III Глава 67: Сталкер ч.2
— Неужели Вы верите в эти сказки?
— В страшные — да... В добрые — нет, а в страшные — сколько угодно.
(из к/ф «Сталкер», реж. Андрей Тарковский)
***
Грузовой поезд полз через ночь, как тень, что боится света — тихо, с глухим стуком колёс, заглушённым ветром. Я стоял у насыпи, вжавшись в заросли колючек, пока рельсы не дрогнули под ногами. Здесь, за линией ФЕДРА, каждый звук — враг. Эти пути — их артерии, старые и ржавые, но всё ещё живые. Они контролировали всё — каждый перегон, каждый вагон. У меня была только карта, потёртая, с пятнами грязи, и она молчала о том, где можно вскочить, не оставив следа. Я не знал их дорог. Знал только, что мне нужно идти — и что за это придётся платить кровью.
Фары локомотива мелькнули вдали, тусклые, будто кто-то прикрыл их ладонью. Я выждал, пока гул мотора приблизится, и рванул к платформе. Пальцы вцепились в ржавую кромку вагона, тело повисло над землёй, пока поезд тащил меня дальше. Подтянулся, скользнул внутрь и упал на пол среди ящиков, пропахших сыростью и углём. Вонь ударила в лицо.
Её волосы пахли теплотой нашего дома в тот день, когда я в последний раз касался их. Теперь только пыль, кровь и железо. Я привык.
В темноте вагона мелькнула тень — сутулый силуэт с винтовкой. Я тихо приблизился сзади, приложив нож к его шее.
— Где поезд сбавляет ход? — спросил, впиваясь лезвием под кадык.
Он сглотнул.
— У депо...
— Блять, конкретнее, — надавил сильнее.
— В тридцати двух милях. Станция Зимберо-Коукс.
Полоснул — быстро, без звука. Тело осело на пол. Карта не врала, но без таких, как он, она была просто бумагой.
Вагон дрожал, но я держался в тени. Сквозь щели в стенах пробивался ветер, острый и холодный, гнавший клочья пыли по полу. За стенами тянулась их земля — вражеская. Обугленные остовы домов, покосившиеся вышки с прожекторами, колючая проволока, рвущая горизонт на куски.
Холодная весна держала землю мёртвой хваткой. Месяцы тянулись, как старая верёвка — долго, пока не перетрутся. Я прятался где мог: в сараях, где доски гнили под снегом, в кузовах машин, в канавах под мостами, пока их патрули топтались рядом.
Шут прекрасно знал, что я уже на его земле. Дорожка из мёртвых тел его солдат тянулась всё ближе к Сиэтлу — слишком аккуратно, чтобы быть случайностью. Я никогда не недооценивал их. ФЕДРА всегда умела держать связь — рации трещали без остановки, их патрули двигались, как шестерёнки в часах, каждый знал своё место. Я мог перерезать глотку одному, допросить другого, но третий уже шёл с докладом. Они координировали всё чётко, как волки в стае, и я чувствовал их дыхание в затылке.
Бросать людей на военизированную машину — чистое безумие. Я видел, как это кончается: мясорубка, где каждый шаг тонет в крови, а пулемёты с вышек косят ряды быстрее, чем успеваешь дать приказ. Их кордоны не пробить лобовой атакой: бетон держит взрывы, проволока рвёт в клочья, а патрули перекрывают фланги раньше, чем ты выстроишь своих.
Реки вспухли, трава пробилась сквозь грязь, и я крался вдоль берегов, прячась в кустах, где вода капала с листьев. Иногда ночью я мылся в этих реках — холодная вода хлестала по коже, а я держал винтовку в одной руке, готовый стрелять в любой момент.
Кровь текла к моим ногам — не реки, нет, просто пятна. Контрабандист, что продал меня за патроны, умер в своём схроне, с дыркой в шее. Патрульный, что сунулся слишком близко, рухнул с ножом в рёбрах. Тихо. Всегда тихо.
Однажды дождь загнал меня на заброшенный склад — старый, покосившийся, с дырявой крышей, где капли стучали по жестяным банкам, разбросанным по полу. Я ввалился внутрь, когда услышал их — гул моторов, шаги, голоса в рации. Солдаты ФЕДРА были слишком близко.
Дверь висела на одной петле, стены поросли плесенью, а в углу валялись ящики, пустые и гнилые. Я скользнул за них, прижался к полу, чувствуя, как сырость пропитывает куртку. Свет фонарей пробился сквозь щели, скользнул по стенам, остановился в шаге от меня.
Кто-то кашлянул, другой буркнул:
— Проверь там.
Я сжал нож, дыхание замерло в груди. Они топтались у входа, ботинки скрипели по гравию, но внутрь не полезли.
—Пусто, — бросил один, и свет ушёл, растворился в дожде.
Я остался лежать, слушая, как вода барабанит по крыше. Здесь пахло ржавчиной и тленом, как везде на их земле.
Видел их кордоны через бинокль, когда солнце вставало над холмами — бетонные стены, увитые колючей проволокой, вышки с пулемётами, где тени солдат двигались без суеты.
Людей было много — десятки, может, сотни на каждом посту, в одинаковых куртках, с винтовками наперевес, и бронемашины стояли в ряд, готовые рвануть по первому сигналу.
ФЕДРА не жалела сил: патрули ходили парами, дроны жужжали над дорогами, а склады ломились от ящиков с патронами и жратвой. Чем глубже я заходил в штат Вашингтон, тем меньше видел посёлков с мирными жителями — только пустые поля да сожжённые лачуги. Шут предпочитал окружать свою цитадель теми, у кого есть мощь её защитить, а не рты, которые надо кормить.
Месяцы гнали меня через их землю, через их патрули и ловушки. Весенний ветер уже грел, пах талой землёй и мокрой хвоей, но мне было плевать. Я жаждал смерти — их смерти. Хотел чувствовать её запах, чтобы он въелся в кожу, заглушил пустоту, что гнила внутри. Ненависть сочилась из меня, жгла горло, и я сжимал кулаки, смакуя её.
Скоро Шут и все эти твари пожалеют, что тронули моё. Даже если она сама этого хотела.