контроль - это любовь.
Я не проснулась — меня разбудили.
И не голос, не прикосновение, не нежный поцелуй, как в фильмах.
А... запах имбиря. От него меня уже третий день мутит.
Я приоткрыла один глаз — и увидела лицо человека, у которого гиперопека давно заменила кофе.
— Доброе утро, любимая— торжественно сказал Александр, словно вручал мне Оскар. — Ты больше не пьёшь кофе.
— Но я...
— Уже заменила. Имбирный чай. Органический. Я сам заварил.
Он поставил стакан на тумбочку, одновременно унося мою любимую кружку, как улику с места преступления.
— Ты всегда тянешься к ней в 7:23. Сегодня — 7:18. Я решил сработать на упреждение.
Я села.
И тут же почувствовала — его рука мягко, но твёрдо прижала меня обратно.
— Не напрягайся. Ты же... — он замолк, уставившись на мой пока ещё плоский живот. — Ты носишь...
Он не закончил. Просто смотрел. Будто боялся, что если назовёт это вслух — сон закончится.
Я перевернулась на бок.
— Саша. Я просто хотела в туалет.
— Я отнесу тебя.
На кухне меня ждал второй контролёр.
Маленький. В пижаме. С утренним чувством долга в глазах.
— Мам! Ты вчера не доела брокколи! — заявил Марк, словно лично следил. — А папа сказал, если ты будешь вредничать, он поставит тебе капельницу.
Я медленно повернулась к Александру.
— Серьёзно?
Он пожал плечами.
— Мы должны быть готовы ко всему.
Весь день прошёл в режиме: «Ты хрустальная статуэтка — не дыши».
Я потянулась за подушкой —
— ПАААААП! — донёсся крик из другой комнаты. — МАМА ПОДНИМАЕТ ВЕЩИ!
— Опусти. Сейчас же, — мгновенно откликнулся голос Александра.
— Это подушка, Саша.
— В ней пух. Пух — это аллергены. Аллергены — это угроза.
Я закатила глаза.
— Раньше я бегала по крышам и дралась с вооружёнными людьми.
— А теперь ты — мать.
Марк важно кивнул:
— И святая. Как Мария. Только ты не следила за мной в мультиках.
Вечером я попыталась объявить бунт. Хотела принять ванну.
Ответ был один:
— Нет.
— Почему?
— Температура воды должна быть ровно 36.5. Ты не термостойкий артефакт, ты беременна.
— Я не древняя реликвия, Саша. Я женщина.
— Ты — мой мир. А мир нужно охранять.
Он принёс термометр. Замерил. Ещё раз. Ещё раз. Только после третьей попытки разрешил войти —
— Но только под наблюдением.
— Ты серьёзно?
— Я дежурю.
Он сидел на табуретке рядом, как охранник сейфа из Ватикана.
На коленях — полотенце. На лице — непоколебимая решимость.
Я опустилась в воду и взглянула на него из-за пара:
— Тебя не учили, что чрезмерный контроль портит отношения?
Он усмехнулся.
— Только если это не мой ребёнок в моей женщине. Тогда контроль — это любовь.
Ночью, повернувшись на бок, я ощутила, как его рука легла на мой живот.
— С ним всё в порядке? — шепнул он, не открывая глаз.
— С ним — да. Со мной — тоже.
— Я люблю тебя.
— Я тебя тоже. Но если ты не отпустишь меня спать, я напомню, что умею удушить.
Он тихо рассмеялся.
— Ладно. Но если что — я рядом. Всегда.
И вот, когда я уже почти уснула, в дверь просунулась чья-то голова.
— Мам, пап, — зашептал Марк заговорщицки. — Я всё записал. Всё, что мама нарушила за день.
— Марк, иди спать, — простонала я.
— Там двадцать семь пунктов! Даже ванна на полградуса больше!
Пауза.
Я почувствовала, как Александр повернулся ко мне. В темноте — его хищная, слишком знакомая полуулыбка.
— Двадцать семь... — прошептал он, скользнув пальцами по моей талии. — Это требует... коррекции поведения.
— Только попробуй, и я...
— Тише, солнышко. Доктор Александр назначает индивидуальную терапию. Очень... прикладную.
Он прижался ближе, его губы скользнули вдоль моей ключицы, медленно, горячо.
— Лечебный массаж, — шепчет он. — С профилактикой стресса. В несколько интенсивных подходов.
Я прикусила губу, в груди щекотно-сладко.
— А если пациент будет сопротивляться?
Он поцеловал чуть ниже, почти у самого сердца:
— Тогда... назначим курс. Длинной ночью.
— Это не врачебная этика.
— Это мой дом. Моя женщина. Мой ребёнок. Мои правила.
...И, судя по утреннему количеству новых пунктов в тетради Марка, терапия сработала эффективно.