III Глава 78: Сирена
— Что ты будешь делать, если я умру?
— Если ты умрешь, я хотел бы тоже умереть.
— Чтобы не расставаться со мной?
— Да. Чтобы не расставаться с тобой.
— Хорошо.
Кормак Маккарти «Дорога»
***
Меня втолкнули в камеру и захлопнули железную дверь. Свет был — тусклый, холодный, но был. Только вот глаза почти ничего не видели. Всё передо мной плыло.
Проклятые туфли были сброшены, и теперь ступни жгло, будто я шла босиком по битому стеклу. Живот ныл тупой, рвущей болью — удар Кука эхом отдавался в каждом вздохе. Стоило чуть глубже вдохнуть, как подступала тошнота.
Но больше всего меня душила не боль. Меня душил страх за него.
Господи... Джоэл. Он здесь. Он сидел со мной за одним столом. Слушал все эти ужасы, всё это вранье... Его вели прямо передо мной. Его ударили током — я видела это, видела, как его скрутило. Он был один! ОДИН! Почему один? Где его люди? Почему никто не вытащил его?!
— Что с ним?! — я бросилась к двери, ударяя в неё ладонью. — Что вы с ним делаете?! Откройте! Не смейте его трогать!
Никто не ответил.
Я ударяла в дверь снова и снова, но силы были на исходе. Я сползла вниз по стене, холодной и липкой от конденсата. Руки тряслись так, что я с трудом удерживала сына.
Я боялась за Джоэла так сильно, так чудовищно сильно, что мне показалось — я сама в агонии, сердце не просто билось, оно зашлось в приступе ужаса. Я прислонилась к стене, чувствуя, как покрываюсь ледяным потом, и как становятся ватными ноги.
Наш кошмар должен был закончиться... а он только начинался.
Я смотрела на сына, и страх за него оказался даже сильнее, чем за Джоэла. Мне нельзя было сдаваться. Ни сейчас, ни потом. Я мать. Я мать, чёрт побери! Стянула с плеч лямки платья и приложила малыша к груди. Он сразу вцепился в сосок. Ему и мне нужно набраться сил, чтобы выдержать.
Выдержать то, что неминуемо должно было случиться.
У Джоэла должен быть план. Он не мог пойти в руки к Шуту и умереть вот так. Не мог. Это было бы слишком глупо. Нееет.... Это не про него. Не про Джоэла Миллера, который поставил на колени ФЕДРА, который стал правителем того, что осталось от мира. Нет... Он не умрёт. Господи, пожалуйста, НЕЕЕТ! Я не смогу без него... Нет нет.... У него есть план. Обязательно есть. И мы должны быть готовы.
Я ждала, считая удары собственного сердца в тишине. Один. За другим. За третьим. Вслушивалась в каждый звук за дверью. Мгновения тянулись, как вечность, размывались и вытягивались, как мучительная пытка. Потому что самая страшная пытка — не боль. Не голод. Не холод. Я это всё проходила. Я знаю. Самая страшная пытка — это ожидание. Неизвестность. То, как она медленно точит тебя изнутри, ломает мысли и мечется ядовитой змеёй по жилам.
Когда не знаешь, где твой предел.
Когда не знаешь, когда конец.
Когда не знаешь — жив он или мёртв.
Я раскачивалась на полу, удерживая ребёнка на коленях, и повторяла вслух, как мантру, как сумасшедшая, одно и то же:
— Джоэл жив. Он жив. Он обязательно вытащит нас отсюда.
— Он обязательно вытащит нас отсюда.
— Он придёт.
— Он всегда приходит за мной.
— Джоэл жив. Он жив...
С каждым разом голос становился всё тише, но я упрямо продолжала.
Я не сразу поняла, что это за вой у меня в ушах, сначала подумала — всё, обезумела, страх, напряжение, боль в животе — всё слилось в один непрерывный гул, но нет, это не внутри меня, это снаружи... это сирена.
Оглушающая, надрывная, что стены сотрясаются криком. Сирена выла, погружая долбанную крепость Шута в агонию.
Я вскочила. Пот градом стекал по спине, пропитывая платье насквозь. Это проклятое красное платье прилипло, как вторая, мокрая, липкая кожа. Тяжело дышать. Грудную клетку судорогой сводит.
Сын кричал на руках, испуганный нестерпимым воем сирен.
— Тише... тише, Воробушек... — я прижимала его крепче, гладила ладонью по голове, но сама дрожала так, что руки ходили ходуном. — Всё хорошо... Всё хорошо...
Я плакала, укачивая его. Что это? Господи, что происходит?! Укачивала ребёнка, а он всё продолжал заливаться, выплёвывая соску.
И вдруг выстрелы. Сначала одиночные. А потом — как шквал, как смерч: очередь за очередью, рев стволов. Внутри, снаружи — невозможно понять. В ушах стояла какофония хаоса.
Я вздрогнула всем телом от раскатов взрыва. Где? Где это?! Камера была слепой, без окон, только холодные бетонные стены, и я металась взглядом, как зверёныш в клетке.
Бросилась к двери, сжав ребёнка одной рукой, и другой забарабанила по металлу. Голыми пальцами. Била и царапала, пока костяшки не занемели.
— Откройте! Откройте, слышите меня?!
Голос сорвался на визг.
— Джоэл! Джоэл, мы здесь! Мы здесь! Мы здес-с-с-ссь!
Мой сын, мой маленький Джоэл, просто заливался криком у меня на руках. Я рыдала вместе с ним, укачивая его, прижимая к груди так крепко, будто могла заслонить от всего ужаса снаружи.
— Держись, малыш... Держись...
Но не было ни ответа, ни спасения. Только вой сирен, только канонада выстрелов. И бешеный стук моего сердца, который казался громче всех выстрелов разом.
Потом к выстрелам добавились крики, человеческие, истошные, их было много, кто-то вопил в агонии так, что кровь стыла в жилах.
Сирена не стихала ни на миг, и это были самые страшные мгновения в моей жизни. Вой прожигал мой мозг раскалённым железом.
Лязгнул замок на двери, я отскочила к дальней стене, прижимая к себе сына, готовая защищаться до последнего. Буду рвать зубами их уши, глотки. Выцарапывать глаза.
Дверь резко распахнулась, пропуская внутрь грохот, шум, всполохи света и запах раскалённого металла. В проёме появляется та самая женщина-военная, на её лице застыл ужас.
— Беги! Спасайся! — кричит она.
И она падает прямо на пол камеры, тяжело, с глухим стуком. В глазах этой женщины застывает ужас, последний немой крик, который не успевает сорваться с губ. И вдруг я вижу, как её ноги дёргаются назад, кто-то хватает её за лодыжки и резко тянет в сторону двери.
— Нееет... — вырывается из неё хриплый шёпот.
Она пытается зацепиться руками за порог, за что угодно, пальцы скребут по полу, но её тянут, неумолимо тянут, как тряпичную куклу. Я слышу, как она захлёбывается дыханием, а затем её утаскивают прочь.
Из-за порога доносится мерзкий, влажный звук — кто-то рвёт сырое мясо руками. Я слышу чавканье. Хруст костей, ломающихся и разламывающихся, как хрупкие ветки.
У меня зубы стучат так, что кажется, они сейчас раскрошатся в пыль. Я стискиваю сына, чувствуя, как по спине не просто течёт, а льётся холодный пот, моё тело цепенеет от ужаса.
Снаружи, за открытой дверью, продолжается этот жуткий пир. Звуки становятся только громче. Мой мозг лихорадочно пытается найти объяснение. Что это? Инфицированные не жрут людей. Они заражают. Вводят кордицепс, запускают споры. Но не разрывают на куски.
И тут в проёме двери, передо мной вырастает высокая фигура... Инфицированный.
Из распоротого, мясистого места, где когда-то был нос, извиваются живые, пульсирующие усики кордицепса. Я замираю. Не могу ни вдохнуть, ни двинуться. Они шевелятся, как антенны, — и в следующий миг поворачиваются в нашу сторону. За ними — вся голова. Тварь медленно, неотвратимо разворачивается в камеру.
Он бросился на нас с рёвом и я закрываю Джоэла собой, бегу в другую сторону, в попытке скрыться. И в этот миг — выстрел. Голова инфицированного разлетается на куски, как переспелый плод. Он валится на порог, заливая пол кровью и слизью.
Выбегаю из камеры. Снаружи бегут люди. Крики, выстрелы. Кто-то срывается в истошный вой, кто-то стреляет вслепую по тварям. Коридор охвачен хаосом. Я хватаю сына крепче. Живот скручивает от адреналина и страха, который заломил меня пополам изнутри.
На полу валяется пистолет. Окровавленный. Пальцы трупа всё ещё сжимаются в посмертной судороге. Я выдираю оружие из мёртвой хватки. Руки дрожат, дыхание рвётся на части.
И тут же на нас бросается следующая тварь. Я вскидываю пистолет, навожу его прямо на гнилой, пульсирующий гриб, торчащий из лба этого чудовища.
Стреляю.
Не знаю, попала ли. Не уверена, что вообще могла промахнуться с такого расстояния. Всё тело дрожит. Сердце бьётся в горле. Я разворачиваюсь и бегу. Босыми ступнями по холодному полу, скользя на крови, под вой сирен, под треск автоматных очередей, под крики и предсмертные вопли.
Коридор извивается передо мной. Выбигаю на лестницу. Сердце колотится так, будто готово выскочить из груди. Вижу табличку "ВЫХОД" — тусклую, мигающую. Я толкаю дверь, почти наваливаясь на неё всем телом, с ребёнком на руках. Дверь поддаётся.
И я вырываюсь наружу. В огненный ад.
Военная база превращена в пылающий кошмар. Высокие вышки охвачены огнём, пламя с жадным треском лижет их остовы. По стенам периметра, утыканным прожекторами, судорожно вращаются сигнальные огни, заливая всё вокруг кроваво-красными вспышками и только усиливая ощущение безумия.
В небе грохочут взрывы, один за другим, разрывая ночь. От стен базы отскакивают пули, рикошетом разрывая воздух. Люди бегут. Кто-то стреляет, кто-то кричит, кто-то бросается прямо на инфицированных, те в ответ бросаются на людей — тела сталкиваются, ломаются, исчезают в огне.
И над этим адом, как безумная корона — разорванное ночное небо, вспыхивающее от выстрелов, освещённое всполохами пожара, будто сама ночь стонет от боли и рвётся в клочья.
Я увидела единственное укромное место — за бетонной стеной, среди нагромождения трупов и тяжёлых ящиков. Рванулась туда, почти вслепую. Ноги босые, ступают на обломки, осколки стекла, острые железки, но я не чувствую боли.
Я — в красном длинном платье и с кричащим ребёнком на руках. Как сигнальный огонь. Как красная тряпка посреди бойни.
Бегу, держа палец на спуске. Из дыма выныривает сталкер, бешеный, изогнутый, с лицом, съеденным грибом. Я стреляю, не целясь — просто в сторону его головы, в его тварское уродство. Гулкий хлопок — и я не жду, попала или нет. Бегу дальше, прижимая Джоэла к груди. Только бы не выронить... Господи, только бы не выронить...
Нахожу укрытие за цистернами. Падаю на колени, задыхаясь, дрожа. Прячусь за металлическим баком, укрывая сына своим телом.
Происходящее вокруг не поддавалось описанию. Люди без нашивок нападают на тех, кто в броне ФЕДРА. И наоборот. Но их всех сжирает хаос. Кордицепс не различает никого. Он бросается на всех. На всех.
С вышки кто-то палит из пулемёта, очередь грохочет по толпе, в небо взмывают кровавые фонтанчики. Кто-то горит. Кто-то бежит, врываясь в пламя.
Я поворачиваю голову, и взгляд цепляется за цистерну рядом. На металле — выцветшая, но читаемая надпись:
ОГНЕОПАСНО.
О боже...
Надо бежать! Если пуля попадёт, нам с сыном конец.
Поворачиваю голову, и в просвете между ящиками вижу военный Хаммер на дороге. Из водительского сиденья наполовину вывалился мёртвый солдат, расстёгнутый бронежилет, пустые глаза. Но... ключ в зажигании. Он торчит!
Высматриваю стену через дым...где...где, чёрт возьми, ворота?! Да! Вот они! Открытые.
Я... Я смогу. Джоэл учил меня. Показывал, как водить. Я помню. И я видела, как он это делал тысячу раз.
Я должна вытащить нас. Сейчас.
Бегу к Хаммеру, петляя между телами и огнём. Хватаю свешанный с водительского сидения труп за край бронежилета — он падает на асфальт.
Одной рукой прижимаю сына к груди, другой — карабкаюсь в кабину, закрываю за собой дверь ровно в тот момент, как снаружи в неё с грохотом врезается заражённый. Стекло трещит от удара, тварь бьётся, скребётся, но я уже внутри.
Закрываю себя ремнём безопасности. Джоэл всегда говорил: тебе нельзя без него, маленькая, нельзя.
— Боже... Скорее... Давай же! — шепчу, и пальцы, дрожащие, находят коробку передач.
Втыкаю рычаг вперёд и вжимаю педаль газа до пола. Машина рванула, под колёсами — хруст. Не знаю, что именно я раздавила, но не торможу. Только не тормозить.
И вдруг взгляд скользит в зеркало заднего вида.
То, что я там вижу — не просто сцена из кошмара. Это не хоррор. Это сам ад, выползший наружу.
С одной из вышек, над которой мигают сигнальные огни, свисают тела. Повешенные. За шею. Болтаются, как марионетки. Но двое из них... они не просто мертвы. Их кишки вывернуты наружу, свисают тяжёлыми кровавыми петлями из распоротого живота.
Кук.
И рядом... рядовой Сайлас.
Глаза их остекленели, открытые, как будто всё ещё смотрят прямо на меня.
Дорога перед глазами пылает.
Кто-то бросается на бампер — человек или тварь, я не различаю — только силуэт, мелькнувший в свете вспышек. Я давлю на газ, вжимая педаль до пола. Удар. И его срывает, отбрасывает в сторону.
Перед воротами появляется ФЕДРАвец. В каске, с автоматом. Он направляет дуло прямо мне в лобовое стекло. Я даже не думаю. Давлю его. Удар — и его отбрасывает, тело с хрустом улетает на обочину. Хаммер, ревя, несётся к выходу.
И тут — пули прошивают кузов, звонко, как кулаками по консервной банке. Я закричала. Сердце ёкнуло — я ранена? Нет... нет, не чувствую боли. Но я не уверена, что чувствую вообще хоть что-то. Меня всю трясёт. Холод внутри, словно провалилась в лёд с голыми руками.
Джип вылетает за ворота, под колёсами взрывается грязь и битый асфальт. Вдоль дороги — укрепления: металлические прутья, арматура, колючая проволока, натянутая крест-накрест. На ней натыканные тела заражённых. Они дёргаются, извиваются, цепляются когтями, оставляя после себя оторванные конечности, куски мяса и клочья грибного нароста. Но вырваться уже не могут. Они висят, скуля и шипя.
Главное — уехать. Вырваться. Спасти ребёнка. И спастись самой.
Я найду Джоэла потом. Или он найдёт меня. В Хаммере должна быть рация... каким-то образом я вызову его... Я... я... Господи... Сердце заходится в припадках. Но сейчас я не могу мыслить логически. Мозг тонет в страхе и выживание работает инстинктом.
Машина несётся по дороге, покинутый богами полигон тянется в обе стороны, как гигантская мёртвая вена. И он — в аду. Горят склады. Кружат вертолёты, один, объятый пламенем, кренится, теряя управление. Он пролетает низко, почти касаясь земли, и падает с оглушительным ревом в сотне метров сбоку, ударяя землю, как чёрный метеорит. Вспышка света — и ещё один кусок этого мира уходит в небытие.
А я удаляюсь.
С рвущим глотку воем мотора, с младенцем на руках, с лицом, мокрым от слёз и крови.
Я вырываюсь из ада.
Сзади, со стороны базы, раздаётся глухой, затянутый взрыв. Земля дрожит. В небо вырывается шквал огня и клубящегося дыма, словно сам ад взорвался изнутри. И из этого пылающего рва, сквозь чёрный дым, по дороге вылетают военные машины. Их фары пробивают мглу, моторы воют.
Они мчатся за мной.
Педаль газа — до упора. Нога словно приросла к ней. Рука на руле скользит от пота. Вцепилась, как в спасательный круг, но пальцы дрожат. Только вперёд.
Один из джипов вырывается вперёд, подрезает, перекрывая дорогу. Резкий визг шин. Металл скрежещет. Джип встает поперёк моего пути, как стена.
Я срываюсь на тормоз. Хаммер ревёт, передок бросает в сторону.
Удар грудью о ремень безопасности. Сын кричит, и этот крик пронзает всё внутри. Но малыш не пострадал. Я держала его к себе.
Мы останавливаемся. Прямо напротив них. Я застываю, вцепившись в руль, чувствуя, как бешено колотится сердце. Сейчас из машин выйдут солдаты, я буду стрелять. Или сдамся. Что угодно. Всё, что угодно — только бы не тронули моего ребёнка.
Фары бьют в глаза, и всё вокруг кажется нереальным, как бред в лихорадке. Гул моторов не замирает. Открываются двери. Шаги. Тяжёлые, решительные. Меня окружают вооруженные до зубов люди в гражданское одежде и скрытыми лицами.
И вдруг из того джипа напротив открывается водительская дверь. Фигура в проёме. Сердце срывается с цепи, заходится в неконтролируцемом приступе адреналинового счастья.
— Джооооэл!!! — вырывается из груди, захлёбываясь в рыдании.
Я вцепляюсь в замок ремня, пальцы дрожат, не могу нажать кнопку. Хочу к нему. К нему!
Он идёт. Весь в крови. Его лицо — ссадины, кровь, сажа. В руках — дробовик. Его глаза ловят мои.
Ещё немного и...
— Селена, выходи! — он ударил по стеклу окровавленной рукой, оставляя след.
Я хватаю дверную ручку, дёргаю. Он сам распахивает дверь, рывком вытаскивает и прижимает меня и сына к кузову.
Моё сердце срывается вниз, когда я встречаюсь с его взглядом. Там не радость. Ненависть. Зрачки расширены, дыхание рваное.
— И снова здравствуй... сука.
Склоняет голову набок и говорит сквозь зубы:
— Снова сбежать от меня захотела? Уйти? Мы же обещали друг другу — пока смерть не разлучит нас, любимая.