Осколки света | Кирилл Егоров

«Прости, мне придется убить тебя,
Ведь только так я буду знать точно,
Что между нами ничего и никогда
Уже не будет возможно».

«Мне придется убить себя,
Ведь только так я буду знать точно,
Что между нами ничего и никогда
Уже не будет возможно».

МЫ — Возможно.

***

Кристина Метельская.

Говорят, противоположность любви — это ненависть, но я считаю иначе.

Я думаю, что настоящая противоположность любви — это безразличие. Ненависть, как ни парадоксально, все еще предполагает сильные чувства, а значит, связь — пусть и болезненную, но связь. Ненавидя, ты все еще помнишь, ты все еще переживаешь, ты все еще ощущаешь того человека внутри себя.

Настоящая противоположность любви — равнодушие — полное и абсолютное безразличие. Когда тебе плевать на человека настолько, что ты даже не испытываешь к нему негативных эмоций — когда он просто перестает для тебя существовать. Когда его нет в твоих мыслях, в твоих снах, в твоей жизни.

Именно этого я и хотела добиться от себя для Егорова — полного и абсолютного равнодушия. Хотела перестать видеть в нем хоть что-то, чтобы он стал просто тенью, пустотой — но, судя по всему, мне это не удалось.

Моя ненависть к нему была слишком сильна, чтобы превратиться в безразличие — барахталась где-то глубоко внутри — словно ядовитый плющ, обвивая осколки разбитого сердца, не давая освободиться.

Долбанный Егоров. Который не может отпустить и жить свой жизнью, после того, как всё похерил.

И хуже всего было то, что я не могла понять — зачем. Эта непонятная игра в «горячо-холодно», в которой я не знала правил, выматывает больше, чем сама ненависть, ибо я совершенно запуталась в том, что творится у него в голове.

Сначала терроризирует меня всю пару, подкатывает и целует — а вечером того же дня, как ни в чем не бывало, стоит у моего подъезда с букетом цветов, улыбается своей фирменной, немного циничной улыбкой, словно ничего не произошло — словно мы просто не виделись пару дней, а не пережили тот «ад» разрыва.

Нет, я взяла букет — даже улыбку натянула — хотя, больше всего на свете хотелось натянуть петлю на его шею. И пока хоккеист на меня выжидающе смотрел — шагнула вперед, и со всей силы ударила им его по лицу — лепестки разлетелись в разные стороны, превращая бутоны в цветочное месиво, а Кирилл отшатнулся, ошеломленно моргая.

Да, банально. Но и Егоров не блистал оригинальностью, когда приперся ко мне с букетом.

Эх, жаль это были пионы, а не розы — ими было бы явно побольнее.

И пока Егоров, очевидно, пытался свыкнуться с суровой реальностью — в которой проблемы не решаются с помощью сраного веника — молча развернулась и пошла к подъезду.

А, на следующий день, после того, как получает этим самым букетом по морде — Егоров снова демонстративно делает вид, будто это не он разрушил всё, а я.

И теперь именно я должна оправдываться и вымаливать прощение — потому что в среду, проходя в коридоре мимо сидящей на подоконнике меня, он «случайно» задел мою сумку, и из неё высыпалось всё содержимое: конспекты, ручки, косметика — и пока я, краснея от злости, собирала всё обратно — Кирилл лишь хмыкнул и, даже не извинившись, прошел мимо.

Хотя, кажется, у него аллергия на извинения. Это было в его стиле — демонстративно игнорировать, не признавать свои ошибки, а потом вести себя так, словно мы снова в нормальных отношениях и удивляться моей злости.

Четверг проходит спокойно — возможно, причиной тому то, что мы не пересекались с Егоровым. Ито благодаря тому, что у «Акул Политеха» была выездная игра. И нет. Я не слежу за ними, просто слышала от Артёма — нашего старосты — когда во время пары отмечали отсутствующих студентов.

И честно говоря, мне было всё равно. Буквально. Я даже начала привыкать к спокойствию — к отсутствию его взгляда и глупых выходок — к возможности просто спокойно жить и дышать.

Но пятница... Пятница вернула всё на круги своя, когда мы в очередной раз столкнулись с этим придурком на первом этаже, неподалеку от стенда с расписанием.

Я шла с пары по инженерной графике, погруженная в мысли об очередной съемке, параллельно разбирая заказы на рекламу, как вдруг врезалась во что-то твердое.

Поднимаю голову, чтобы увидеть перед собой... Егорова, с довольной ухмылкой на лице. И почему из нескольких тысяч студентов политеха, мне «посчастливилось» врезаться именно в него?!

Попыталась проскользнуть мимо, сделать вид, что его не существует, но он перегородил мне дорогу, загородив собой практически весь коридор и стоило мне рыпнуться в сторону, как этот сверхразум — тут же по-детски повторяет мои движения, заставляя поджать губы и уставиться на него взглядом, в котором явно читалось сомнение в наличии у того мозга.

— Осторожнее, а то так и до убийства доведешь, — насмешливо тянет, наигранно потирая левое плечо. — Я же хрупкий, как фарфоровая ваза.

Тоже мне... Королева драмы.

— Ты сейчас больше на раздавленного таракана похож, — хмыкаю, закатывая глаза. — Егоров, сделай доброе дело — исчезни.

— Ну что ты такая неприветливая? — спрашивает, делая шаг ближе. — А как же поздороваться? Узнать как дела?

— Привет, — отвечаю, делая шаг назад. — Надеюсь, что херово. Пока.

— Даже не поздравишь с победой?

Чувствую, как от его наглости перехватывает дыхание — поразительная способность достать меня меньше, чем за минуту.

— С чего ты взял, что мне есть хоть какое-то дело до вашей победы? — выпаливаю, стараясь говорить как можно более равнодушно, однако внутри всё кипит от злости, и хочется сделать всё что угодно, лишь бы не видеть его самодовольной рожи — например, снова по ней треснуть.

Смотрю на этого идиота и пытаюсь понять — он издевается или действительно считает, что после всего случившегося я должна радоваться каким-то его победам?

Кирилл приподнимает бровь, делая вид, что удивлен.

— Ну как же? — тянет. — Ты же так поддерживала меня, болела... Неужели забыла?

— Господи, сколько можно, а?

Задаю риторический вопрос, отчаянно возводя взгляд к потолку — вот только, очевидно, даже высшие силы не способны дать мне ответа.

— Кирилл, я тебе ясно сказала. Забыли друг друга и живем дальше. У меня своя жизнь, у тебя — своя, — не выдерживаю. — И да, мне очень жаль, что мы потратили время друг на друга. И ты, как всегда, конечно же прав... но теперь — иди, пожалуйста, нахер!

Достал.

Понимаю, что нужно оставаться невозмутимой, холодной и равнодушной — но это невыносимо сложно — особенно, когда он стоит так близко, смотрит прямо в глаза так, словно знает все мои страхи и бесит так сильно, что руки печет от желания сжать их на его шее. До хруста.

— Хрена ты вежливая, — хмыкает в ответ. — Нахер через пожалуйста.

— Могу просто нахуй послать, устроит?

Парень на секунду замирает, застыв с неопределённым выражением лица.

Едва сдерживаюсь от того, чтобы рассмеяться. Конечно же. Егоров же привык, что я практически не матерюсь и никогда так в открытую его не посылала. Однако, кажется, он забыл, что, как минимум — он мне больше не платит, а как максимум — этот придурок даже не попытался выдавить из себя долбанное «извини», прежде чем пытаться засунуть свой язык ко мне в рот — поэтому мы снова вернулись к базовым настройкам, где я говорю, что думаю и срать хотела на последствия.

— Зависит от интонации. Продемонстрируешь?

Темно-серые глаза прошивают меня насквозь, и я чувствую, как начинают гореть щеки — от злости, разумеется — этот придурок специально пытается меня спровоцировать, а я ведусь.

— А больше тебе ничего не продемонстрировать?

Скрещиваю руки на груди, стараясь казаться максимально надменной — получается плохо — внутри все дрожит, но внешне я леплю на лицо маску равнодушия. И практически готова себе за это поаплодировать.

— Забавно... За все то время, что мы... развлекались, ты ни разу не послала меня по-настоящему. Всегда были какие-то недосказанности, намеки. А тут — чистый адреналин, — медленно приближается, сокращая и без того небольшое расстояние. — Давай, Крис. Пошли меня. По-настоящему.

— Блять, Егоров, исчезни уже!

Тишина становится почти осязаемой — кажется, что само время замерло. Медленно, очень медленно, на его губах появляется довольная ухмылка.

— Вот, совсем другое дело. Живенько. Энергично. Прям... страстно. Почти поверил.

Он знает, что делает — хочет сломать мою броню, увидеть ту настоящую часть меня, спрятанную глубоко внутри.

Окей, сыграем в твою игру. Только учти, Кир, что я переиграю тебя на твоём же поле.

— Знаешь, что самое смешное во всей этой ситуации? — спрашиваю, а парень приподнимает бровь, ожидая ответа. — То, что ты до сих пор думаешь, что мне на тебя не пофиг.

— А тебе пофиг?

Вижу, как Кирилл усмехается и пропускаю момент, когда он оказывается достаточно близко, чтобы провести костяшками пальцев по моей щеке.

— Я бы сказал, что ты злишься, потому что тебе больно, — начинает, понизив голос, так что слышу только я. — Но ты слишком упрямая, чтобы это признать. Верно, принцесса?

Пытаюсь оттолкнуть его, но он не двигается с места, словно прирос к полу, лишь наклоняется ниже, выдыхая слова практически в губы.

— Как насчет вспомнить старые времена?

— Старые времена закончились. Так что, дай пройти.

— Или что? — насмешливо хмыкает. — Снова пошлешь меня нахуй?

Отшатываюсь, скрещивая руки на груди и смотрю ему прямо в глаза не отводя взгляда.

— Ты совсем дебил? Или прикидываешься?

— Да так, шучу. Пытаюсь растопить лед. Видимо, безуспешно. А что, совсем-совсем все кончено? Без шансов? Просто интересно. Из чистого любопытства.

Нет, серьёзно?! Он всё-таки издевается. У Егорова, что — какой-то план: «доведи Кристину до белого каления»? Потому что, честно говоря, он преуспевает в этом, как никто другой.

— Знаешь, что инициатива делает с инициатором? — насмешливо хмыкаю, вздергивая бровь. — Так что советую тебе оставить свои «чисто любопытственные» вопросы при себе.

— Просто хотел убедиться, что ты действительно меня забыла.

— Убедился? — спрашиваю, и в моем голосе звучит неприкрытая ирония.

— Почти, — отвечает, чуть улыбаясь. — Но мне нужно больше доказательств.

— Доказательств чего?

Нет, я уже даже не сомневаюсь в том, что у Егорова явно не все дома — он словно сошел с ума, и теперь пытается свести с ума и меня. Потому что его поведение не поддается никакой логике — сначала он разрушает наши отношения, а теперь — в чем я даже до конца не уверена — пытается вернуть, играя в какие-то странные игры?

Зачем ему это? Что он хочет доказать?

Хотя, как только вспоминаю, что изначально он хотел нанять меня на пару часов, чтобы позлить бывшую — все вопросы тут же отпадают, ибо это Егоров.

Всё просто. Как диагноз.

— Что тебе действительно на меня пофиг, — хмыкает, а потом тянется в задний карман, чтобы жестом долбанного фокусника, вытянуть оттуда пару каких-то билетов.

Он действительно настолько наивен, что думает, будто я побегу с ним куда-то после всего, что произошло?

— И что это?

— Билеты, — отвечает, словно я сама не вижу.

— Куда?

— На концерт твоего Холидея. Пойдёшь со мной?

— Оу, это так мило, — наигранно тяну, растягивая на губах фальшивую улыбку. — Конечно пойду.

— Серьёзно? — спрашивает, а сам улыбается с таким самодовольным видом, как будто ему только что сообщили, что рады ждать его в КХЛ.

— Конежно же нет, придурок! — насмешливо фыркаю.

Самодовольная ухмылка тут же сползает, сменяясь каким-то растерянным выражением — кажется, он действительно поверил, что я соглашусь пойти с ним на этот дурацкий концерт.

— Билета же два? Два. Вас с твоим «эго» тоже двое. Развлекайтесь.

Если честно, играть в его игры нет ни малейшего желания, но он, похоже, никуда не денется, пока не получит то, что хочет — то есть, пока не выведет меня из себя окончательно.

В какой школе ему преподавали искусство выводить из себя?

Наверняка, там была специальная программа, разработанная исключительно для социопатов и манипуляторов.

И Егоров, судя по всему, закончил ее с отличием.

— И, если ты сейчас попытаешься меня остановить, или, боже упаси, схватишь за руку — я за себя не отвечаю, — заканчиваю, задевая его плечом, в надежде наконец-таки свалить подальше от этого ходячего бедствия, по фамилии Егоров. — А я лучше пойду подышу свежим воздухом, пока тебя не убила... — бурчу себе под нос.

Кажется, угроза действует. Однако, судя по всему, ненадолго — потому что стоит мне сделать несколько шагов, как снова слышу его голос.

— Эй, Крис!

— Господи, да что еще?! — недовольно оборачиваюсь, разрываясь между желанием испепелить его взглядом и указать более точный маршрут, куда ему следует пойти и потеряться уже наконец.

— Выход в другой стороне.

Ухмыляется, указывая головой на противоположный конец коридора.

Блять.

Разворачиваюсь и, не обращая внимания на его ухмылку, быстро иду в указанном направлении.

Шаги гулко отдаются в полупустом коридоре, эхом разносятся по стенам. Ощущаю, как предательски дрожат колени, и с трудом сдерживаю желание разгромить всё вокруг, потому что по шкале от одного до десяти мое желание сейчас кого-нибудь убить — уверенно стремится к одиннадцати.

К тому моменту, как прихватив пальто оказываюсь на улице, понимаю, что нужно вернуться к прежней холодной версии себя, вот только нихрена не получается...

Поёжившись от пронизывающего ветра, засовываю руки в карманы, пытаясь согреться и глотаю морозный воздух, возводя взгляд к серому небу, затянутому темными тучами — кажется даже погода сегодня в трауре.

Хочется просто исчезнуть, раствориться в этой серости, забыть обо всем, начать жизнь с чистого листа.

Ненавижу. Ненавижу его, ненавижу себя, ненавижу этот день и этот дурацкий университет.

Не знаю сколько я так стою, пытаясь привести мысли в порядок, однако, когда поворачиваю голову, замечаю знакомую фигуру на парковке — Егоров стоит там, лениво прислонившись к крылу своего мерина, выпуская в воздух струйки дыма — в одной толстовке несмотря на ледяной ветер.

Он что, издевается?!

Да твою же мать...

Внутри все сжимается от желания подойти и зачитать длинную отповедь на тему: какого хрена он не удосужился хотя бы накинуть свое пальто, которое лежит на сгибе локтя.

Да, именно это меня и бесит больше всего!

Его долбанная беспечность — как будто он плевать хотел на свое здоровье — плевать на то, что может заболеть. И я даже не хочу задумываться, какого хрена меня это так заботит — потому что, если я начну копаться в этих чувствах, то рискую окончательно запутаться в своих собственных противоречиях.

Выдыхаю сквозь зубы смачное ругательство и, прежде чем успеваю одуматься, направляюсь в его сторону, чувствуя, как с каждым шагом внутри нарастает раздражение, сменяясь почти паническим желанием заставить хоккеиста надеть его долбанное пальто.

Егоров, как будто чувствуя мое приближение, слегка поворачивает голову в мою сторону и растягивает губы в какой-то самодовольной ухмылке.

Ну, сейчас ты у меня получишь.

— Вот скажи мне, ты идиот?! — выпаливаю, оказываясь прямо перед ним. — Или совсем мозги отморозило?!

Его ухмылка становится шире.

— О, теперь ты за меня беспокоишься?

— Мечтай, — фыркаю. — Смотреть на тебя холодно.

— Мне тепло.

Твою мать... Зачем я это делаю? Почему просто не пройти мимо?

Но нет, блин, я снова здесь, ругаюсь с ним, волнуюсь о нем... И я понимаю, что он прав. Я беспокоюсь. И это меня бесит больше всего, потому что я точно этого не хотела.

Никакого беспокойства, никаких чувств, только абсолютное безразличие — вот чего я добивалась, а сейчас... сейчас, в очередной раз, все летит по хорошо выверенному маршрут.

Хоккеист стоит передо мной, улыбается, а я, как дура, продолжаю с ним препираться — что-то внутри, какая-то иррациональная сила, толкает меня на этот разговор — хоть убей, не могу остановиться.

— Да конечно, — снова фыркаю. — А то, что ты весь дрожишь — это от избытка радости? Вот скажи мне, ты так внимание пытаешься привлечь что-ли?

— А что, получилось?

Ухмылка Кирилла становится чуть менее самодовольной, но не исчезает полностью.

— Не надейся. Просто ты выглядишь как идиот. И оденься уже, блин.

— Мне тепло, — упрямо повторяет, будто это отменит тот факт, что у меня зуб на зуб не попадает просто глядя на него.

Скрещиваю руки на груди, стараясь выглядеть максимально равнодушной, но это не помогает. Он смотрит на меня... как будто знает, что я вру.

— Какого хрена ты без шапки? — вдруг выдает.

Моргаю, пытаясь понять в какой момент мы пришли к обсуждению отсутствия моего головного убора, когда Егоров сам по-прежнему стоит на долбанном морозе не удосужившись одеться.

— Хватит выпендриваться, Егоров, — начинаю, пытаясь скрыть замешательство. — Ради меня.

Последние слова вылетают прежде, чем успеваю себя отдернуть, но уже поздно: сделать вид, что я имела ввиду что-то другое не получится. Потому что они уже повисли в морозном воздухе между нами, и теперь этот самодовольный придурок наверняка решит, что я ради него тут танцы с бубнами устраиваю.

«Ради меня»?! Серьезно?! Идиотка — вот кто ты, Крис.

Ну какого хрена с ним всегда так сложно?

Егоров молчит, и это молчание давит сильнее, чем ледяной ветер — смотрит на меня, и я не могу понять, что у него на уме — то ли он сейчас рассмеется, то ли...

И тут он тушит сигарету носком кроссовка... и надевает пальто. Просто берет и надевает. Без единого слова.

Хмыкает каким-то мыслям и делает шаг ко мне, сокращая и без того ничтожное расстояние в несколько шагов, а у меня, почему-то, от этой неожиданной близости по телу пробегает дрожь, и, чувствую, как практически становится трудно дышать — словно кто-то сдавил мне грудную клетку. Паника нарастает, и я инстинктивно пытаюсь отступить назад, но упираюсь спиной в соседнюю машину.

Похоже, бежать некуда.

Егоров нависает надо мной, аромат его духов щекочет нос, вызывая странную смесь приятных и болезненных воспоминаний, а сам парень смотрит на меня своими глазами, в которых зрачок отчего-то едва отличим от радужки. Словно гипнотизирует — заставляет забыть обо всём на свете — о той боли, которую он причинил, о том, что между нами больше ничего не может быть.

Твою мать... как же я ненавижу его за то, что он так на меня действует.

— Что, испугалась? — шепчет, и из его рта вырывается облачко пара, а тёплое дыхание обжигает мою кожу.

— С чего бы мне бояться? — хочу казаться уверенной, но голос, как и я, предательски дрожит.

— Может поговорим?

Сердце пропускает удар, и на мгновение мир вокруг словно замирает, как в каком-то глупом фильме. Его близость сбивает с толку, аромат духов кружит голову, и я чувствую, как теряю контроль над ситуацией. Нужно что-то делать, нужно остановить его, пока не стало слишком поздно — но я элементарно не могу заставить себя двинуться с места.

— У нас нет тем для разговоров, Кир. Все уже давно сказано.

— Неправда. Есть одна тема, которую мы так и не обсудили.

— И какая? — спрашиваю с сарказмом.

— Мы...

Его лицо совсем близко. Чувствую тепло его дыхания на своей коже, а все чувства обостряются до предела, пока хоккеист наклоняется так, что я ощущаю его дыхание на своих губах.

— Что ты делаешь? — вырывается хриплым шёпотом.

— Хочу поцеловать тебя.

Что?

В голове вата из противоречивых мыслей — мозг отчаянно сигнализирует об опасности, твердит о том, что это ошибка, но глупый орган в груди уже давно принял другое решение — потому что Кирилл смотрит на меня с такой искренней нежностью, что все доводы кажутся жалкими и бессмысленными.

— Кир, пожалуйста... — последняя попытка остановить надвигающуюся бурю, которая грозит разрушить все, что я так тщательно выстраивала. — Не надо...

Но парень, ожидаемо, игнорирует мою просьбу.

Разум кричит: «Нельзя!», но тело предательски тянется к нему навстречу.

Однако, в тот момент, когда между нами остаются считанные миллиметры, слышу голос Федорцова, а сам парень тормозит рядом с нами красноречиво кашляя в кулак, заставляя вырваться из анабиоза, в который я почти проваливаюсь, пойдя на поводу у своих желаний.

Громко так кашляет. Вдумчиво.

— Эй, голубки!

Кирилл резко отстраняется, поворачиваясь с явно недовольным выражением лица. Я же, пользуясь моментом, отступаю на несколько шагов назад, пытаясь отдышаться и привести мысли в порядок.

Какого хрена...?

— Какого хера, Диман? Ты, блять, не видишь, что мы заняты?!

— Да вижу я, вижу, — ухмыляется Федорцов, окидывая нас оценивающим взглядом. — Сорян. Но Романыч просил передать, что тебя ищет.

— Нахуя? — огрызается Кирилл, всем своим видом показывая, как ему до лампочки кто и зачем его искал.

— А я почем знаю. Он мне не докладывает. Сказал, чтобы ты срочно явился, и все.

Егоров мрачнеет еще больше. Видимо, перспектива выслушивать нотации от декана его совсем не радует. Конечно, блин, у него тут программа «олл-инклюзив» нарисовалась, а тут какой-то декан... Какого хрена я почти позволила этому случиться?!

— Что-то еще?! — красноречиво намекает, что пора бы и честь знать, но я уже и сама близка к тому, чтобы вцепиться в руку Федорцова и заставить того остаться или же расцеловать в обе щеки за то, что прервал этот непонятный момент.

Серьезно, даже деканские нотации сейчас кажутся предпочтительнее, чем оставаться с Кириллом наедине и гадать, что у него на уме.

— Не, больше ничего, — Федорцов пожимает плечами, криво ухмыляясь. — Просто, если, вдруг ты не фанат стрижки «под ноль» и не хочешь променять модные шмотки на берцы и форму цвета хаки, то Романыч ждет, Кирюх.

— Блять... — цедит, выпуская воздух сквозь зубы.

Прежде, чем развернуться, направляясь обратно в универ, Егоров окидывает меня быстрым взглядом, словно пытаясь что-то прочитать в моих глазах, но я отворачиваюсь, делая вид, что дико заинтересована пейзажем.

Идиотским пейзажем, состоящим из серого неба, заснеженных деревьев, университетской парковки и унылых многоэтажек на горизонте.

Так и остаюсь стоять на месте, чувствуя, как на плечи ложится какое-то опустошение. С одной стороны — испытываю облегчение от того, что опасность миновала, а с другой — появляется какое-то непонятное чувство упущенной возможности — будто только что пропустила что-то важное, что могло бы изменить все.

Федорцов же, по-прежнему ухмыляясь, замирает по правую руку от меня, словно ожидая моей реакции.

— И чего лыбишься?

Его довольная физиономия вызывает раздражение, хоть я и благодарна за то, что он прервал нас с Егоровым — однако скорее откушу себе язык, чем признаюсь об этом вслух.

— Да так, — пожимает плечами. — Просто интересно наблюдать за вашей драмой.

— Охренеть, как смешно, — фыркаю, переводя взгляд в сторону, замечая идущего в нашу сторону Крепчука.

Напускное спокойствие — моя лучшая защита, как всегда.

— Гар, есть сигарета? — спрашиваю, как только Игорь тормозит рядом с нами.

Насколько я помню, Гарик иногда балуется этой дрянью. Кажется, даже я уже успела его простебать за любовь к зубочисткам, потому что курил он исключительно тонкие, исключительно со вкусом и исключительно с таким видом, как будто сама царица Савская изволила прикурить.

— Ты че, снова закурить решила? — удивляется Крепчук, округляя глаза. — Вроде же бросала, не?

— Бросала, — отвечаю, пожав плечами. — Но, видимо, ненадолго.

— Кирюха опять мозги компостирует? — усмехается, протягивая мне пачку вместе с зажигалкой.

— Да пошел он... — отмахиваюсь. — Просто поболтали немного.

— «Немного»? — хмыкает Федорцов, толкая Игоря в бок. — Видели мы, как вы во вторник болтали. Чуть ли не дрались. Я, конечно, далеко сидел, но искры летели знатно.

Закатываю глаза, делая глубокую затяжку, и чувствую, как дым непривычно обжигает горло, но это приятнее, чем то, что творится у меня внутри. В последний раз курила месяц назад, да и то с целью «проучить» Егорова, а сейчас... сейчас просто хочу заглушить нарастающее чувство тревоги и неопределенности.

— Ты это... не загоняйся так, — продолжает Крепчук, скептически наблюдая за тем, как я в очередной раз подношу сигарету к губам. — Это у него, видимо, весна так началась, обострение чувств. Все дела...

Ага. Весна. В январе. Смешно.

— Просто поссорились. Бывает.

— С поцелуями в коридорах? — ехидно уточняет Федорцов. — Чет я такого в обычных ссорах не наблюдал. Может, у вас там какая-то особая методика?

— Ага, методика Егорова, — фыркает Гар, и я невольно улыбаюсь, хоть улыбка и получается какой-то кривой. — Зацеловать, чтоб заткнулась. Классика жанра.

— Ну, некоторым помогает.

Эти двое, как сговорились, как будто не замечают, что я сейчас бомба с тикающим механизмом, и готова детонировать в любую секунду, а от их ехидных комментариев нихрена легче не становится.

— Идиоты, — бурчу под нос, выпуская облачко дыма.

— Ну почему сразу идиоты? Мы просто заботимся о командном духе, — притворно возмущается Федорцов, отрывая взгляд от мобильника. — А он, знаешь ли, страдает, когда в коридорах такое кино показывают.

И на что он сейчас намекает? Хочет выставить меня виноватой, что кто-то просто не умеет контролировать свои эмоции?

— Ага, сцены ревности, страстные поцелуи... — подключается Крепчук. — Прям индийский сериал, только без песен и танцев.

— Танцы по твоей части, — язвлю в ответ, бросая на него злобный взгляд и сжимая сигарету между пальцами, пока они не начинают болеть. — Может хватит, а? Не было ничего. Просто... поговорили.

— Поговорили? Да слышал я сегодня, как вы там разговаривали! Точнее, как ты ему орала, чтобы он отвалил.

— Ты подслушивал, что-ли?!

— Ну, немного, — признается Гарик, потирая затылок. — Не мог пройти мимо такой драмы...

— Ладно-ладно, хватит давить на больное, — вмешивается Федорцов, хлопая Игоря по плечу. — Видно же, что девчонка не в настроении.

Господи, ну вот какого хрена они ко мне пристали? Я же просто стрельнула сигарету, а не записывалась на сеанс психотерапии от двух придурков, коротрые решили, что это охренеть какая классная идея начать копаться в моем прошлом, настоящем и, видимо, даже будущем с Егоровым.

Как две бабки у подъезда, ей Богу. Закончат со мной и начнут обсуждать цены на гречку и ЖКХ.

Господи, какие идиотские у меня мысли...

— А ты чего ждал после встречи с Егоровым? — ухмыляется Гар, закидывая мне руку на плечо. — Что она будет скакать от счастья и раздавать всем конфеты? Как тебе план, а, Крис?

— Да отвали ты, — отталкиваю его руку.

— Ладно-ладно, сорян, — тут же оправдывается Гар, поднимая руки в примирительном жесте. — Просто думал поднять тебе настроение.

— Думать — не твоя сильная сторона, — фыркаю.

— Ну и что мне теперь делать? Застрелиться?

— Застрелись, — бурчу под нос, но, к моему удивлению, Федорцов внезапно подает голос, начиная ржать.

Правда, заметив мой удивленный взгляд, тут же кашляет в кулак, стараясь придать лицу серьезное выражение.

— Ты чего?

— Да просто... — Федорцов снова начинает смеяться, но тут же осекается, видя мое недовольное лицо. — Ничего. Просто ты такая... злобная сегодня. Забавно. Не, ты, конечно, всегда ведешь себя, как ещё та сука, но сегодня...

— Диман, — красноречиво перебивает Гарик, до того момента как у «Акул» в команде стало на один член меньше.

И да — это нихрена не оговорка.

— Слушай, не обращай внимания, — поворачивается уже ко мне, очевидно, стараясь разрядить обстановку. — У Димона просто... своеобразное чувство юмора. Да, Диман?

Молча перевожу взгляд сначала Федорцова, который теперь ковырял ногтем заусенец, избегая зрительного контакта, а потом на Гарика, который сейчас выглядит так, как школьник, попавшийся на списывании.

— Своеобразное чувство юмора, говоришь? — наконец произношу ледяным тоном. — Знаешь, Гар, я тоже думаю, что у меня своеобразное чувство юмора. Вот сейчас мне очень хочется проверить, как быстро Федорцов умеет бегать на сломанной ноге.

Вижу как виновник этого «торжества» тут же перестает заниматься своим ногтем и вперивается в меня испуганными глазами, в которых наконец мелькает осознание, что он переборщил.

— Эй, полегче, — бормочет, отступая на шаг. — Я ж пошутил. Че сразу в штыки-то?

— А я, по-твоему, не шучу? — делалю шаг вперед, и парень тут же отступает еще на один назад. — Хотя, ты прав, не шучу. Потому что мне, вообще-то, нихера не смешно. У меня тут личная драма, а вы ржете, как кони.

— Ладно-ладно, прости, — быстро затараторил Федорцов, подняв руки в примирительном жесте, хоть и было заметно, что парень отчаянно сдерживает смех. — Больше не буду. Честно. Просто... ты такая смешная, когда злишься.

Ещё один. Очень смешно. Прям ору, мать вашу.

— Какая есть, — пожимаю плечами. — Продолжите добивать меня или предпочтете спокойно пойти куда подальше?

— Бля, че Кирюха с девчонками делает... — хмыкает, оглядывая меня с ног до головы. — Небось, еще и виноватой выставил?

— Типа того, — выдыхаю, стряхивая пепел и чувствуя, как едкий дым щиплет глаза.

Это же от дыма, да?

— В его мире всегда виноваты все, кроме него самого, — недовольно фыркаю. — Он же у нас идеальный.

— Ну да, ты ж тоже хороша, — поддакивает Гар, и я бросаю на него испепеляющий взгляд. — Да ладно, че ты сразу злишься? Я ж любя. Просто ты у нас тоже не подарок. А Кирюха ж привык, что все вокруг него бегают и восхищаются.

— Ну и пусть бегают. Мне-то какое дело?

— Ой, не надо, а? — хмыкает Федорцов, складывая руки на груди. — Ещё скажи, что никакого. И именно поэтому ты щас стоишь тут, вся такая нервная, с сигаретой в зубах.

Нет, он сегодня серьезно «дошутится» до того, что следующую игру будет играть в инвалидной коляске...

Мысленно фыркаю. До чего меня доводит Егоров? Такими темпами, я уже скоро, как и он, начну на людей бросаться.

— Вы что, комитет утешения страждущих душ?! — огрызаюсь, чувствуя, как предательски начинают гореть щеки. — Просто закурить захотелось.

— Ага, захотелось, — тянет Гар. — А я вот захотел, чтоб ты ему морду набила.

— Ну, так иди и набей сам, — фыркаю, бросая на него раздраженный взгляд. — В чем проблема?

— Не, я лучше со стороны посмотрю, — отмахивается. — Вы там и без меня разберетесь.

Боже, пристрелите его кто-нибудь. И желательно вместе с Федорцовым.

Заодно и меня, чтобы не мучиться.

— Я бы предложил выпить, — задумчиво продолжает, почесывая затылок. — Но у нас же пары...

— И это единственное, что тебя останавливает? — ухмыляюсь.

— Ну, не совсем, — признается Гар.

— Денег нет?

— Денег всегда нет. Сама понимаешь, студенческая жизнь, все дела...

— Мне и так тошно, так что можете отвалить. Буду скучать.

Но откровенно говоря, это была ложь, ибо если бы их сейчас случайно унесло ветром в какую-нибудь другую галактику, то лично я бы ни капельки не расстроилась. Хотя вру.

Расстроилась, ибо в таком случае мне некого было бы винить в своём отвратном настроении, кроме себя самой. Хотя, можно Егорова — но хоккеист сейчас где-то там, решает свои проблемы с деканом, и я готова уверовать во всех возможных богов, чтобы его отчислили нахрен — может хоть тогда я смогу спокойно выдохнуть в этих стенах.

— Иногда он так бесит, что хочется убить, — признаюсь, сама удивляясь своей откровенности.

— Ну ты смотри, аккуратнее, — усмехается Гар. — А то еще посадят за непредумышленное.

— Пошел он...

— Да пошел-то он пошел, — соглашается Федорцов. — Но вот только куда? А то мы уже ставки делаем, чем все закончится.

Демонстративно закатываю глаза, выбрасываю окурок в урну и, не говоря ни слова, разворачиваюсь и возвращаюсь в универ. Надоело.

Надоели эти двое, надоел Егоров, надоела эта дурацкая учеба. Просто хочу, чтобы все это закончилось.

Но, очевидно, спокойствие мне может только снится, потому что утром следующего дня, в очередной раз сталкиваюсь с Егоровым у того самого проклятого кофейного аппарата, который похоже стал нашим долбанным чек-поинтом — и я, конечно же, совсем не рада этому обстоятельству.

Это что, какая-то шутка? Или у нас с ним теперь одно, четко определенное место притяжения, как у двух магнитов, которые то притягиваются, то отталкиваются?

Лучше бы у меня с ним было одно место — у черта на куличках.

Делаю глубокий вдох, стараясь сохранить видимость спокойствия, и подхожу к аппарату, делая вид, что не замечаю его присутствия, хотя все мое тело кричит об обратном.

Нужно просто купить кофе и уйти. Никаких разговоров — никаких взглядов — никаких эмоций. Никаких взаимодействий, которые могут обернуться чем угодно.

— Тоже кофе захотелось? — раздается голос над ухом, нарушая мои планы и заставляя сердце пропустить удар.

Ну, вот и все. Спокойствию конец. Снова.

Стараюсь не обращать внимания и начинаю выбирать напиток. Латте, капучино, эспрессо... Какая разница? Все равно в горле пересохло от нервов, и вкус кофе я вряд ли почувствую.

— Могу угостить, — продолжает, словно не замечая моего игнорирования.

Навязчивость — его второе имя.

— Сама справлюсь.

Надеюсь, что мой тон достаточно холодный, чтобы он понял — я не хочу с ним разговаривать.

Но Кирилл, кажется, не понимает намеков — или просто игнорирует их.

— Ну, не злись, — тянет, делая шаг ближе и вторгаясь в мое личное пространство, от чего по коже пробегают мурашки, которые я яростно пытаюсь подавить. — Просто хотел сделать тебе приятно.

— Знаешь, что мне действительно доставит удовольствие? Если ты оставишь меня в покое.

— Решила сменить тактику?

— Не понимаю, о чем ты, — огрызаюсь, стараясь не смотреть в его сторону.

— Ну да, конечно, — усмехается, сокращая дистанцию между нами до минимума. — Раньше ты хотя бы орала на меня и пыталась выцарапать глаза, а сейчас... Холодная и неприступная. Новый образ?

— Ты слишком много о себе думаешь, — фыркаю, выбирая латте на экране автомата.

— Может быть, — пожимает плечами. — Но ты ведь тоже обо мне думаешь, разве нет?

Ну вот какого хрена он прав? Я ведь действительно думаю о нем — постоянно — даже когда пытаюсь его забыть, даже когда проклинаю его имя: он все время маячит в моей голове, не давая покоя.

Закатываю глаза, демонстрируя свое раздражение, и нажимаю кнопку «оплатить». Автомат издает противный писк, и я засовываю купюру в купюроприемник, сжимая ее в руке так сильно, что пальцы немеют.

Кирилл хмыкает, но ничего не говорит — просто стоит и смотрит, прожигая взглядом, от которого по коже бегут мурашки.

— Что? Никогда не видел, как люди покупают кофе?!

— Видел. Но мне просто интересно, что у тебя сейчас в голове.

— Поверь, тебе лучше не знать, — потому что там я представляю, как с хрустом ломаю ему колено и заставляю корчиться от боли самыми изощренными методами. — Отвали.

— Не могу, — хмыкает, склоняясь ближе. — Ты же знаешь.

— Знаю, что ты — эгоистичный придурок, — отрезаю, поворачивая голову и глядя ему прямо в глаза.

— Может быть, — снова пожимает плечами. — Но я хотя бы честен с тобой. В отличие от тебя.

— Честен? — усмехаюсь, чувствуя, привкус горечи во рту. — Выучил новое слово? Никогда не слышала, чтобы его употребляли в одном предложении с твоим именем. Обычно, когда говорят про тебя, используют совсем другие эпитеты — «придурок», «чсв-шник», «мудак», а вот «честный»... как-то не вяжется, сорри.

— Что ж, значит, есть куда стремиться, — усмехается Кирилл. — Но знаешь, что самое забавное? Ты ведь тоже не ангел.

— Я никогда и не утверждала обратного, — фыркаю в ответ, забирая пластиковый стаканчик. — В отличие от тебя.

Кажется, его слова про честность задели меня за живое, как будто ткнули ножом в открытую рану. Хочется кричать, доказывать, что он не прав, но я стараюсь держать себя в руках. Один раз уже попыталась, хватит с меня.

— А еще никогда никого не обманывала, всегда говорила то, что думаешь, и никогда не делала вид, что тебе всё равно, — тянет, приподнимая брови и глядя на меня с насмешкой. — Как насчет того, что ты пытаешься убедить себя, что я тебе безразличен?

— Ты мне действительно безразличен.

Пытаюсь обойти парня по касательной, проскользнуть мимо, чтобы уйти, но он снова преграждает мне путь, перекрывая дорогу, принуждая поднять голову и посмотреть ему в глаза.

Господи, ну это действительно уже не смешно.

— Ну что ж ты так сразу сбежать хочешь, Крис? Только ж начали так мило общаться.

— У меня дела, — бросаю, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, хотя внутри все клокочет от злости и обиды.

— Какие дела могут быть важнее, чем разговор с бывшим? — делает шаг ко мне, сокращая и без того небольшое расстояние, и я невольно отступаю, пытаясь сохранить личное пространство, которое он так нагло нарушает.

Хватит, наигрались.

В груди все сжимается от этого навязчивого внимания, от этого чувства загнанности в угол — от того, что он, похоже, до сих пор считает, что может мной манипулировать — что может говорить все, что ему вздумается, и я буду, как послушная марионетка, плясать под его дудку, внимая каждому его слову. И при этом, до сих пор, из его рта выскакивает что угодного, кроме слов извинения.

— Ещё один шаг и этот кофе окажется на твоей голове.

На лице Егорова мелькает тень удивления, но тут же сменяется усмешкой.

— Ты этого не сделаешь, — выдает, глядя мне прямо в глаза.

— Проверим? — вскидываю руку, чуть наклоняя стаканчик, демонстрируя серьезность своих намерений.

Боковым зрением замечаю, как несколько человек заинтересованно наблюдают за нашей перепалкой, предвкушая очередное эпичное зрелище. Плевать.

Егоров не двигается, продолжая буравить меня взглядом, но я чувствую, как его уверенность немного пошатнулась. Он все еще считает, что я блефую, но уже не так уверенно — он привык, что ему все сходит с рук — привык, что девушки тают от одного его взгляда.

Но, кажется, Егоров забыл, что я не вхожу в их число.

И вот, когда парень делает еще один, казалось бы, незначительный шаг вперед, не раздумывая ни секунды, выливаю содержимое стакана ему на голову.

Горячий кофе, наверняка, обжигая кожу, стекает по его волосам, лицу, плечам, пачкая дорогое пальто, которое, наверняка, стоит как моя месячная зарплата.

Пахнет кофеином и... местью. Сладостный запах возмездия.

На мгновение воцаряется тишина, которую нарушает лишь звук капающего кофе на кафельный пол. Несколько секунд Кирилл просто стоит, ошарашенно хлопая ресницами, а на его лице — охренительное комбо из сочетания злости и, кажется, даже удивления — неприкрытого такого, детского удивления. Кажется, он действительно не ожидал, что я осмелюсь это сделать.

— Ой, извини, — притворно огорчаюсь, изображая на лице невинную улыбку. — Случайно получилось.

— Ты... — рычит, но не успевает закончить фразу.

Вместо того чтобы наброситься на меня — хотя, признаться честно, я даже в какой-то степени была готова и к подобному повороту событий — Егоров внезапно замирает, словно передумал. Делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и его взгляд немного смягчается, пока проводит рукой по волосам, смазывая остатки кофе по лицу.

— Охренела? — наконец произносит, но его голос уже не такой угрожающий, как прежде. Скорее, в нем звучит какая-то... усталость?

— Да, охренела. Я предупреждала, Кир, — спокойно отвечаю, глядя ему прямо в глаза и не испытывая ни малейшего сожаления. Совсем ни капельки. Потому что я бываю сукой, особенно, когда меня предают. — В следующий раз будь осторожнее со своими желаниями.

И по закону жанра, в тот самый момент, когда казалось бы, что хуже быть уже не может, прямо перед нами тормозит Ольга Сергеевна, складывая руки на груди и оглядывая происходящее с неприкрытой иронией.

— Что здесь происходит? — строго спрашивает, окидывая нас обоих оценивающим взглядом. — Егоров, почему вы в таком виде? Новая прическа? Очень... оригинально. Напоминает мне о том, как ты пытался решить мою проверочную в прошлом году. Такой же бардак.

— Ольга Сергеевна! Вот щас вообще не смешно! — возмущается хоккеист, отряхивая с пальто кофейные капли.

К слову, безуспешно, ибо кашемир его уже успешно успел впитать.

— Я и не пыталась шутить, Егоров, — сухо парирует. — Ваша неспособность решить элементарные задачи давно перестала быть поводом для смеха. Скорее, поводом для глубокой грусти и размышлений о будущем нашей системы образования.

— Ольга Сергеевна, это, конечно, все весело, но...

— Никаких «но», Егоров. Идите и приведите себя в порядок. Надеюсь, что этот инцидент станет для вас уроком. И в следующий раз прежде, чем приставать к девушкам, подумаете о последствиях, — заканчивает с нажимом, явно давая понять, что разговаривать больше не намерена. — А вы, Метельская, зайдите ко мне после лекций, обсудим ваше поведение...

Кидаю короткий взгляд на Егорова и едва сдерживаю смех, потому что парень выглядит так, словно в эту самую секунду готов ткнуть в меня пальцем и пожаловаться, сказав, что это все она.

Картина маслом. Весь измазанный и растерянный.

Сверлит меня взглядом, но я лишь невинно хлопаю глазками, делая вид, что ничего не понимаю.

— Повторить? — шепчу одними губами, слегка улыбаясь.

Сжимает кулаки до побелевших костяшек, но ничего не отвечает, лишь разворачивается и, бормоча что-то себе под нос, уходит, оставляя за собой шлейф явного недовольства. Как всегда.

— Знаете, Кристина, я, конечно, не одобряю такие методы... — Ольга Сергеевна подходит ближе, понижая голос, чтобы ее слова не услышали остальные студенты. — Но, признаться честно, я давно хотела сделать что-то подобное.

Так и замираю на месте удивленно поднимая брови. Конечно, понимаю, что Кир встречался с её дочерью и наверняка и с Лизой поступил как мудак — до сих пор не знаю причин их расставания, как-то не было желания копаться в чужом грязном белье, хоть мы и притворялись парой «ради Лизы» — однако не ожидала от нее такой откровенности — Москвина-старшая всегда казалась такой строгой и принципиальной.

Так и стою, как громом поражённая, не в силах поверить услышанному, а женщина, тем временем, подмигивает мне, словно мы с ней теперь в одной лодке, и направляется к кафедре, готовясь к началу лекции.

Я сплю? Ольга Сергеевна — всегда такая сдержанная и правильная — только что призналась в желании напакостить Егорову?!

Дурдом.

Полный, беспросветный дурдом.