Наступит завтра

Алик закипал словно чайник на плите. Совокупность неприятных событий лишила его привычной хладнокровности. Сначала мать с ее странной просьбой, потом ссора с Еней, а теперь еще и девушка в регистратуре не может найти медицинскую карточку Аделины.

— Как сквозь землю провалилась. — Доложила худенькая блондинка, высунувшись из-за стеллажа с фамилиями пациентов.

— Ладно. — Вздохнул Алик. — Можешь, пожалуйста, проверить регистрацию новых пациентов за последнюю неделю? Не поступала ли к нам Ромашкина Людмила Петровна? Возраст 75 лет.

— Две минуты, — кивнула блондинка и застучала пальцами по клавиатуре.

Алик облокотился на стенку и замер в ожидании: он был уверен на девяносто девять процентов, что Ениной бабушки нет в больнице. Будучи вовлеченным сотрудником и правой рукой Жана Жаковича, он знал всех пациентов, но все же в глубине его души теплилась надежда, что старушка находится здесь.

Врач достал из кармана телефон. На экране чередой всплывали сообщения от Ени с просьбами простить ее за излишнюю грубость.

Ее необдуманные поступки, чрезмерно эмоциональная реакция на критику и деление мира на черное и белое раздражали врача.

«Еня не выросла из юношеского максимализма. Стоило сказать, что это плохая затея и уже стал врагом народа. Вот и поговорили!» - сокрушался Алик, проводя осмотр Аделины. Девушка до сих пор спала крепким сном.  Ее температура вернулась в норму, и лишь бледно-голубая кожа свидетельствовала о заражении. Медсестра по-отечески поведала врачу, что Аделина несколько раз просыпалась и просила есть, но Жан Жакович распорядился колоть пациентке снотворное. Алик возмутился - «Главврач решил спасти пациентку не только от болезни, но и от жизни» — отметил он и решил проверить карту болезни Аделины. Таким образом он оказался в регистратуре.

— Ромашкиной Людмилы на стационарное лечение к нам не поступало.  В системе числится на амбулаторном лечении Савелий Ромашкин, прописанный по тому же адресу, но данных о нем я тоже не могу найти...— Протянула худенькая блондинка, оторвавшись от монитора.

— Как такое возможно? Вы же при мне вносили данные Савелия. — Опешил Алик.

— Может сбой в системе, может обновление — равнодушно пожала плечами блондинка. — Спросите у главного врача, я правда не знаю. 

Алик поблагодарил сотрудницу регистратуры и запросил историю болезней других пациентов. Блондинка послушно принесла карточки. Он провел обход и вернулся в ординаторскую сбитый с толку. Пропали карточки двух людей с одинаковыми симптомами и вряд ли это могло быть совпадением. Исчезла бесследно Енина бабушка. Скорая помощь не могла увезти старушку в другое место: Ромашкины жили через дорогу от единственной больницы в Нижнем районе.

Для успокоения совести Алик обзвонил оставшиеся четыре больницы города.

— Людмила Ромашкина? Нет, не поступала. — Сообщали равнодушные голоса сотрудников. 

Спустя полчаса, Алик ответил Ене коротким сообщением: «Твоей бабушки у нас нет. В других больницах тоже». Сообщить безутешную новость по телефону ему не хватило духу.

«Был человек, жил человек и пропал. Теперь его нет». — подумал врач. Он заварил себе черный кофе и сделал глоток, пытаясь взбодриться. «Кофеин – это самовнушение, и горячее не бодрит, а вводит в сон», – вспомнил парень цитату любимого преподавателя. Николай Николаевич Крук, был гением кафедры вирусологии и единственным человеком, по которому Алик скучал, уходя учиться в аспирантуру.

Окно ординаторской выходило на детскую площадку. Маленькая девочка лепила куличи из песка, рядом носилась шумная орава мальчишек. Пацан в зеленой шапке, похожий на толстый огурец, случайно налетел на малышку, тотчас превратив один из куличей в кучку песка. Девочка заплакала навзрыд, а орава мальчишек зашлась в громком хохоте и в восторге запрыгала по куличам. От творения девочки остались ошметки. Алик отвернулся. Ему нужно было поговорить с Жаном о пропавших карточках. Старый пройдоха любил пригубить коньяк, но был грамотным врачом и хорошо относился к своему подопечному.

— Здаров, братишка! Как раз искал тебя. Вчера такое было! — На пороге ординаторской расцвел лучезарной улыбкой молодой парень в медицинском халате.

— Привет, Ник. — Что вчера было? — Удивился Алик.

— Ну как что! Я такую телочку подцепил ночью в клубе! Зацени — Никита достал телефон и открыл фотографию поджаренной автозагаром девушки с надутыми губами. — А, какая цаца?

— Не в моем вкусе, но тебе бы подошла, — вынес вердикт Алик.

Их дружба с Никитой Бобровым началась еще в школе, укрепилась в университете, продолжилась на работе и удивляла окружающих много лет. Парни были очень похожи внешне: одного роста и комплектации, смуглые, кареглазые и темноволосые из-за чего их часто принимали за двойняшек. Малознакомые люди различали их по прическам - пушистые кудри Альберта резко контрастировали на фоне выбритой под единичку головы Никиты. Сходство друзей обрывалось на внешности: Никита был весельчаком и ловеласом, Алик предпочитал уединенную жизнь аскета. Алик тратил все свободное время на учебу и всегда был в рядах отличников, а Никита со скрипом закончил школу и остался на второй год в университете. Было трудно представить дружбу более разных людей и все же когда Никита уставал от обилия ночных клубов и девушек, он приходил излить душу другу. Алик не возражал. Несмотря на свою простоту, Бобров был хорошим человеком и единственным одноклассником, кто не считал его заразным.

— У меня была бурная ночка. — Зевнул Никита. — Птичка напела, что Аделину отдали тебе на лечение? —Уже не такая красотка, как раньше? — Подмигнул он Алику.

—  Ада заразилась тем вирусом, о котором шептались коллеги из других больниц. У нее посинела кожа. Я пытаюсь понять, что с ней происходит — объяснил Алик другу.

— Ты, что, веришь в эти байки о вирусе? Они их от безделья сочиняют. Ада алкоголь в себя литрами заливает, вот и лежит вся синяя. Вспомни что она творила в школе. — Фыркнул Никита.

— Она моя пациентка. — Отрезал Алик. —  Жан Жакович приписывает ей бешенство вместо настоящего диагноза. Не может же быть у человека чешуя из-за алкоголя!

— Бешенство? — хохотнул Никита. — Да она родилась бешеной! Послушай, зачем тебе это все? Она над тобой все школьные годы издевалась. Пойдем лучше вечером в клуб, развеешься.

Алик покачал головой и задал другу вопрос: 

— Ник, карточки двух моих пациентов пропали. Ты не видел случайно?

— Карточки я отнес в кабинет к Жану Жаковичу по его поручению. Правда он сказал держать рот на замке, но от друзей у меня нет секретов — Никита хлопнул Альберта по плечу и поднял брови — Брат, ты куда? Я еще не все про вчера рассказал.

— Извини, мне надо бежать. — Перебил Алик друга уже в дверях. — Давай чуть позже.

— Договор. — Расплылся в добродушной улыбке Никита.

Алик пулей вылетел из ординаторской. По внутренним правилам сотрудникам было запрещено посещать кабинет главного врача без приглашения. Часы показывали третий час – обычно в это время Жан Жакович обедал в столовой. Лучшего времени для поиска документов было не сыскать.

Молодой врач в два прыжка добежал до регистратуры и стараясь придать голосу убедительности, обратился к хрупкой блондинке за компьютером:

— Тань, а Тань. Жан забыл таблетки от несварения в кабинете. Одолжишь ключик?

Блондинка без лишних вопросов протянула Алику ключи. Все в больнице давно привыкли к странным просьбам главного врача. Жан Жакович зачастую любил использовать власть не по назначению и гонять подчиненных по личным прихотям.

Алик помчался во владения главврача. Дело оставалось за малым: найти карточки. Он прислушался к тишине в кабинете и осторожно приоткрыл дверь – внутри было пусто.

Алик прошмыгнул внутрь и запер дверь на ключ. Стол посреди кабинета ломился от изобилия предметов: таблетки от несварения, стационарный телефон, компьютер, пустая стопка, рецепты, списки закупаемых лекарств и небольшая запечатанная коробочка.

Внимание парня привлекла бумага с эмблемой Черной Розы – отличительным знаком правящей партии.

«Данные о зараженных гражданах» - гласила шапка документа. В списке числилось всего два пункта:

1)    Савелий Ромашкин, 50 лет. Амбулаторное лечение.

2)    Аделина Войцеховская, 25 лет. Стационарное лечение.

Ниже стояла подпись Жана Жаковича. «Подать до 25 мая!!» - уведомляла кривым почерком записка, прикрепленная скрепкой к бумаге.

«То есть до завтра» - подумал Алика.

Внезапно в коридоре послышался шум. В груди врача ухнуло – шаркающую походку Жана Жаковича он узнал бы из тысячи шаркающих походок. Шаги приближались.

Алик окинул взглядом комнату: прозрачные занавески на окнах, сервант, небольшое кресло и большой платяной шкаф в углу. Времени на раздумья не было.

Он скрючился в вопросительный знак и нырнул в темноту шкафа. Пахло нафталином и старыми вещами, в ушах стучало сердце. Алик припал глазом к щели между двух деревянных створок: из шкафа открывался отличный обзор на происходящее в кабинете. Оставалось надеяться, что Жан Жакович вернулся за таблетками или хотя бы на то, что цель его возвращения не находится в шкафу.

Послышался шум поворачиваемого ключа в замке. В кабинет вплыло надутое брюхо главврача. Первым делом Жан Жакович достал из серванта бутыль коньяка и плеснул в пустующую на столе стопочку. Он смахнул бисеринки пота на лбу и проклиная засранцев, прервавших его трапезу, уставился на часы. Долго ждать не пришлось – тишину взорвала трель телефона.

Жан Жакович схватил трубку и откашлявшись, произнес:

— Слушаю вас. Добрый день, Клим Саныч.

Собеседник на другом конце провода что-то прорычал в трубку.

— На текущий момент у меня двое заболевших: Ромашкин Савелий с лечением на дому и Аделина Войцеховская. Пациентка поступила вчера вечером с характерными симптомами. Сегодня у нее посинела кожа, завтра наступит стадия очешуения.

Алик застыл, не веря своим ушам.

«Кажется, очешуение ждет меня от услышанного» - усмехнулся молодой врач.

Он осторожно достал телефон и включил камеру. Объектив сфокусировался на створках шкафа, размывая тучную фигуру врача.

— Дела зараженных запечатаны. Завтра направлю в мэрию уполномоченным лицам. Аделину отправляем завтра вечером вместе с биоматериалами. Ромашкин сбежал. – Отчитался Жан Жакович, похлопывая по запечатанной коробочке на столе.

Собеседнику на другом конце провода не понравилось услышанное. Трубка зарычала.

— Клим Саныч! Ситуация под контролем. Мне доложили, что Ромашкина уже отловили в пределах города и тоже направили на базу Винтер. Безусловно, мы не должны были оставлять его на дому, но тогда все только начиналось... — Успокаивал главврач невидимого Клим Саныча.

Его короткие толстые пальцы копошились в бороде, словно пытаясь найти утешение в густых волосах.Нагоняй за Савелия длился недолго. Лицо Жана Жаковича прояснилось.

— Вас понял. Завтра в восемь вечера. Грузовая машина подъедет к черному входу. — Он извлек из царившего на столе хаоса ручку и стикер. — Записываю номер машины. А-Антон, Д-Диана, семьсот восемьдесят пять...Проблем не будет, Клим Саныч. Основной персонал уйдет к этому времени. Если кто-то увидит, то скажем что Аделину переводят в другую клинику. Если кто-то узнает, то мы примем меры по устранению этого лица. Благополучие нашего города превыше отдельных граждан. — Лебезил Жан Жакович.

         Алик затаил дыхание.  В его кудрявой голове зрело все больше и больше вопросов. Очевидно, главврач участвует в темных делах администрации и помогает тайно вывозить заболевших из больницы и Аделина – следующая.

— Никаких заболевших. Все здоровые. Вас понял. Хорошего дня. —  Елейным голосом проворковал главврач собеседнику и швырнув трубку, разразился проклятиями — Черти, Ироды! Сами не знают, что творят и меня еще приплели! Поесть не дают, тьфу ты! —

Жан опрокинул стопку коньяка и скрылся за дверью.

Алик просидел еще пару минут пока в коридоре не стихли шаркающие шаги. Ему не давала покоя прозвучавшая в разговоре база Винтер.  В их городе фамилия Винтер была известна благодаря двум братьям близнецам. Талантливые предприниматели сколотили целое состояние на производстве фармы. Братья Винтер отстроили небоскреб в центре города для научных исследований и разработки новейших лекарств и вакцин. Алик мечтал попасть на работу к ним в центр после получения ученой степени. Неужели те, кого он почитал столько лет, тоже причастны?

Врач осторожно вылез из шкафа. Нужно было выбираться как можно быстрее. Он сфотографировал список зараженных вместе с запечатанной коробкой и вышел в коридор.

«Завтра в восемь вечера приедут за Аделиной. Если я приеду на велосипеде, то смогу проследить за машиной» — размышлял Алик. — «Хорошо, что завтра выходной».

Врач вспомнил хрупкую фигуру на больничной койке, безжизненность тонких запястий, когда-то давно обвивавших его шею, и мысленно обратился к девушке: «Я спасу тебя. Не ради тебя, а ради себя».

Надо было позвонить Ене. Алик улыбнулся, представив эмоциональную реакцию юной художницы. Смешная она все-таки. Он потянулся за телефоном, но застыл, внезапно вспомнив их ссору.

«Сухарь без чувств и эмоций». 

Разве не так она назвала его в ответ на его недовольство? При всей забавности его новой знакомой, Алик не мог игнорировать факт того, что Еня играла в одиночку, сама принимая решения и обращаясь за помощью только когда ей было удобно. Так почему же он должен делиться с ней своими открытиями?

Алик разблокировал телефон. Одно непрочитанное сообщение от мамы. Он открыл фотографию во вложении: красные губы Аллы Ковальской оскалились в улыбке, а длинные когти сжимали вешалку со смокингом.

«Я потратила на него пятьсот долларов. Только попробуй передумать» - гласила подпись к фотографии.

— О черт! — Выругался Алик. Он совсем забыл о договоренности с матерью. Ему нужно было быть на дне рождении Анны Штольц завтра в восемь вечера.

Врач схватился руками за кудри. Нужно срочно что-то придумать. Подвести маму? На кону дело всей ее жизни. Привлечь к делу импульсивную Еню? Слишком опасно. К тому же уязвленная гордость шептала на ушко: «Она без тебя может, значит и ты сможешь и без нее».

Алик вздохнул. Раньше он думал, что трудный выбор бывает только в кино.

— Не пригодились. — Протянул врач связку ключей блондинке в регистратуре.