The Last of Us: Предел

Шут ждал в кабинете, крутя нож в пальцах. Дверь распахнулась — и девку втолкнули внутрь. Дверь за ней захлопнулась с лязгом.

Селена стояла перед ним. Она слабо напоминала ту девчонку с фотографии в деле. Старше, исхудавшая, лицо осунувшееся, заляпанное кровью и грязью. Шуту уже доложили, что при задержании она отгрызла одному из бойцов ухо. Дерзкая маленькая тварюга. Забавно.

Одежда — обноски, висевшие на ней, как тряпки с помойки. Светлые короткие волосы падали на лицо тяжёлой спутанной тучей. На руках — ублюдыш Миллера. Мелкий, сморщенный, но, к счастью, не орёт. Пока.

— Приветствую тебя, Селена. Наконец-то я познакомлюсь с тобой лично.

Она подняла мутные глаза, сглотнула, пальцы сжали ребёнка.

— Кто вы?

— Для всех я — майор Мадс Шутгард. Но ты можешь звать меня просто — Шут.

Её лицо исказилось, она шагнула назад, дыхание сбилось.

— Это ты... — выдохнула она. Руки судорожно прижали ребёнка к груди.

— Я, дорогая. Не трясись так, мы только начали.

Шут шагнул ближе, нож блеснул в его руке.

— Не подходи!

— Подойду, — Шут ухмыльнулся. — И не только. Если захочу. А захочу ли — зависит от тебя.

Она сглотнула, взгляд метнулся к ножу.

— Зачем я вам здесь? — глаза заблестели от слёз, что она пыталась сдержать.

— Наконец-то правильный вопрос, — сказал Шут, наклоняясь чуть ближе. — Ты — мой инструмент. Моя маленькая пила. Будешь слушаться, делать, что скажу, и всё пройдёт гладко.

— Что? — выдохнула она, попятилась, споткнувшись о собственные ноги. Её взгляд заметался — от ножа к его лицу, обратно к ребёнку. — Что ты хочешь от меня?

Шут выпрямился, крутанул нож в пальцах играючи.

— Хочу, чтобы ты сыграла свою роль. Против него. Против своего драгоценного дядюшки по батюшкиной линии.

Она замерла, дыхание остановилось на миг. Глаза расширились, слёзы всё же вырвались, скатились по грязным щекам.

— Всё, что произошло с нами — подстроил ты.

Шут закатил глаза.

— О, какая проницательность. Значит, мозгов хватит отыграть свою партию.

— Нет... — прошептала она, качая головой, голос задрожал сильнее. — Я не... я не собираюсь. Играть ничего не стану.

— О, сыграешь — Шут шагнул ещё ближе, почти прижав её к стене. — Или пожалеешь.

— Я не буду пешкой в игре против Джоэла! — выкрикнула она наконец, тело затряслось, она прижала ребёнка так сильно, что тот зашевелился, издав слабый писк.

Лицо Шута исказилось, он навис над ней и прижал нож к её горлу.

— Я тебя прихлопну как муху, ты, мелкая шлюшка. Ты полностью в моей власти. И этот комок дерьма на твоих руках — тоже.

Он ткнул ножом в воздух, указывая на ребёнка, лезвие замерло в дюйме от его лица.

— Нет... Не надо! Отойди! — её голос сорвался в писк, она дёрнулась назад, но дёргаться было уже некуда.

— Захлопнись, сука и слушай, — рявкнул Шут, глаза сузились, улыбка исчезла.

Селена задрожала всем телом. Глаза метались. Губы шевелились без звука, будто она пыталась вымолить пощаду, но слова застряли в горле.

— Не будешь слушаться — отдам тебя солдатам, — продолжил он, голос понизился до шипения. — Они пустят тебя по кругу, пока не разорвут тебя до кишок. А этого ублюдыша сдам в Училище — то самое, откуда ты, овца, сбежала. Я позабочусь, чтоб каждый его день там был адом — побои, голод, дерьмо по колено. И эта судьба для вас — лучший исход, который ты, пока что, не заслужила.

— Отпустите нас... Мой ребёнок ни в чём не винова...

— Выбирай! — рявкнул громче, прерывая её. — Делаешь, что я говорю, или подыхаете оба. Что ты крутишь башкой? Ополоумела там в лесу, что ли? Даже спросить не хочешь, какая роль тебе уготована?

Шут сильнее прижал лезвие к её горлу, тонкая струйка крови потекла по коже, капая на её тряпьё. Она вскрикнула — коротко, сдавленно, глаза расширились от боли и ужаса.

— Спроси: "Что мне делать? Как сыграть так, чтоб ты остался доволен?" — прорычал он, наклоняясь так близко, что вонь от неё забилась в ноздри. — Или я всажу нож в ребёнка.

— Ч-что мне делать? — выдохнула она, голос сломался, слёзы хлынули сильнее. — Как сыграть так, чтоб ты остался доволен?

Шут убрал нож от её горла, лезвие блеснуло напоследок, и он сунул его в карман.

— Умничка.

Похлопал её по мокрой щеке ладонью — раз, другой, липкий звук шлёпков эхом разнёсся в комнате.

— Когда придёт время, ты убедишь меня и всех вокруг, что ты — моя, — Шут достал из нагрудного кармана платок, белый, безупречный, и брезгливо вытер пальцы, которыми касался её лица. — Сыграешь так, что течёшь от меня не меньше, чем от Миллера.

— Для чего? — в её тоне мелькнула тень вызова. — Ты достаточно поиздевался над нами. Я поняла: всё это — развернул ты. Фальшь, где каждая смерть, каждая капля крови — по твоему сценарию. Продумал от и до. Таурус, записка, фотографии моего избитого отца, — чтобы добить меня, сломать, заставить согласиться. Чтобы даже человек Джоэла поверил. А старик Хершиль... Ты специально держал меня там, как свинью на убой. Думаешь, подсунул мне роль, где я кину Джоэла? Но я не буду твоей актрисой, мразь.

Шут тыльной стороной ладони размахнулся и ударил её по лицу — хлёстко, с глухим звуком.

Селена пошатнулась, ноги подкосились, и она рухнула на пол, колени с грохотом ударились о бетон. Ребёнок выскользнул из рук, но она вцепилась в него, рванула обратно к груди, не дав ему упасть. Он издал слабый, надрывный крик.

Из её носа текла кровь — густая, алая, потекла по подбородку, заливая разбитые губы.

Кровь смешалась со слюной, брызнула на пол, лицо исказилось от боли, глаза зажмурились, а из горла вырвался сдавленный, мокрый всхлип.

Она притягивала ребёнка к себе, её руки дрожали. Кровь из носа капала на пол.

— Ещё один вопрос без разрешения, — прошипел Шут, наклоняясь к ней, — и я сломаю тебе нос, сучка. Ещё одно "не буду", ещё одна попытка гордо пиздеть, будто ты мне ровня — и я забью тебя ногами до смерти. И твой комок, разумеется, тоже.

Он опустился перед ней на корточки, схватил её за волосы — грубо рванул вперёд, выгибая шею так, что она захрипела.

Шут прищурился, глядя туда, где под растрёпанными прядями была линия шеи. Брезгливо откинул волосы. Там, на бледной коже, всё ещё оставался слабый след — бывшая метка 1154, сошедшая.

— Он свёл тебе, надо же... — усмехнулся.

Шут резко дёрнул её за волосы, заставляя посмотреть в глаза.

— Тебе набьют новую, — прошипел. — Прямо на лбу. Моё имя. Чёрными, жирными буквами. Чтобы каждый, кто тебя увидит, знал, чья ты сука.

Он чуть склонился ближе.

— Но перед этим...

Пристально посмотрел ей в глаза.

— Ты будешь умолять меня, — голос его сочился ядом, глаза горели холодным торжеством. — Ты будешь хотеть делать всё, что я пожелаю. Не сразу, конечно. Вижу, какая ты своевольная стерва. Папаша не воспитал, а Джоэл только ебал тебя, вместо того, чтоб приструнить. Но ты сделаешь всё.

Шут был готов поклясться, что с её разбитых губ сорвалось хриплое, едва слышное:

— Никогда.

Он оскалился, сжал волосы сильнее, вывернул на этот раз так, что она вскрикнула.

В этот момент его взгляд упал на её руку, вцепившуюся в ребёнка. На безымянном пальце блеснуло кольцо — драгоценное, с маленькой птичкой из камушков, слишком изящное для этой грязи.

Шут резко схватил её за руку, она закричала, он с силой прижал её ладонь к полу. Кончиком ножа надавил на палец, лезвие вжалось рядом с кольцом.

— Обручальное? Он подарил?

Молчит, губы сжаты в тонкую линию, глаза горят ненавистью сквозь слёзы.

— Отрежу палец, сука, — прорычал он, надавив сильнее. Кожа под лезвием натянулась, кровь выступила тонкой струйкой, стекая к кольцу.

— Да. Обручальное, — выдавила она, в голосе всё тот же долбанный вызов.

Сучка бесстрашная. Когда всё закончится, Шут её убьет.

— И кто ж вас обручил? Кровомесы мерзкие, — он хмыкнул, прикидывая отрезать ли ей палец...

Очень хотелось. Медленно, с хрустом, чтоб она выла...

Но он замер, прикидывая. Улика. Если Миллер увидит обрубок, то не свяжет это в голове.

— Хотя... Если объяснить моей ревностью, прокатит, — пробормотал он.

Надавил ножом сильнее, лезвие вгрызлось в кожу, кровь потекла гуще. Сучка завыла, тело дёрнулось. Он прижимал её руку к полу.

— Ладно, — бросил он, выдернув кончик ножа из её плоти. — А то сдохнешь от шока раньше времени.

Она выдохнула, судорожно, с хрипом, пальцы сжались вокруг ребёнка.

Шут тут же вновь схватил её за волосы, рванул назад, не сдерживая своей силы.

— Итак, продолжаем.

— Я начну морить вас голодом. Сначала твой сучонок просто заплачет. Уже сейчас он бледноват от недоедания — ты это видишь, да?

Она всхлипнула, попыталась вывернуться, лицо исказилось от боли, но хватка держала мёртво.

— День — и он начнёт захлёбываться собственными криками, — продолжал он, смакуя каждое слово. — Так громко, что твои собственные кости будут трещать от этого звука. Ты будешь качать его, умолять замолчать, но он не сможет. Два — и его голос сорвётся. Он уже не сможет кричать. Три — и он перестанет плакать вовсе. И всё это время ты будешь рядом. Ты будешь слушать, как он затихает. И знаешь, что самое смешное? Я позволю тебе смотреть. Смотреть, как он медленно умирает у тебя на руках. И когда это случится, тебе уже будет всё равно, что делать. Ты сломаешься, Селена. Ты вымолишь пощаду. И ты будешь готова на всё, лишь бы это прекратилось. Ты сама приползёшь ко мне на коленях.

Он отпустил её волосы, толкнул — она рухнула вперёд, сжалась в клубок, закрывая ребёнка собой. Её плечи тряслись, из горла вырывались глухие, рваные всхлипы, кровь из носа текла на руки, пачкая ребёнка. И он громко завыл.

— Сайлас! — рявкнул Шут, выпрямляясь. Дверь скрипнула, вошёл лейтенант. — Увидите их. Они меня бесят.