Первая тренировка
Солнечные пятна пробивались сквозь витражи, бросая на пол россыпь цвета — красный, как кровь; золотой, как медаль; синий, как ушиб на скуле. Воздух пах воском и кожей старых перчаток. В тренировочном зале особняка было тихо — как в храме перед ритуалом.
Марк стоял напротив меня. В крошечных боксёрских перчатках, с потным лбом и глазами, полными решимости. Он топнул ножкой, будто вызывал на дуэль невидимого врага.
— Ну, мам, учи! — в его голосе уже слышался азарт, голод к победе.
Я медленно затянула повязку на запястье, чувствуя, как ткань врезается в кожу. Александр стоял у стены — его фигура, как вырезанная из тени. Руки скрещены на груди, взгляд изучающий, чуть прищуренный. И под этим взглядом — щепотка страха. Или уважения?
— Ты уверена, что это хорошая идея? — он заговорил негромко, но голос прозвучал, как эхом в пустом зале.
— Абсолютно. — Я улыбнулась, наклоняясь к сыну. — Храбрость — не в ударе. Она в том, чтобы знать, когда не бить.
— Первое правило боя! — Марк перекрещивает ноги, готовясь. — Бей первым!
— Неверно. — Мои руки мягко, но уверенно останавливают его рывок. — Первое правило — думай, прежде чем двинешься.
Он надул щёки, будто надувал целый воздушный шар сомнений.
— Но ты же вчера просто прыгнула на того дядю.
— Потому что я просчитала всё на шаг вперёд. А ты ещё учишься дышать в ритме боя.
Сквозь плечо я краем глаза вижу, как Александр усмехается, опуская подбородок.
— Она права, сынок. Сила без головы — как пуля без ствола. Опасна — но мимо цели.
Марк задумчиво глянул на свои перчатки. Они пахли шоколадом и тренировочной решимостью.
— Ладно... А когда будем учиться крутым ударам?
Я встала в стойку. Мои стопы чувствовали шершавость пола сквозь мягкие подошвы.
— Сначала — стойка. Удар приходит тогда, когда ты умеешь стоять, даже если всё рушится.
Пап, а ты тоже так умеешь?
Прошло почти два часа. В зале стало теплее — не от солнца, а от нас. Пот капал с висков. В воздухе стоял запах усилия и детской победы.
Марк уже не шатался — он стоял. В своём маленьком теле, как в крепости. Ярко-голубые глаза были прикованы к моим движениям.
Александр, всё это время молчавший, оттолкнулся от стены. Его походка — тяжёлая, уверенная, будто он несёт с собой грозу.
— Хочешь увидеть, как я это делаю? — голос хриплый, но мягкий. Почти интимный.
Марк широко раскрыл глаза, кивая как сумасшедший.
— ДА!
Александр подходит ко мне. Его глаза — острые, как лезвие. На секунду — мы чужие. Опять. Противники.
— Покажем ему, как выглядит по-настоящему красивая драка? — он наклоняется чуть ближе. Я слышу, как в груди у него бьётся сердце. Тяжело. В ритме с моим.
— Только если не будешь ныть потом.
— Женушка, ты только что вызвала бурю.
И она началась.
Он первым бросает выпад — не в полную силу, но достаточно быстро, чтобы я едва успела отклониться. Волосы взлетают, воздух дрожит между нами. Я делаю подсечку, он ловко перепрыгивает. Марк визжит от восторга. Он не дышит — он живёт в этот момент.
— ВАУ! ВАУ! ВАУ!
Мы двигаемся по кругу, как два хищника, знающих друг друга до костей. Каждый шаг — язык тела. Каждый удар — признание в любви, завуалированное под атаку.
Он ловит моё запястье. Резко. Точно. Я почти падаю на него. Наши лица в сантиметрах.
— Сдаёшься? — его голос в меня, как гвоздь.
— Никогда.
— Ма-а-ам! Па-а-п! Это было ОФИГЕННО! — Марк взлетает между нами, как комета, разрушая напряжение.
Александр отпускает меня. Но его пальцы задерживаются на моей талии. Чуть дольше, чем нужно.
— Вот так дерутся, сын. Не чтобы убить. Чтобы не забыть, ради кого живёшь.
— Я хочу ТАК же! — Марк сияет.
— Сначала — завтрак. — Я убираю со лба липкую прядь.
— А потом?
Я смотрю на Александра. В его взгляде — согласие и гордость.
— Потом мы научим тебя, как правильно падать. Потому что это — первый шаг к тому, чтобы встать.
Марк прыгает от радости. А я... Я впервые чувствую, как сердце согревается не боем, а тем, что есть кто-то, ради кого стоит снова становиться мягкой.
*****
Вечер расползается по дому тёплыми тенями. В коридоре ещё пахнет ужином, а в гостиной — легким потом и пухом из подушки, которую Марк уже трижды победил, играя в «героя». Теперь он сидит на полу, уставший, с растрепанными волосами и красными щёчками. Рубашка сбилась с плеча, а один носок куда-то исчез. Он — карикатурный рыцарь после великой битвы.
— Пап... — голос тихий, с хрипотцой зевоты. Он тянет ногу, по-собачьи почесав пятку. — А если кто-то опять придёт... я смогу защитить маму?
Александр, стоявший у дверного косяка, замирает. Словно этот вопрос задел что-то древнее в нём — инстинкт, клятву, боль. Он поворачивается медленно, как будто это требует силы.
— Марк.
— А? — мальчик приподнимает голову, глаза его всё ещё полны детской веры.
— Защищать семью — это моя работа. — Говорит он тихо, но с такой уверенностью, будто пишет закон на камне.
Марк хмурит брови, тянет подбородок вперёд.
— Но я же тоже мужчина.
Я едва удерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Скула Александра подёргивается от сдержанной улыбки. Он делает шаг вперёд, опускаясь на корточки рядом с сыном. Его ладонь ложится Марку на макушку, пальцы мягко пробираются сквозь потные пряди.
— Хорошо. Тогда начнём с главного.
— С какого? — сон почти победил Марка, но глаза всё ещё открыты.
— С того, чтобы научиться защищать себя. Это и будет твоя первая битва. Договорились?
Марк кивает, веки его слипаются, и он клонится вбок, прямо к колену отца. Засыпает быстро, как это умеют только дети, которым не нужно бояться.
Александр аккуратно подхватывает его на руки. Он держит его как нечто драгоценное. Плотно, но бережно. Я вижу, как напряглась его челюсть, как в глазах — будто искра чего-то горько-светлого. Возможно, воспоминание о том, как однажды уже держал другое, похожее детское тело. И потерял.
— Спокойной ночи, воин. — шепчет он, целуя сына в висок.
Мы укладываем Марка в кровать. Я расправляю одеяло, поправляю любимого мягкого зайца у его руки. Его ресницы дрожат от дыхания.
— Ты сегодня был великолепен. — шепчу я, не глядя на Александра — боюсь, утону.
Он стоит рядом, как скала, но его голос — почти трещина:
— Я? — на губах появляется что-то между усмешкой и удивлением. — Это ты заставила меня вспомнить, что я ещё жив.
Я поднимаю глаза. Он смотрит на меня, и в этом взгляде нет ни былой осторожности, ни маски. Только честность.
— Рада помочь.
Он наклоняется и целует меня в лоб — легко, но с нежностью, от которой будто внутри разливается свет.
— Спокойной ночи, миссис Косалапов.
— Спокойной, мистер Косалапов.
Сзади скрипит половица. Дом засыпает с нами. Мир становится крошечным, укрытым одеялом. И в этом — всё счастье.