не жизнь, где это простят, здесь будут подтягивать твои и худшие стороны, чтобы ты был во всём лучше других, — сказала она строгим, но ласковым тоном, словно пытаясь вернуть его в реальность.
— Я понимаю… Я так скучаю по Осману. Что он думает обо мне…?
Перл задумалась, и, взглянув на Стюарта, погладила его по макушке, словно успокаивая ребёнка, словно даря ему миг уюта в этом бездушном мире.
— Когда я приезжала за твоими документами, он встречал меня. Он очень волновался за тебя, и я его успокоила, сказала, что с тобой всё в порядке. Он подумал, что у тебя теперь есть мама, и очень радовался за тебя. Он совсем не злится и не винит себя, — сказала Перл, пытаясь успокоить его, но её слова звучали как отголоски прошлого, и его тоска лишь усиливалась.
— А что, если Осман останется один? Без друзей? — он взглянул на Перл, а та лишь усмехнулась.
— Без друзей он точно не останется. Он такой живой мальчик. Таких в жизни очень любят. И тем более у него есть ты, — она слегка наклонилась к нему. — Я могу дать тебе бумагу вечером, чтобы ты ему написал письмо, а я ему передам, — с улыбкой прошептала она ему, как их маленький секрет. Настроение Стюарта слегка поднялось, точно луч надежды пробился сквозь тучи его сомнений, осветив его тёмную душу. Он кивнул, соглашаясь на их маленький сговор, и она слегка приобняла его.
— Тебе нужно готовиться к завтрашнему дню. Уже завтра будут занятия в художественном отделении. У тебя целый месяц, чтобы наловчиться чему-нибудь, — проинструктировала она его, напоминая о его предназначении здесь, в этом месте, где каждый был лишь винтиком в огромной машине. Она услышала, как всех наставников зовут, словно объявляя начало нового этапа этой игры.
— Тебе пора, да? Вечером увидимся? — спросил он, смотря, как она встаёт. Она лишь кивнула ему и вышла с другими наставниками.
Стюарт снова взглянул на сад, который казался теперь не таким уж и идеальным, а скорее пугающим своей искусственностью. Что его может ждать на следующий день? Неизвестность пугала, словно тень, нависшая над ним, но одновременно давала стимул узнавать новое и двигаться вперёд.
“Я напишу об этом Осману…”