III Глава 65: Эйвери
Нефтяная платформа у побережья Калифорнии, Лонг-Бич.
Нефть воняет даже во сне. Чёрная дрянь на руках, под ногтями, в башке. Платформа гудит под ветром, ржавчина сыплется с перил, будто снег. Эйвери сидел у края, свесив ноги над водой. Волны бьют о сваи, жрут их по кускам, медленно, но нагло. Как и его самого.
Ещё светло — можно закурить, не боясь, что с берега заметят огонёк. Хотя кому там замечать? До суши километры, только чайки да мёртвые дома торчат из воды, как зубы утопленника. Но Эйвери всё равно осторожничал. Привычка. Выживание — это не про геройство, а про то, чтобы не спалиться на мелочи.
Сигарета — громко сказано. В пальцах он крутил самокрутку из сушёных водорослей. Табак кончился ещё пару лет назад, а водоросли — дармовщина, суши их и кури. Вкус, как будто жуёшь мокрую тряпку с солью, но терпимо. Зато воняет — мама не горюй. Эйвери затянулся, скривился, сплюнул в воду. "Я и сам воняю не лучше" — подумал он, глядя, как окурок падает вниз.
Он поднялся, потянулся, хрустнув спиной, и пошёл внутрь. Рыжая борода, заплетённая в косичку, качнулась на ветру, а пиратская бандана сползла на лоб. Куртка армейская, сапоги рыбацкие — слеплено из того, что море выбросило. Шрамы на руках, как карта его жизни, чесались от соли.
— Мэйсон, что у нас сегодня на ужин? — бросил он, толкнув скрипучую дверь.
Манекен молчит, сволочь. Глаза пластиковые, пустые. Эдгар бы сейчас заржал:
"Брось курить эту дрянь, Эйв. Если бы картели узнали, что водоросли так вставляют, они бы вычерпали океан до дна, а Колумбия плавала бы на сраных плотах, как в Пиратах Карибского моря!"
Эдгар умел смешить, даже когда кашель рвал ему грудь. Его голос — тёплый, низкий, с хрипотцой — до сих пор звенел в голове Эйвери. Но Эдгара нет. Осталась пустота.
— Рыба, как всегда рыба, — буркнул Эйвери, пнув ржавый ящик. — Плюс пара чахлых морковок с грядки. Счастье, что мы на юге, а не на какой-нибудь ёбанной Аляске, где жрёшь лёд и молишься, чтоб медведь тебя добил. Верно, Мэйсон?
Мэйсон не ответил. Эйвери хмыкнул, достал гарпун из-под стола и проверил остриё. Руки двигались сами — привычка инженера, что чинил платформу до Падения. Тогда они с Эдгаром сбежали сюда вдвоём. Лодка, ночь, крики на берегу — и платформа стала их миром. Стоянка катеров, солнечные батареи на крыше, провизия в трюмах. Эдгар называл её "наш маленький рай". Эйвери видел в ней крепость. А потом Эдгар умер, и рай стал могилой.
Он прошёл к грядке — клочок земли в старом контейнере. Морковь кривая, горькая, как его дни. Выдернул одну, обтёр о куртку, хрустнул. Вкус дерьмовый, но еда есть еда.
— Знаешь, Мэйсон, — Эйвери повысил голос, чтоб манекен точно услышал, — у меня есть все задатки фермера, — Он хрустнул морковкой, пожевал. — Если чайки и это чёртово солнце с марта по октябрь окончательно нас заебут, уйдём на землю. Будем сеять картошку, доить коров... или что там ещё делают эти сухопутные крысы?
Он усмехнулся, но смех вышел пустым, как та ржавая лейка. Уйти? Нет, он бы не ушёл. На берегу была могила Эдгара. Каждый раз, ступая на песок, он навещал её — клочок земли под кривой доской, где лежал его мир. Как жить без него?
Эдгар был его всем. После Падения платформа стала маяком для выживших. Лодки, плоты, руки, цепляющиеся за борта — люди лезли сюда, как мухи на мёд. Провизия в трюмах, катера на стоянке, солнечные батареи на крыше — слишком лакомый кусок в этом аду. Эйвери видел в каждом угрозу. Кордицепс. Голод. Предательство. Он не мог рисковать. Не Эдгаром.
Тогда он брал в руки старые винтовки — тяжёлые М-14, оставшиеся от охраны платформы, — и стрелял. Лодки тонули, люди кричали, исчезали в волнах. Эдгар стоял рядом, качал головой, его тёмные глаза блестели от слёз и гнева.
— Эйв, мы не звери. Дай им шанс, — а потом кашлял, сжимал его руку, умолял остановиться. Но Эйвери не мог.
— Каждый сам за себя, Эд. Я не пущу эту заразу к тебе.
Он топил их ради него. Ради их маленького рая — скрипучей платформы, где они спали в обнимку под гул волн, где Эдгар шутил про "закат для двоих".
Эйвери бросил взгляд на воду. Тень на воде — лодка? Сердце стукнуло. Эйвери схватил винтовку. Лодка плыла криво, двое махали руками, размахивая белой тряпкой. Живые. Отчаянные. Просят о помощи.
— Опять, — выдохнул он, упирая приклад в плечо. — Мэйсон, пустить или утопить?
Молчание. Эдгар бы сказал:
"Не надо, Эйв. Пусти их. Ты совсем крышаком поехал!"
Но Эдгара нет. Эйвери прицелился. Руки дрожали — не от страха, от памяти. Он выстрелил. Раз, другой. Лодка накренилась, крики утонули в гуле волн.
— Ничего личного, ребята, — он опустил винтовку.
Потом вдохнул глубже, до хрипа в груди, и шепнул:
— Прости, любовь моя. Выживают только сильные.
Он достал дневник — тетрадь в пятнах соли, открыл последнюю страницу. Почерк дрожал:
"День 4127. Двое. Кричали. Утопил. Эдгар бы меня возненавидел. Но я жив, а он нет. Море решает, кто мясо, кто кость. Я — медуза. Плаваю, жру, жалю. Дела нор-маль-но."
Закрыл, сунул за пазуху. Дистиллятор хрипит, фильтры на исходе. Надо на берег. Без воды — конец.
— Мэйсон, ты остаёшься за главного, понял? — бросил манекену, спускаясь по лестнице.
Враньё. Этот пластиковый придурок тут вообще нахлебник — ни рыбу не ловит, ни лодки не топит.
— Если вернусь, напьёмся. Если нет — напейся сам. Только не спали платформу, мудила.
Катер кашлял, как старик с простреленным лёгким, но тянул. Мотор ревел, выплёвывая чёрный дым, волны били в борт, солёные брызги хлестали по лицу. Эйвери сжимал руль, щурясь на берег. Мёртвые дома торчали из воды, ржавые остовы машин блестели под солнцем. Он поправил бандану, вытер пот с шеи.
Над головой пролетела крупная тень. Чайка? Эйвери прищурился.
Блять, нет. Это дрон.
— Вот это нежданчик! Ахуеть!
Жужжащий ублюдок завис над волнами, маленький, чёрный, с красным глазом камеры. Кто-то следит. Дрон качнулся, будто разглядывая его, и Эйвери не стал ждать. Рука метнулась к винтовке, приклад упёрся в плечо. Выстрел — резкий, громкий. Дрон дал крен, заискрил, рухнул в воду с жалобным писком. Бульк — и нет его.
— Попался, сучонок, — сплюнул Эйвери, но сердце колотилось. Если дрон тут, значит, он на виду. Кто-то знает. Кто-то близко.
Он заглушил мотор, катер ткнулся носом в песок. Эйвери спрыгнул, сапоги хрустнули по мокрому берегу. Винтовка в руках. Он готов стрелять.
Рванул к кустам, пригнувшись, оглядываясь. Тень мелькнула? Шорох? Или это ветер играет в ветках? Дыхание сбилось, глаза шарили по зарослям, выискивая людей. Кто там? Где?
Выстрел. Грудь рвануло жаром, как будто кто-то сунул раскалённый прут. Ноги подломились, винтовка выпала из рук. Эйвери рухнул на колени, кровь хлынула в песок, тёмная, горячая, смешиваясь с солью. Он схватился за грудь, пальцы скользили по мокрой куртке. Хрип вырвался из горла, горький, мокрый.
Упал на спину, глядя в небо. Облака плыли медленно, лениво. Он улыбнулся криво, зубы в крови.
— А стрелок хорош, мать его.
Море шептало где-то рядом — тихо, ласково, как тогда, когда они с Эдгаром лежали на крыше платформы, считая звёзды. Эдгар не слушал море. Говорил:
"Оно врёт, Эйв. Всё время врёт."