ПЁС [18+]

Было настолько темно, что я даже позабыл, как вообще выглядит свет. Окна словно накрыли чёрным полотном, будто бы мой разум попросту не воспринимает находящегося за ними. Мрачная улица, подсвеченная фонарными столбами, практически бесшумно посвистывала из-за холодного ветра, проникающего в скважины балконного стекла. Локтями упёршись в перила, я смотрел вниз с пятого этажа, где подо мной трава ложилась друг на друга, побаиваясь наступившей прохлады и сильного вихря. Руки также слегка примёрзли от прикосновения с металлом, однако я продолжал держать пальцами на правой руке сигарету, печально оглядывая маленькую улицу. Уже и не помню, чего не успел сказать. В голове постоянно проносится мимоходом целый ворох мыслей и рассуждений. Но ни с чем из этого ты не успеваешь определиться. Всё забывается и улетучивается, как если выбросить из окна скомканную бумажку и не смотреть, куда она упадёт. Воспоминая увиденное, вспоминая все свои ощущения, я остерегался того, что заблужусь рядом с ними. Возможно, высказаться было правильной вещью, ведь этот человек меня слушал, задавал вопросы и критиковал за дело. Однако это не доставило мне ни единой капли покоя или не дало собственного прощения. Словно всё, что я перечислил ему, произошло прямо здесь и сейчас. Образы, описания: всё это появилось перед моим собственным отражением. И поверить в это оказалось самой простой задачей. Я никогда не знал, что значили мои действия. Правильно, неправильно... Ты делаешь это и забываешь зачем. Тобой двигает не голова, не рефлексы, а эмоции, вспыхнувшие внутри и как нити тебя ведущие. Голова включается лишь после, когда кончается адреналин и подступает осознание. Потом начинаются терзания и настолько долгие, что проще будет лишить себя страданий самому раз и навсегда. Было просто сказать, что ты не виноват, ты к этому не причастен и всё произошедшее — сделал не ты. Но лгать уже надоело. Тем более самому себе.

Окурок был выброшен, а стекло закрыто. По коже бегло пронёсся озноб, явившись я обратно в комнату. Хромота никуда не делась, однако и не сильно напоминала о себе. Я дошёл до дивана и на секунду остановился. Пиво закончилось. Закончилось почти всё, кроме единственной, практически бесконечной вещи. Моей боли и мучений. Оказавшись в сидячем положении, я пытался найти последнюю каплю алкоголя, которого мне всё равно не хватало даже после опустошённых трёх бутылок. Это уже походило на зависимость, но человек с самого начала был зависим от всего. Мы зависимы даже от смерти, о которой вечно думаем и пытается её понять. Вот только смерть — это не школьный предмет, её не получится освоить. Как и всё, о чём думает человек, нам не постижимо.

Стрелка часов плавно подкрадывалась к моему уху. Она медленно шла в правую сторону, ложась на цифру один. От горящей лампочки мои глаза начинали уставать и смыкаться, а сам я чуть ли не падал на подушку, засыпая лишь от самого факта, что вернулся в те самые мгновения и вновь прочувствовал их на себе. В какой-то момент я подумал не о самом себе, а о тех людях, которых навсегда потерял. Как они были рядом, когда я в них нуждался и как часто они являлись для меня... ничем. Всё это сохранилось в моей памяти, которая не пощадит меня, а безжалостно уничтожит. Однако вскоре я осознавал, что воспоминаний практически не оставалось. Я забывал их лица, больше не слышал их голоса, не помнил, кем они для меня были. Потому что сам захотел их забыть.

Люди, которые рядом с тобой, всё равно исчезнут. Как бы долго ты ни пытался сохранить их, но решать в итоге придётся не тебе. Ты лишь будешь наблюдать, как их у тебя отбирают. А сам ты ничего не сможешь сделать. Только двигать глазами по сторонам в поисках причины. Но и её ты ни за что не найдёшь. Это мне довелось познать в один момент, когда единственный, кто остался, произнёс мне, что в мире...

—... полно чуши, и она изрядно помотает тебе нервы. Я тоже боялся, что потеряю дорогих мне людей. И когда это случилось, я... Я растерялся. Но понял, что напрасно. Ведь выбор делает не человек.

— Если от нас ни хрена не зависит, зачем мы тогда вообще нужны? Мы же просто слоняемся по миру и пытается понять самих себя... Но нам даже этого не дано. 

— Человек сам создаёт иллюзию своего выбора. Что он принимает решения, от которых зависит как его жизнь, так и жизнь других. Но всё это бред, сынок. Нас словно испытывают. Человеку всегда была уготована одна дорога. И если он думает, что может её изменить... Что же. Пожелаем ему удачи.

Сколько бы я не гадал, кто мы такие, кто я такой и за что мне всё это, но всё заканчивалось только одним: я запирал самого себя в чулане, о котором никто и не ведал. Моя жизнь была соткана из страданий и горести. Когда блистал свет, то я не мог за него ухватиться, он как будто бы специально дразнил меня своим присутствием, направляя по тропе, полной кошмаров, надеясь поиздеваться надо мной. Я верил, что заслужил этого. Но ещё не умер. И не понимал, что ждёт меня в самом конце, когда я смогу увидеть настоящую тьму.  

У него в руках оставалось недопитое пиво. Я перегнулся и выхватил эту последнюю наполненную жидкостью бутылку, жадно отпивая оставшиеся капли.

— Тёплое, — сказал я вслух. — Ты ведь не возражаешь?

Однако от Дроздовского не последовало ответа. Он был спящим. Мне же казалось, что я разговаривал с трупом. Владислав с опущенным на грудь подбородком сидел в своём кресле, скорее всего, рассматривая какие-либо сны. Мне бы хотелось заглянуть в них и понять, о чём он сейчас думает. Возможно, этим я бы смог постигнуть его натуру гораздо лучше. Но люди не способны лазать по чужим снам. Я не знал, слышал ли он то, что я произносил ранее. Но сейчас это было для меня абсолютно неважным. Он услышал лишь то, что должен был. Остальное я решил приберечь, укладывая в свой ящик, чтобы не лишить его оставшегося ко мне доверия. Ведь моя история ещё не закончена. По крайней мере, пока я был в живых. А теперь и сам не верил, что это правда. Дроздовский спал, а я остался один, наедине со своей совестью. Мне так и не удалось с ней поговорить. Особенно после того, что я пережил в ту последнюю ночь...

Колёса оставляют после себя длинные следы на поблёскивающем снегу, а машина продолжает двигаться вперёд. В лобовое стекло прилетают снежинки, словно разбиваясь об него и постукивая. Дворники тут же убирают оставшиеся осадки, чтобы расчистить обзор на дорогу, такую большую, долгую и мрачную, что от неё навивалось чувство сна, хотелось заснуть и не просыпаться, пока вдруг автомобиль не остановится. Снегопад продолжался почти третий день. С небес то и дело опускались белые хлопья, но позже почему-то их стало только больше. От такого количества пуха страна в один миг, почти незаметно, покрылась сугробами до самых колен, через которые приходилось натурально пробираться всеми силами. Небо чернело, пряча от человечества даже звёзды — единственные их путеводители. Лишь круглый спутник созерцал там, над смуглыми ночными облаками, и добросовестно подсвечивал путь.

На какое-то время Маркос ощутил сухоту в своём горле. Он помнил, как покупал себе коньяк, однако не захотел тратить его попусту. Кроме коньяка он имел пачку с его последними сигаретами. Ему не хотелось ещё больше влиять на данную неприязнь, что превратила его горло в пустой колодец, потому Соломонов проглатывал свою слюни, чтобы хоть как-то дотерпеть до конечной точки. Прохлада всё ещё лезла к ним, стараясь открыть дверь и попроситься в салон автомобиля. Впереди он ничего не видел, всё замело опавшим снегом да той же метелью, которая способствовала холоду в машине. Маркос не хотел о чём-либо думать, он сконцентрировался на дороге, выискивая нужное место. В этих землях его нога не ступала уже очень давно. Он и не знал, что когда-нибудь вернётся. Но все мы рано или поздно возвращаемся домой.

Маркос понимал, что тот не спит. Он наблюдал за ним через зеркало заднего вида, как его голова примкнула к стеклу, а глаза и не отводились от просторных пейзажей зимней российской глубинки. Оголённые ветви деревьев тянулись вверх, а их чёрные силуэты лишь придавали этому месту загадочности, особенно ночью, когда человеку всё кажется пугающим.

— Мы с тобой не говорили уже пять дней, — произнёс Маркос, оттолкнув Руслана от его размышлений. — Я знаю, что тебе тяжело. Поговори со мной. Может, станет немного легче.

Фёдоров даже не обернулся, как ничего и не сказал в ответ. Тот и не надеялся на его разговорчивость, тем более после всего того, через что им пришлось пройти. Однако Маркос не отступался, ведь ему было известно, как воздействует на человека собственная утрата. И всё же Маркос видел в этом не только вину того, кто это сделал. Но и свою тоже. Даже после такого вывода чувство стыда к нему не подступило. Его волновало только состояние товарища, отречённого от внешнего мира, замкнувшегося внутри себя, но никак не его проблемы. Он видел свои сны наяву, видел свои кошмары, которые сбывались вместо его желаний. Одни лишь смерти — и больше ничего. Руслан забыл, когда в последний раз ему удавалось ощутить тепло, когда тот, кого ты любишь, был поблизости и хотел с тобой поговорить. Теперь и этих людей у него не осталось. Он знал, что Маркосу на него всё равно, что он — его игрушка, которой тот лишь манипулирует по средствам угроз и насилия. Уже никому нельзя было верить. Как и себе он перестал доверять.

С правой стороны появлялись деревянные домики с трубами на крышах. Фёдоров заслышал за стеклом вой собак, почуявших проезжавший мимо транспорт. Они подбегали к заборам и лаяли во весь голос, призывая остановиться, желая догнать. Руслан заподозрил, что эта местность была немного подальше, чем его родной город, потому как поселение, что он видел, казалось ему почти знакомым. Однако здесь не было ни единой человеческой души, лишь гавкающие псины, да прячущиеся в лесах волки. Он почувствовал, что машина начинает постепенно сбавлять темп езды. Колёса аккуратно прижимаются к снегу, заворачивая на другую тропинку. Руслан практически оживился, ведь обстановка резко начала меняться. Они оказались вне поселения, проехав в самую его глубь, где вдали от всей деревни находился двухэтажный дом. Маркос подъехал к маленькому зубчатому забору и медленно затормозил. Они оба взглянули на лес, что зашумел от прибывшего ветра. И тогда Соломонов коснулся ключей, вынув их и спрятав в карман.

— Приехали, — сказал он.

Фёдоров неохотно открыл дверь, но не потому неохотно, что ему было гораздо приятнее ещё посидеть в салоне. В нём появилось изнеможение и чувство непонятной тревоги, смотря на этот дом, высокий, но продолжавший в то же время состоять всего лишь из двух этажей. Вслед за Русланом готовился покинуть машину и Соломонов. Но перед этим он заглянул в бардачок, откуда достал револьвер и спрятал его внутрь пуховика. Руслан не стал дожидаться и пошёл к двери, попутно оглядывая двор. Забор окружал не только дом, но и запустелый огород, где были заметны мёртвые растения, а также несколько срубленных до пней деревьев. Оставался только лес, тихо стоящий позади. Фёдоров ступал по сугробу, по хрустящему снегу, всё больше отдаляясь от Маркоса. Тогда он оказался у самого порога, но не поворачивался. Он ждал прихода Соломонова. Маркос подошёл к двери.

— Отойди немного, — сказал он Руслану.

Тот повиновался, однако стоять на холоде было не совсем приятным занятием. От мороза уже дрожали ноги, щёки покрывались красными пятнами, как и по спине бежал озноб. Маркос разложил свой небольшой нож и воткнул его в отверстие. Он принялся крутить лезвие, наталкивая его на замок. Спустя какое-то время дверь слегка поддалась, но этого было недостаточно, чтобы её отворить. Маркос стукнул по ней плечом. После нескольких раз можно было входить. Фёдоров не хотел вновь посещать чужие дома, ведь прошлый раз закончился скверно. Однако выбора у него также не было, пускай он и осознавал, что Маркос только что проник в дом какого-то человека, о котором Руслан ничего не знает. Метель усилилась. И он зашёл следом.

Маркос вытер ботинки о коврик. В окна протискивался лунный синеватый свет, однако ни о каком ином освещении даже речи не шло. Фёдоров и не надеялся. Дом выглядел пустым и словно заброшенным. Открытая кухня была заполнена пылью и раскиданными столовыми предметами, некоторые из которых лежали на полу, а другие и вовсе валялись по разным сторонам. От кухни возвышалась лестница на второй этаж. Всего в доме присутствовало три комнаты, две из которых были заперты на первом этаже. Третья же находилась наверху, куда и побрёл Маркос, поднимаясь по скрипящим ступеням. Руслан пошёл за ним. Он взялся за перила, однако те были в пыли, казалось, двадцатилетней давности. Оказавшись под крышей, Руслан увидел комнату с двумя кроватями с двух сторон от окна посередине. Кровати были старые, одна больше другой, словно предназначались для людей разных размеров. На стенах Фёдоров заметил чёрно-белые фотографии неизвестного ему человека, который, по большей части, фотографировался в собственных заслуженных медалях. Скорее всего, это был герой войны, подумал Фёдоров. Он прошёл вдоль всех снимков в рамках и наткнулся на те самые медали, коих было более семи штук. И все предназначались Герою Советского Союза. Рядом с медалями была последняя фотография. На ней изображена женщина и тот самый мужчина. Однако больше этой женщины Руслан нигде не увидел.

— Чей дом? — осведомился он, смотря на фото.

— А есть разница? —   спросил Маркос в ответ. — Не знаю как тебя, но меня бы такая деталь совсем не волновала.

— И, видимо, не волнует, — проговорил Фёдоров, отведя взгляд на кровать слева.

На втором этаже оказалось теплее, чем внизу. Через окна не проникал морозный ветер, не было сквозняков и пропускных щелей. Руслан тронул пуговицы и снял с себя пальто, положив его на голый матрас. Он сел на край и прикоснулся ладонями к лицу, протерев его от усталости. Соломонов в это время глядел в окно на машину. Но позже он заметил, как Руслан так и не прекратил собственные терзания.

— Мы здесь ненадолго, — сказал ему Маркос. — К тому же, я должен вернуть своему товарищу его же машину...

— С чего ты взял, что мы здесь ненадолго? — спрашивал Фёдоров из-за стиснувших его лицо ладоней. — В будущее умеешь смотреть?

— Да. Ты не умеешь это делать, а я умею. Так что поверь мне. Долго мы здесь не пробудем.

Услышав это, Руслан тут же убрал от себя руки. Он посмотрел на Соломонова со злостью и ненавистью, которую нарочно хотел выпустить изнутри.

— Я не верю твоим словам. Как и тебе самому. Мне надоело бегать. Я всю жизнь бежал и сейчас снова бегу.

— И почему ты не ушёл, когда я тебе позволил?

Он поставил его в тупик, но Фёдоров знал ответ на данный вопрос.

— В больнице, когда я смотрел на тебя и на неё, я... я понял, что совершил ошибку. И я сказал тебе, помнишь? Я сказал, чтобы ты сматывался отсюда вместе с ней. Но ты...

Его глаза поднялись прямо на него. Фёдоров ждал продолжения, желая услышать о себе со стороны.

— Ты остался. Ты бросил её.

— Не тебе меня осуждать. Потому что, если бы не ты, то ничего бы этого не случилось. Твоя ёбанная месть, как и ты сам, заставили меня пойти на это! — крикнул Фёдоров. — Ты заставил меня искать его! Угрожал мне, чтобы я и не подумал тебя бросить. Но, знаешь что... Я хотел. Я хотел отдать тебя ему. В обмен на свою жизнь.

— И что бы тебе это дало? Свободу? — Маркос усмехнулся. — Думаешь, у таких, как мы, есть свобода?

— По крайней мере, — сказал Руслан, — я был бы... был бы... не один...

Зрение ухудшилось, подступили слёзы от воспоминаний, но он мигом избавился от них, быстро проведя пальцами по глазам.

— Я ведь не хотел этого делать. Я хотел уйти, покинуть город и начать жизнь заново. У меня для этого было всё. А из-за тебя... Ничего не осталось. И я знаю, как ты ко мне относишься. Я для тебя ни хрена не значу, я просто... как пушечное мясо. Меня можно бросить в пекло и забыть. Так ты и поступаешь со мной. Так ты, сука, и поступил.

— Сынок, я...

— Я тебе никакой, блядь, не сын! — закричал Фёдоров.

Маркос с приоткрытым ртом глядел, как тот почти вскочил с постели после своего возгласа. Но Руслан продолжал сидеть. Он отвернулся и кинул ноги на кровать, уткнувшись спиной к стенке. Соломонов знал, что этот день рано или поздно настанет. Но не был к нему готов.

— У меня... был сын, — произнёс Маркос. — Он умер, так и не родившись. Моя девушка забеременела, когда мне было всего семнадцать. Мы были молоды и по глупости не рассчитали, до чего дойдут наши отношения. После УЗИ я поклялся ей, что буду отцом и никуда не сбегу от неё. А она... — он вздохнул, смотря в сторону. — Она не могла жить своей прежней жизнью, не могла идти дальше. Боялась, что не сможет родить, тем более от меня — от нищего бродяги, у которого даже собственного жилья не было. Я всё равно боролся за ребёнка, но не заметил, как она день ото дня всё меньше походила на саму себя. Я шёл к ней домой, хотел в очередной раз поговорить и побыть с ней. И нашёл её упавшей с балкона.

Ему и в голову не приходили подобные мысли. Руслан думал, что не знал о нём совсем ничего. Как и о самом себе. Он так и не понимал своей сущности, чего же он стыдится и что ему нужно. Внутри него царила пустота, от которой он не ощущал горести. Даже потеря любви не могла сказаться на нём. Потому что он вообще перестал что-либо чувствовать.

— Она была беременна, — сказал Руслан. — От меня. Моего ребёнка... тоже забрали... и я не знаю, что мне почувствовать... — говорил он, продолжая сдерживать слёзы, которые всё равно пробивались через глаза. Его голос приобретал одышку, а видеть становилось всё сложнее.

— И поэтому ты поехал со мной, — осознал тот. — Но ты мог...

— Я знаю, что я мог, — перебил его Фёдоров. — Менять что-то поздно. Я сделал так, как посчитал нужным. Я... оставил её... потому что со мной её жизнь уже превратилась в сплошной кошмар. И я не хочу, чтобы она жила с ним целую вечность.

— Но она будет. Ты должен был подумать, что без тебя этот кошмар и будет длиться целую вечность. Ты мог бы быть единственным её утешением.

— Я не заслужил её, как не заслужил и своего друга. Я потерял их... Именно это я заслужил. 

— Ты не вернёшься к ней?

— Не знаю, — ответил он. — Это... уже бессмысленно. Из-за меня она лишилась... всего. Я ничего хорошего ей не дал. Даже ребёнка у неё... отобрали... Я просто... верю, что ей удастся начать жизнь сначала. Без меня. Она говорила мне, как боялась, когда меня не было. Когда я вернулся — всё стало ещё хуже. Она могла погибнуть... 

— Я побуду твоим голосом разума. Знаешь, почему я не мог и дальше быть со своей девушкой? Её больше нет. Но твоя ещё жива. И ты можешь что-то исправить. Поверь, ни в ком, как в тебе, она сейчас не нуждается. Но то, что произошло... За это придётся ответить.

— Потому я здесь, — бросил Фёдоров. — Только за этим.

— Теперь ты должен меня понять, — сказал Соломонов. — Месть неизбежна. Мы мстим и это нормально. Люди мстят испокон веков. И не понимают почему. Нам просто хочется сделать кому-то больнее, чем нам. И мы это сделаем. 

— Мне всё равно терять больше нечего. Если я умру, то только сделаю миру одолжение. За такую жизнь не прощают, — заявил Фёдоров.

— А знаешь что, принеси-ка водки, — вдруг попросил его Соломонов.

— Мне до ларька съездить за десять километров отсюда?

— Никуда ехать не надо. Поищи за холодильником.

Фёдоров не желал куда-то идти, однако он был не против выпить что-нибудь крепкое. Встав на ноги, он пошёл по пустому пространству, через темноту и древнюю паутину. Спустившись вниз, Руслан дошагал до кухни, где обнаружил небольшой белый холодильник. Он заглянул в него, однако совсем ничего там не обнаружил. Отчаявшись, что здесь было всё скверно, Фёдоров начал шастать руками по опустевшим полкам и шкафам, где кроме пауков и пыли ничего больше не находилось. Однако он почувствовал мягкий, прогибающийся пол под своими ногами, в особенности там, где и стоял тот самый холодильник. Руслан решил отодвинуть его. Натужившись, он двинул его в сторону на целый метр, где после обнаружил старый погреб. Под ногами он заметил квадратный вырез, на котором торчало небольшое колечко. Он ухватился за него и потянул на себя, открыв проход. Из дыры посыпалась грязь и даже крупицы сырого песка, той самой мёрзлой земли, что была внизу. Заметив лестницу, Руслан поставил на неё ноги и аккуратно спускался. Здесь не было света, отвратительно пахло чем-то протухшим, скорее всего, случайно оставленными без крышек овощами, что не смогли пережить таких ужасных погодных условий и быстро текущего времени. Почувствовав поверхность под обувью, он принялся искать источник света. Где-то на стене Фёдоров обнаружил выключатель, однако, нажав на него, это действие ничего не принесло. Руслан порыскал в собственных карманах, отыскав серебряную зажигалку. Когда загорелся огонёк, Фёдоров ненароком сжёг паутину над своей головой, чуть не подпалив себе волосы. Погреб был длинным, по бокам стояли полки, в отражении которых он видел собранные запасы с того самого мёртвого огорода. Дойдя до самого конца, Руслан заметил в блеклом пламени что-то похожее на шкаф. Он дотронулся до ручек и открыл дверцу. На верхней полке лежало оружие. Руслан поставил зажигалку на другую полку, чтобы ухватиться за найденную вещь двумя руками. По одному лишь прикосновению он понял, что это была винтовка Мосина, покрытая лаком и, казалось, готовая ко всем суровым испытаниям. Разве что дуло слегка почернело, видимо, от производимых выстрелов. 

Помимо винтовки, Фёдоров обнаружил коробку с двадцатью патронами, а также банки с мутной жидкостью. Присмотревшись, он осознал, что это и есть та самая водка. Рядом даже находились консервы, которые тот также решил взять с собой. Он бросил ремень винтовки на своё плечо и двинулся наверх, обратно к Маркосу.

— Почему ты мне сразу не сказал, что это — твой дом? — спросил Фёдоров, вернувшись в комнату на втором этаже.

Соломонов всё так же разглядывал вид на машину из окна, но пришедший Руслан сумел его отвлечь.

— Он и не мой, — сообщил тот. — Моего деда.

Руслан поставил на тумбочку, стоящую посередине от кроватей, трёхлитровую банку, наполненную самогоном, куда же положил и консервы для закуски. Маркос успел рассмотреть за его плечом когда-то использовавшееся им оружие.

— Мы с этой винтовкой бегали по лесу, искали оленей, зайцев, лис. Всех этих животных я относил домой, а после каждой охоты чистил оружие до блеска. Дед так велел. Он научил меня всему, что я знаю. И даже больше...

— Пока мы сюда ехали, — говорил Руслан, присаживаясь, — я даже не увидел название города.

— Павлово, — ответил ему Соломонов. — Здесь я жил до того момента, пока он не умер. Этот дом не был переписан на меня, потому что дедушка хотел оставить наследство своим настоящим внукам.

— И где они были?

— Кто-то уехал, кто-то умер. В любом случае, остался только я. Но у нас с ним были... свои отношения. Не добрые, но и не злые. Я просто был тем, кого он растил, чтобы я смог выжить. И всё.

— Почему он не твой родной дед?

— Мой настоящий отец бросил семью и свалил чёрт знает куда. Мать нашла себе нового, но и тот был той ещё свиньёй. Когда маму убили в подворотне, я остался с ним, но он не собирался меня воспитывать, да и в детский дом ссылать ему меня было жалко. В итоге... я оказался здесь.

— Знаешь, — произнёс Руслан, — я до сих пор не знаю, откуда ты. Ты ведь не русский, не из этих земель...

— Всё верно, — ответил ему Маркос. 

Вспомнив про водку на тумбочке, Соломонов быстро обратил на неё внимание и глотнул немного из горлышка. По его телу пробежался горячий остаток от самогона, спускающегося к печени, но более притрагиваться Маркос не решался. Он передал банку товарищу. Тот, не раздумывая, принялся заливать её в себя.

— Не налегай, — попросил его Маркос. — В пьяном уме от человека мало толку.

Фёдоров тут же отпрянул и положил водку обратно на тумбочку. Во рту стало горячо, захотелось слегка поубавить этот жар. Соломонов, вытащив нож, раскрыл консервы и протянул Руслану.

— Что вообще за имя такое... «Маркос»? — спросил его Руслан после того, как закусил сельдью, покрытой жирным и капающим маслом.

— Греческое. В переводе значит «молот». Возможно, таким меня и видели при рождении.

— Получается ты... из Греции, что ли?

— Нет конечно.

— А откуда тогда?

— Неважно. Какая тебе разница, где я родился?

— Просто хотелось понять, в какой стране рождаются люди, которые любят Россию...

Эти слова стали отправной точкой к началу длительной дискуссии. Маркос принял во внимание мысли Фёдорова и, сделав последний глоток и закинув в рот сельдь, поудобнее расположился на кровати, скрестив ноги и подсунув руки за затылок.

— Я знал, что когда-нибудь у нас с тобой до этого дойдёт. Воспринимай данное как тебе угодно, но ты — просто копия своего отца. И я не шучу. Ни в коем случае. 

— Я был бы только рад, чтобы это оказалось шуткой, — проговорил Фёдоров.

— Вы оба ненавидите эту страну всем сердцем и душой. И почему?

— Это ведь надолго, Марк, — предупредил его Руслан.

— А мы и не спешим.

Фёдоров сбросил винтовку рядом с собой. Он приготовился к диалогу.

— Знаешь, что я получил? — начал Руслан. — А что получили все остальные, кто здесь живёт? Свободу выбора? Нет. Свободу слова? Нет. Саму свободу? Нет. Вот и я этого не получил. В этой стране нет свободы. Всем давно известно, что будущего у России не появится, пока кто-нибудь не схватится за ум и не скажет: «Пора что-то менять!» Они пытались, но безуспешно. От Советского Союза у нас осталось больше, чем должно. Всё, что есть в России сейчас — это пустые слова, которые даже не меняются по интонации. Вместо того, чтобы помогать людям, это государство забывает о них. Все деньги идут на развитие далеко не того, что нужно народу...

— Они боятся войны, — сказал Маркос. — Его можно понять. На Его бы месте я бы также захотел защитить свою страну в случае крайней опасности. Все хотят завоевать Россию, и длится это уже больше одного века и будет длится ещё долго. Так нужно, чтобы дать отпор.

— Если бы нам было, ради чего его давать. Потому что... какие ценности мы бережём? Те, что хранятся столетия, но о них уже забывают и сегодня их сравнивают с мусором. Нынешнее поколение и не вспомнит, кто такой... да тот же Достоевский. Что у людей на уме? Всякая брехня, которой конца нет. Сейчас мы имеем только пародии, тень своего же прошлого. И продолжаем орать на Запад... Хотя делаем всё в точности, как там. Мы живём не своими ценностями, а чужими. Праздники, искусство, даже сама жизнь — всё чужое. Нам нечего защищать, потому что ничего своего у нас больше нет.

— Ты не забывай про наследие и про свою же культуру. Классики, поэты, режиссёры, учёные... В этой стране самое богатое наследие.

— И смысл его? Ты предлагаешь нам жить старыми ценностями? Какой в этом, блядь, толк?

— Это именно то, что стоит защищать, — сказал Маркос. — Ибо именно это и есть достоинство. То, что люди должны беречь. Даже своими жизнями.

— Прошлое не вернуть, Марк. Людям вообще нельзя жить прошлым, потому что оно ничего не меняет и ни к чему хорошему не приводит. Никто здесь даже не старается внести что-то новое. Мы живём будто бы не в современности... боимся перемен.

— А что рождают собой перемены, сынок? Да, их боятся, но это оправдано. Никто не знает, что нас ждёт. Если экономика этой страны пойдёт по иному руслу... Что будет? Это есть страх перед возможным или даже неизбежным крахом. Россию ценят за то, какая она есть. Как девушка, которая любит и принимает тебя настоящего.

— Что ты получил? — спросил его Руслан. — Что ты получил, живя здесь?

— Шанс. Шанс на собственное будущее, которого у меня не было.

— И твой шанс всё ещё при тебе? У тебя есть будущее? Лучше так: у нас с тобой оно есть? — показывал он пальцем на себя и на самого Маркоса.

— У нас есть шанс, — ответил тот.

— Откуда он, блядь, взялся?

— Вот что. Здесь таким, как мы, дорога открыта. Это было, это и осталось. И когда я узнал, что смогу жить так, как сам захочу... Я просто не смог упустить такой возможности. Я сам создал себя таким, каков я есть сейчас. Мне помог в этом дед и эта страна, но моя душа — моя.

— Не эта ли страна помогла тебе потерять близких? 

Маркос взглянул вниз, но позже вернул свои глаза на Руслана.

— Она помогла обрести их. Потеря была от рук другого. Её отпрыска.

— Тот факт, что мы с тобой существуем... он уже доказывает, что здесь не всё в порядке. Мне даже больше нечего тебе сказать, Марк. Ты и сам понимаешь, что Россия — это что угодно, но не великая держава. Мы разрозненны, люди не хотят перемен потому, что даже не идут к ним навстречу, потому что нас заставляют жить так, как хотят того другие. Нам навязывают всё, но не самое главное — страна в упадке. А мы... мы ничего с этим не поделаем. Это значит лишь конец. Однозначный конец.

— Я люблю Россию, потому что увидел её красоту, не обращая внимания на политику. Её просторы, её города... Я полюбил это. Всем сердцем. Мне здесь нравится. Я смотрю на летние поля, на солнце в небе, на ясный день и понимаю, как хорошо в такие моменты жить в этой стране. Такой красоты нигде не встретишь. Только здесь я ощутил подобное. А там, где я родился, и близко не было красоты...

— Открой глаза и посмотри вокруг, — пытался убедить его Руслан. — Ты это подразумеваешь под красотой? Эти дома кое-как выдерживают снег на крышах, на них подуй — они развалятся. Выжить здесь может не тот, кто сильнее, а тот, у кого есть связи и деньги. Обычным людям приходится сложно, Марк. Я каждый день видел угрюмые лица. И никто из них не улыбнулся. Здесь царит одна депрессия. Всё давно в жопе.

— Ты слишком критичен.

— Скорее, я слишком объективен, — ответил Фёдоров. — Иначе, если бы я был критичен... В ход полез бы мат. Много мата.

— А кто виновник?

— Все. Мы не боремся ни за что. Мы просто живём, потому что ничего другого не остаётся. Нас медленно убивают. А мы и не противимся.

Маркос промолчал. Но позже добавил:

— Тебе не переубедить меня, сынок. Пойми, что каждый, кто здесь живёт, видит эту страну по-своему. Её можно назвать лишь противоречивой, но я и не говорил, что она идеальна. Поверь, нигде нет полноценного счастья для всех сразу. Везде есть бедные, голодные, мёртвые... Как и в этой стране тоже. Для кого-то она значит всё на свете. А для других, таких, как ты, она значит... — Соломонов оглядел потолок, — что-то вроде этого дома. Прикрытие. Обычный ночлег, где ты остановился на пару суток и в любое время готов отсюда сбежать. 

— Предлагаю просто забыть об этом, — сказал Руслан, явно устав от этой беседы. Его глаза медленно опустились, намекая, что он больше не хочет ни о чём говорить.

— Ничто просто не забывается, — произнёс Маркос.

После малого затишья Соломонов снова повернул голову на окно, наблюдая за падающим снегом и видя, как ветер бьёт по стеклу, надеясь пробить его. Он расположился на всей кровати, закинув на неё ноги в мокрых ботинках, и сомкнул веки. Руслан решил поступить также. Он немного смутился, не понимая, стоит ли вообще ложиться спать. Когда Фёдоров постучал ногами об пол, в надежде отряхнуть их от липких снежинок, Маркос приоткрыл один глаз и вопросительно взглянул на него.

— Собрался вздремнуть?

— А ты против?

— Ещё бы, — возразил Маркос. — Сейчас сторожишь ты. Пройдёт час — встану я. 

Фёдоров вздохнул от несбывшегося желания наконец-таки увидеть сон. Ему казалось, что не спал он почти целый месяц, от чего голова так и хотела сама собой кинуться на подушку. Но Руслан лишь кивнул. Маркос отвернулся на бок и накрыл своё тело меховым пуховиком. Стало заметно тише. Однако ветер по-прежнему прорывался сквозь метель и бился в окно. Руслан взглянул на винтовку. Он захотел проверить боезапас. Передвинув затвор, в магазине обнаружилась лишь пустота. Благо, подумал он, патроны были рядом. Из распахнутой коробки Фёдоров вытащил пять патронов, которые начал поочерёдно впихивать внутрь оружия. Когда боезапас заполнил всё пространство в магазине, Фёдоров дослал патрон в патронник, вернув затвор обратно. Он прицелился в луну этой винтовкой, немного привыкая к ней. Руслан поставил её рядом с тумбочкой, а после прилёг на кровать, чтобы хотя бы самую малость отдохнуть. 

Этот путь был долгим и тернистым. Он даже не предполагал, что до этого может дойти. В его голове вырисовывались совсем иные концовки. Руслан помышлял о чём угодно, но никак ни о том, что всё завершится именно так. Однако он всё ещё не знал, как всё завершится. Боязнь смерти присутствовала в нём с самого рождения, как и в каждом человеке, что хочет пожить ещё, не желая расставаться с бытием. Но ему всё надоело. Надоела вечная беготня и прятки, бесконечный страх и ощущение замкнутости, словно он был болен клаустрофобией. Всё вокруг пугало его, наталкивало на жуткие помыслы. Руслан со временем не понимал, что за жизнь у него была и есть до сих пор. Он ведь простой бандит. А этих людей никто не прощает. Он даже не заметил, как стал подобным отбросом общества. Осознание этого свершилось только сейчас, только в тот самый момент, когда ничего уже не изменишь. Его лучший друг был закопан в могиле, о которой даже не знают его опекуны. Даниил не заслужил этой участи. Для них, своих бабушки и дедушки, он просто уехал на помощь другу. И не вернулся. Глаза заслезились от этих мыслей, приведя Руслана в ярость. Он возненавидел собственную сущность, отвергая её и себя таким, каким является на самом деле. Он был своим отцом, но продолжал не принимать этот факт. Однако противопоставить Руслан ничего не мог. У правды нет никакой замены.

Когда ему стало плохо от головной боли, Руслан решил подышать. Он надел пальто и, не будя Маркоса, спустился вниз, выйдя за дверь из дома. Оказавшись внутри кольцевого забора, Фёдоров подошёл к его входу и засунул руки в карманы. Там он дотронулся до пачки сигарет. Последняя лежащая там сигарета была им зажжена и всунута в губы. Он вдохнул вместо морозного ветра табачный дым, прогревший его собственные ноздри. Он устремил взгляд на луну, словно растущую над ним. Ему хотелось поговорить с самим Богом. Фёдоров не верил в его существование, однако не понимал, во что вообще ему стоит верить. Если Бог и существует, то он должен направить его на какой-либо из путей, он должен показать ему дорогу. Руслан задержал дыхание и выдохнул ком дыма. Он произнёс:

— Так ты есть или нет?.. — Фёдоров засмеялся, осознавая, какую глупость сейчас совершает. Он до того отчаялся, что не представлял себе иного собеседника. Руслан затянулся ещё раз и продолжил: — Я тебя отвлеку, Всевышний. У тебя много дел, как поговаривают. Понимаю. Мне неизвестно, чем ты занимаешься, но ответь... Почему? Почему в моей жизни всё сложилось именно так, а? Чем я это заслужил? Ты ведь знаешь, я уверен! Но молчишь! Молчишь, сука, и не говоришь мне!

Он не заметил, как повысил свой голос до громкости натурального крика. От этого у него образовывались слёзы, ведь он и в самом деле не понимал, почему так живёт. Руслан хотел это узнать, хотел объяснений от кого-либо. Но так и не дождался истины.

— Отнял у меня мать, лучшего друга, девушку! Ты забрал у меня всю любовь! Забрал последнее, что я любил! Хочешь поиздеваться надо мной, да?! Лучше убей, чем заставляй ещё мучиться! Я устал, слышишь?! Устал! Я больше не могу! Скажи мне...

Тучи скопились и подобрались к луне, скрывая её под собой. Спутник словно исчез из его поля зрения, но Руслан даже не заметил этого. Он лишь увидел, как сигарета, которую курил, сумела потухнуть и без его участия. Весь упавший с неё пепел провалился в сугроб, оставив после себя только оранжевую короткую палочку. Руслан растоптал её и ушёл обратно.

Войдя в комнату, он увидел Маркоса, стоящего рядом с тумбочкой и глядящего вдаль этой деревни, за её леса и сумрак. Не оборачиваясь, он произнёс:

— Не хотел кричать тебе, что ты мудак и можешь поднять на уши людей... Думал, ты это и так знаешь.

Руслан прошёл к кровати.

— Отдохни, сынок. Тебе это нужнее. Я посторожу.

Фёдоров закрыл глаза.

Он пришёл домой, когда осенний вечер практически подходил к концу. Улица, полная воды и опавших листьев, лишь подгоняла его к теплоте родного очага. Однако там он не чувствовал себя в безопасности. Руслан был слегка не в себе. Он выпил в баре пару бутылок пива, сидя там в полнейшем одиночестве. Иных друзей у него не было, кроме Даниила, который к тому моменту успел покинуть Нижний Новгород по собственным причинам, не успев оповестить об этом Руслана. Фёдоров потерял последнее, что у него было. Ему всего девятнадцать, но жизнь уже отыгралась на нём по полной программе.

Дойдя до дома, Руслан вставил ключи, которыми старался попасть в замок. По карнизу разбивались капли дождя, а серые тучи сменялись мрачным чёрным небом. Он пытался поскорее спрятаться от надвигающегося ливня и как только услышал щелчок, открыл дверь и вошёл в дом. Фёдоров пытался увидеть что-нибудь, однако в присутствии темноты это было сделать тяжело. Он скакал на ботинках, стараясь их снять, и чуть ли не упал на колени от этих прыжков. Когда же ему удалось, Руслан хотел только лечь на кровать и заснуть, чтобы забыть этот день, как и все остальные. Он шёл мимо комнаты отца и случайно заглянул в неё, хотя до этого всегда проходил мимо. Руслан остановился. Он увидел кресло, повёрнутое к нему спиной, на котором Владимир смотрел потухший телевизор. Руслан не разговаривал с ним с того самого момента, как была похоронена его родная мама. Он бы предпочёл и никогда не говорить с ним, с тем самым человеком, что послужил этому, был причиной этой потери, о которой его сын никогда не забудет. Фёдоров решил, что отец спит. Руслан дошёл до комнаты и лёг под одеяло. Он проспал так несколько часов.

Была ночь, когда к его горлу подступила рвота. Руслан впотьмах выбежал из комнаты, направляясь к туалету. Встав перед раковиной, он ждал, пока всё самое противное вырвется из его живота, однако этого так и не произошло. В отчаянии Руслан сунул два пальца в рот, касаясь ими язычка. Это помогло ему, но от пережитого стало лишь хуже. Фёдоров умылся, не разглядывая своего лица, ибо понимал, что смотреть ему там особо не на что. Он пошёл обратно, вновь проскальзывая мимо отца. И вдруг обнаружил, что тот так и спал в том самом кресле. Он не придавал этому значения. Пока не увидел повисшую руку. Руслан бегло зашагал к отцу и встал прямо перед ним. Голова Владимира свалилась ему на грудь с наклоном в бок. Руслан прикоснулся к его шее, выявляя пульс. 

— Пап?

Ошеломлённый Фёдоров отступил назад. К нему подобралась паника, он рвал волосы на макушке и не знал, что ему делать. Его отец был мёртв. Когда он осознал это, то впал в безумие. Он начал крушить весь дом, сбрасывать со столов и стен все имеющиеся предметы и вещи. Боль продолжала слоняться по телу, не отпуская его со своих цепей. В слезах он сел на пол, рядом с родным отцом. Его мучило всё, что было внутри души. В особенности одна мысль: он остался совершенно один. Теперь не было никого. И одиночество преследует его до сих пор.

Этот сон ему не хотелось видеть в очередной раз. Но ему и не позволили. Руслан ощутил прикосновение к своим щекам, по которым постукивал Маркос. Спросонья Фёдоров расширил веки и всмотрелся в его напряжённое лицо. Глаза Соломонова буквально горели.

— Вставай! — кричал он шёпотом, стаскивая Руслана за плечо с мягкого матраса.

От этого появилась боль. Руслан почувствовал, как в месте от имеющейся раны образовались покалывания. Он хотел оторвать свою руку назад, но подумал, что это принесёт ему куда большие страдания. Маркос стащил его на пол и сам же присел на корточки под окном. Фёдоров никак не мог очнуться, так и не осознав, что произошло. Однако к голове уже подступали мысли. И радужными их нельзя было назвать.

— Сиди и не поднимайся, — приказал ему Маркос.

Соломонов немного привстал, чтобы оглядеть окно, которое так долго рассматривал ранее. До их ушей доносились звуки работающего мотора и хрустящего снега, меняющего форму под тяжёлыми колёсами. Маркос убрал голову назад. Он всмотрелся в Руслана.

— Они здесь...

По спине прошёлся озноб и казалось, что нагрелось всё его тело. Руслан сунул ладонь под ремень штанов и взял оттуда пистолет.

— Что... что нам делать? — спросил он.

— Выходите! — кричали снизу.

Этот голос Фёдоров не мог не узнать. Как в одно мгновение к нему подступила злость и неистовый гнев. Вместе с этим он хотел влезть в этот бой, позабыв обо всём, что имел. Потому что больше не имел ничего.

— Не перебивай меня сейчас, понял? Ты останешься здесь, — говорил ему Маркос. — Я спущусь к нему и буду отвлекать.

— А мне предлагаешь смотреть, как тебя убивают?! — спросил его Фёдоров злостно.

Маркос подсунул ему в руки винтовку.

— Как только ты выстрелишь — это будет сигналом. Стреляй и прячься. А после... будь что будет.

— Лучше плана и не придумать, блядь!

— А ты предложишь что-то другое?! Не время спорить. Он не должен знать, что ты здесь. Так мы мне удастся его отвлечь и выиграть нам время. Тебе останется только выстрелить. И убить.

Руслан не знал, как поступить в этой ситуации по-иному. Ему пришлось лишь надеяться на самого себя. Он сжал в руках винтовку и сделал кивок. Маркос резко погладил его по голове и прошёл к двери, за которой через секунду скрылся. Фёдоров продолжить сидеть под окном.

Он проверил барабан и обнаружил оставшиеся в нём пять патронов. Маркос вздохнул, спускаясь вниз к собственной судьбе. Страха внутри него было минимально. Он ощущал лишь кровь под своей плотью, бурлившую словно в горячем кипятке. Маркос встал перед входной дверью в дом. И, изображая непоколебимость, открыл её. Ноги ступали по снегу к трём стоящим впереди людям. Они ждали, пока Маркос подойдёт к ним ближе. Но он не двигался с места.

— Как дела, Маркос? — задал ему вопрос Богдан, который был по виду совершенно безоружен.

Маркос оглядел всех присутствующих. Чёрный джип находился за забором, рядом с голым деревом, и был всё ещё заведён. Видимо, Богдан не решил задерживаться в этой деревне и хотел закончить всё быстро. Анатолий, будучи спрятавшимся за спиной Богдана, словно ждал, пока ему прикажут выстрелить из пистолета в его голову. Но Соломонов не оставлял ему такой возможности. Он держал револьвер за спиной.

— Ты приехал сюда не затем, чтобы спрашивать, как мои дела.

Соломонов заметил Николая, широкоплечего и плотного мужчину в толстой шапке, удерживающего в руке бутылку с тряпкой, всунутой в горлышко. Во второй руке Николай прятал зажигалку, готовую в любой момент испустить огненное пламя.

— Верно. Верно... — Богдан сделал медленный шаг вперёд. Маркос остался таким же стойким, хоть и не ожидал подобного действия. Но он по-прежнему не видел его оружия. — Я разочарован в том, что... что так всё получилось. Но иначе и не могло быть. Я не хотел так поступать. Но... Знаешь, я человек целеустремлённый и двигаюсь к своим целям плавно. Не хочу спугнуть их. Это ведь как на охоте. Оленя легко упустить, его наступить на ветку под ногами.

Богдан мельком взглянул на окно и вернул свой взгляд на Маркоса.

— Где Руслан? — спросил он спокойным и размеренным тембром.

— Уехал, — ответил Маркос.

— Да? И далеко ли?

— Не знаю. Я отпустил его, а дальше выбор был за ним. Парень и без того пережил утрату. Благодаря тебе... мразь.

— Я же сказал, что не хотел этого. У меня к тебе один вопрос: почему ты боишься смерти?

— С чего ты взял, что я её боюсь?

— Потому что ты мог давно сдаться мне. Зачем тебе жить, Марк? Мы ведь с тобой видели, как погибает мир у нас на глазах, как умирают виновные... и невиновные.

— О чём ты, блядь, говоришь?! Я не знаю тебя, сукин ты сын! Я понятия не имею, кто ты такой!

— Нет, Маркос, — ответил Богдан ровным голосом. — Ты знаешь меня. Как и он знает.

Эти слова кончились очередным взглядом на окно, на которое тот словно намекал. 

— Я не боюсь смерти. Она для меня ничего не значит, как и людская жизнь. Ведь, как ни пытайся, но человек остаётся собой и не изменится. Ему не удастся понять, где правда, а где ложь. Я пытался, поверь мне. Я пытался донести до людей, что их обманывают. Я хотел сказать им, что они заблуждаются... — Богдан сделал неторопливый второй и третий шаг, приближаясь к Маркосу. — Я хотел открыть им глаза.

Фёдоров поставил винтовку на подоконник. Он прицелился сквозь окно в Богдана, желая лишить его жизни одной меткой пулей, одним ровным попаданием. Его руки тряслись, палец соскальзывая со спускового крючка. В глазах медленно темнело, нагревался лоб. Он даже почувствовал, как сопли лезут из его носа. Холода не было. Стало лишь жарче, и оттого совсем невозможно сосредоточиться на собственной цели, пропадающей из виду за смыкающими от напряжения веками.

— Здесь, — начал Богдан, — в нашем с тобой мире никто не ждёт пощады. Потому что наш мир не отпускает заблудших. Он убивает нас. Жестоко. Безжалостно. Он не жалеет близких, ведь они являются частью нас. Отсюда никому не уйти, Маркос.

— Я никуда и не собираюсь. Мы останемся здесь, не волнуйся, — сказал ему Соломонов, будто бы издеваясь. — После уйдём. В ад. А там для нас найдётся место.

— Да. Ты прав, друг мой. Там нас примут, как желанных гостей. Тебя, меня... И Руслана.

Маркос увидел, как Николай подносит зажигалку к смоченной керосином тряпке.

— Я заберу всех вас, — произнёс Богдан громче. Чтобы Фёдоров его услышал. — И вместе с тобой, Руслан, я возьму и её! Стреляй!

Он закричал во весь голос и нажал на крючок. Выстрел заложил ему уши, а патрон, вылетевший из дула, в щепки разнёс то самое окно. От выстрела Руслан свалился на пол. Внизу тут же начался переполох, пока Маркос не заметил, как Богдан давит рукой на своё окровавленное брюхо. Маркос ежесекундно нацелился на остальных, но не мог определиться с целью. Николай сделал то, что было задумано. Он бросил коктейль Молотова в этот деревянный дом.

Фёдоров почувствовал запах гари. Он видел, как тьма рассеивается красным огнём. Внутри становилось всё труднее дышать. Дом горел, рушился прямо на глазах. Его крыша словно отваливалась, пожирая собственную конструкцию. Огонь закрыл ему весь обзор. Руслан попал под серый дым, залезающий в его ноздри. Он прикрыл рукой свой нос и пытался встать с пола, нагревающегося с каждой секундой. Удерживая винтовку, Фёдоров побрёл вниз по лестнице. Дыма в этой части дома было гораздо меньше, ибо пламя предназначалось только для него, чтобы его уничтожить. Оказавшись внизу, Фёдоров бежал к двери наружу. Пока не заметил за ней чью-то тень. Он остановился и задержал дыхание, взяв винтовку в обе руки. Руслан выпустил пустую гильзу из обоймы и дослал в неё четвёртый патрон. Он подходил к двери, держа её на прицеле. Но когда у него закружилась голова, находиться в этом погибающем месте становилось уже невозможно. И он отпер дверь ударом ноги, выбежав на улицу. Вдохнув прохладной зимы, к нему подобралось некое облегчение. Однако он не подумал, что снаружи будет ещё опаснее. Спохватившись, он снова взял винтовку в обе руки. Николай набросился на него сзади, воткнув стальной нож прямо в бок. Фёдоров закричал от боли, падая в белый сугроб. Винтовка была отброшена от него на несколько метров. Николай воцарился над ним. Он понимал, что Руслан был пойман, как тот самый олень, о котором говорил Богдан. Он сдался. И тогда этот медведь дотронулся до своего ножа, медленно изымая его из бедра Руслана.

— Попался, сука!

В глазах Руслана появилась ночь. Он практически позабыл обо всём. Даже о том, что в этот момент должен умереть. Последний его взгляд был направлен на собственного убийцу. Николай держал нож перед его шеей. Тогда же в его голову прилетела пуля.

Ощущение было таким, что его только что поразило молнией. Зрачки расширились. Они увидели, как этот труп падает прямо на него. Пробитая насквозь голова Николая истекала кровью. Из его затылка вылился целый литр красной воды. Фёдоров пытался убрать с себя его увесистую тушу, но не ощущал никаких оставшихся сил. Эта кровь начала заливать всё его лицо. Он ёрзал по снегу, стараясь скинуть мертвеца. Кровь затекала в его нос, в его рот и пролезла глаза. Она заполнила его лицо до самых волос. Вскоре это тело было отброшено. Но скинул его не Руслан. Маркос протянул ему руку.

— Вставай-вставай!

Он нажал на курок, прокрутив барабан. Третья пуля была наготове. Соломонов постоянно осматривался. Он искал последнего из них. Фёдоров через муки поднялся с белой, становящейся красной земли. Он прижал руку к правой стороне живота, ощущая не простую царапину, а глубокий прорез. От этого ему даже не удавалось ходить и что-либо видеть. Ведь зрение терялось под матовой плёнкой.

— ...Ты меня слышишь!? Сынок?!

Руслан уставился на него и стал резво кивать несколько раз подряд. Маркос подтащил его к забору и прислонил рядом с собой. Они прятались. Ждали. Маркос искал, поднимая голову за острые концы забора, выискивая оставшегося. Но никого не мог обнаружить. В этот момент он заметил Руслана, лицо которого было залито кровью. Она сохла на его коже, неприятно жгла синяки и заползала под глаза, заполняя своим оттенком.

— Соберись, — попросил его Маркос. — Давай, сынок...

Он слышал его. Руслан хотел побороть эту боль. Он пытался всеми силами избавиться от неё. Но от боли ещё никому не удавалось уйти. Стиснув зубы, он взял «кольт» и оттянул его затвор. Маркос решил воспользоваться куда более мощной винтовкой Мосина. Он перекинул ремень за спину и держал дуло рядом, стараясь не высовываваться.

— Ты должен пробежать направо, — сказал ему Соломонов. — Он где-то прячется. Так у нас будет шанс его не упустить. Вперёд, сынок! Быстрее!

Ещё раз кивнув, Фёдоров принялся ползти по сугробу, словно в окопе, до правой части забора. В это время он взглянул на горящий дом. Гниющее дерево лопалось, образовывались угли, которые разваливались от голодного огня. Посередине находился Богдан. Руслан заострил на нём своё внимание. Присмотревшись, он понял, что тот всё ещё был в живых. Дышит.

Добравшись до своего места, Руслан привстал на корточки. Он стиснул пистолет, ожидая приказа Маркоса. Тот показывал ему знаками оставаться в таком же положении и не вставать. Руслан его слушался. Он также дожидался, но и сам не осознавал, чего именно. Сидеть в укрытии было куда опаснее, нежели попытаться выяснить, кто за ним стоит. Голова кружилась. Поднималось давление. Маркос решил проверить. Он встал вместе с винтовкой на ноги и бегло осматривал окружение в прицеле. К его удивлению никого не было. Только две машины, на которой приехали они, и на которой приехал Богдан. Ему показалось это странным, однако Маркос и не подумал сесть обратно за забор. И вдруг он заметил, как загорелись фары чёрного джипа. Тот с огромной скоростью пробил забор и врезался прямо в прыгнувшего Маркоса, проехавшись всем весом по его кости на левой ноге. Фёдоров, ошеломлённый, бросился к нему на помощь. Он увидел Анатолия, спрятавшегося внутри машины. Руслан выставил пистолет и начал расстреливать дверцу автомобиля. Под ним упали три гильзы. Всё стихло. Он застыл на месте. Через пару секунд, пытаясь придти в себя, он подошёл к машине и резко сунул в неё оружие. Тогда же Фёдоров заметил Анатолия, который сдавливал руками свою пробитую грудь.

— Всё... ради... нас... — сказал он, глядя на Руслана.

Анатолий сплюнул кровь, что растеклась по его рту. Он задыхался, не мог побороть свою смерть. Фёдоров открыл дверь и взял его за куртку, вытаскивая к себе. Анатолий понимал, что внутри его тела было целых три пули. И все они привели его к неминуемой смерти. Руслан увидел Маркоса, лежащего под колесом машины. 

— Марк!.. Марк! Очнись! Очнись, блядь!

Он стучал по нему ладонями и вдруг заметил, как его нога всё ещё находилась во власти однотонного джипа. Маркос стонал.

— Я сейчас... Терпи.

Руслан влез в салон и надавил на педаль. Он услышал громкие крики. А позже осознал, что всё это слышали и другие.

Дом горел. Его больше не было. Фёдоров вышел обратно, продолжая стискивать зубы от страданий, от раны в боку. Прикоснувшись к месту, куда вошёл нож, он обнаружил на ладони кровь. И понял, что кровь была и на его лице. Как и снег, по которому он шёл. Вся его дорога была в крови. Её не смыть и не спрятать. От неё ни за что не избавиться.

Фёдоров дошёл до Маркоса. Тот сжимался от боли, орал, не переставая чувствовать свою раздробленную кость.

— Марк...

— Подними... меня-а! — выкрикнул тот, держа тело на локтях.

Руслан зашёл ему за спину и начал тянуть вверх. Маркос остался таким же тяжёлым, однако Фёдоров всё равно сумел поставить его на одну невредимую ногу. Маркос был окровавлен. Из-за удара о землю его затылок кровоточил. Он не мог справиться со своей сломанной костью, что искривилась под его штаниной.

— Дай мне... винтовку...

Он поставил Соломонова к машине, который облокотился на неё. Руслан отыскал упавшую винтовку и взял её в руку. Он дышал, испуская холодный пар, пока за его спиной затухали угли. От дома не осталось ничего. Всё, что было внутри — сгорело, исчезло навсегда. Маркос глядел на него, как на собственное оставленное позади прошлое. Забытое, усопшее, словно тела родных ему людей.

К нему протянули винтовку. Маркос взял её в руки, продолжая смотреть вниз. Он не думал ни о чём, кроме того, что всё было почти кончено. Оставалось совсем немногое.

— Отнеси его... в машину... — сказал он Руслану.

Фёдоров подумал, что речь шла про Анатолия, умирающего под их ногами. Однако взгляд Маркоса был брошен только на Богдана. Руслан зашагал к этой лежащей туше. Он в муках переставлял ноги вперёд, ощущая, как теряется боль, но появляется смерть. И как пропадает всякое желание быть живым.

За ним раздался выстрел. И Фёдоров закрыл глаза. Он не оборачивался, потому что знал, кто именно стал мертвецом. Руслан дошёл до Богдана, видя, как тот продолжает дышать. Богдан повернул на него свою голову. Но ничего не сказал. Фёдоров взялся за ствол пистолета словно за оружие ближнего боя и нанёс ему удар по затылку. Он бил его, пока не понял, что Богдан впал в обморок. А дальше была лишь одна темнота, пахнущая запахом сгоревших навеки жизней.

Когда автомобиль всеми силами вывозил их прочь из этой преисподней, люди уже давно наблюдали за ними, как эти животные истребляли друг друга, не различая, кто кому является врагом и другом. В глазах жителей этого села они — самые обычные бандиты, готовящиеся в скором времени покинуть земной мир и отправиться в адский. Но здесь, вдали от цивилизации им было самое место. Ведь никто не узнает об этом, никто не поднимет тревоги. Всё останется в тайне.

Рассвет.

Пускай он и не видел солнца, но ощущал его присутствие рядом, как то плавно выползало из-под тусклых облаков, разыскивая выход. Однако яркого света он так и не дождался. Ибо всё вокруг уже давно было покрыто непроницаемым мраком.

В машине оставалось мало бензина, в теле — сил. На какое-то время он почти позабыл о том, что был ранен ножом. Но после Фёдоров осознал, почему. Он больше ничего не чувствовал, потерял всякую способность воспринимать сигналы, подаваемые мозгом. Его руки сами собой направляли руль в сторону. Серый день и самое начало зимы преобразили данный край в абсолютно белое пространство. Белые берёзы со скопившимся на их ветвях снегом стояли ровно и лишь глядели вслед за дымом из трубы машины. Он ехал медленно, словно боялся жать на педаль газа. Руслан как будто оттягивал неизбежное, стараясь развернуться и уехать. Чтобы не знать правды. Чтобы никогда не дать ей проникнуть в свой мозг. Было уже поздно.

— Куда... мы... едем?.. — раздался осипший голос Богдана с заднего сиденья.

Маркос взглянул на Руслана. Он уловил его глаза, что падали в бездну.

— В ад, — ответил тот.

Ему пришлось остановиться. Впереди показалась широкая река. Она бурно стремилась в своём направлении, не имея над собой ледяного слоя, ведь никакая погода не сможет удержать её на месте. Тогда все поняли, что это торможение значило тупик. Вынужденный тупик. Тот самый, который не останавливает, а лишь наводит тебя в нужное русло.

Фёдоров заглушил двигатель. Он посмотрел на своего соседа. Маркос кивнул ему и открыл дверь. Соломонов ждал, пока Руслан поможет ему встать на ногу, однако тот, выйдя наружу, принялся размышлять обо всём, что видел перед собой. Это белое место. Оно было чуть ли не сказочным, ведь именно такие места и должны присутствовать в сказках. Но вдруг в стоячем положении он ощутил-таки ту самую боль. И понял, что капли крови сочились сквозь рваное пальто и падали на эту «белую сказку». Больше ничего не будет белым.

Маркос, вставший рядом с дверью, пытался осилить бесконечные муки. Эта сломанная кость заставляла его стискивать зубы настолько сильно, что, казалось, они в скором времени развалятся. Они оба задумались. Они оба принимали свой конец.

Руслан направил взгляд на Богдана, переставшего волноваться за своё кровотечение. Смотря на этого рыжего покровители Бога, Руслан не замечал в его глазах признаки страха. Он и вправду не боялся собственной смерти, как будто для него не было ничего приятнее, чем избавить себя от страданий, отстраниться от ничтожных людей. Руслан подошёл к реке и окунул в неё ладони. Холодной водой он смывал с лица иссохшую кровь, омывшую его почти полностью. Кожа охладела и приняла на себя сильный мороз, от чего он терял возможность двигать губами, становилось даже трудно смотреть. Но теперь Фёдоров решил, что пора начинать. 

Он вытащил Богдана изнутри и резко бросил на землю. Богдан впился своим лицом в белую пургу. Руслан предвидел, что, если этот момент случится, он не станет его жалеть. Он хотел быть выше него. Потому что всё ещё боролся за жизнь. Фёдоров схватил Богдана за косичку и вынул из сугроба. Рядом с ним стояла берёза. Он подтащил это размякшее тело к дереву и случайно в него всмотрелся. Богдан побледнел. В его рту было настолько много крови, что она сама собой выползала с губ и текла на его оливковую куртку. Руслан заметил Маркоса. Тот, хромая, держался на одной ноге, таща за собой вторую и подходя всё ближе. Пока вдруг не остановился над ним. Над будущим мёртвым.

— Ради чего... всё это? — спросил Соломонов, яростно оскаливаясь. 

Богдан поднял голову и прижался затылком к холодной берёзе.

— Чтобы... доказать. Что всем нам... врут... Что люди... которые... которые невиновны... гибнут. Их убиваем мы сами... Мы никакого не щадим...

Руслан решил отлучиться на одну минуту. Маркос даже не обратил на это внимания. Богдан продолжил:

— Мне не стыдно... — сказал он. — Я просто-о... хотел...

Фёдоров вернулся с бутылкой коньяка из машины. Он присел к Богдану и открыл крышку, сделав несколько глотков. Это отсекало ощущение боли внутри его тела, бодрило и приводило в чувство. Он протянул бутылку Богдану. Тот взял её своей кровавой рукой и выпил столько, сколько позволил ему организм. Богдан поблагодарил его глазами.

— Это всё равно конец, — произнёс Руслан. — Ты знаешь, что умрёшь. Осталось недолго. И мы... мы хотим знать, почему всё так... Почему?

Богдан не смотрел ни на кого из них. Его взгляд был направлен на ворону, каркающую где-то на верхней ветке большого белого дуба. Птица озарилась и тут же взлетела вверх, оставив после себя лишь падающее перо.

— Спроси об этом... у него.

Трясущийся палец Богдана вдруг показал на Марокса.

— О чём... спросить? — вопросительно оглядел того Руслан.

— О том, что он скрывал от тебя всё это... время. Ты не знаешь и половины... того... что они делали. Он... и твой отец...

— Марк? — взглянул на него Фёдоров. — О чём он говорит?

— Скажи ему... самое... важное... — попросил того Богдан. — Ты ведь знаешь... Маркос. Смелее... Больше... нечего таить...

Соломонов пытался укрыть свои глаза, но было поздно. Руслан встал и оставил бутылку рядом с берёзой. Он подошёл к Маркосу, с непонимающим видом выискивая правду.

— Чем вы занимались?

— Руслан...

— Чем?! — крикнул он. — Отвечай мне, блядь! Что вы делали?! — выговорил он каждое слово.

Истина была рядом, но о ней никто и подумать не мог. Маркос собрался с мыслями. Он терпел до последнего, но всё и без того кончалось. И тянуть он не решился.

— Чтобы спастись... уберечь тебя и твою маму, твой отец... связался с ФСБ. Это произошло ещё до того, как он вернулся в Россию. В этом ему помогли агенты. Он знал, что за убийство работника завода, который он хотел отобрать, чтобы нажиться, его могут также убить и другие, кто будет первым на свободное место. Он был... был в отчаянии. Он боялся, что один неправильный шаг отнимет у него всю семью. Поэтому ему пришлось пойти на сделку...

— Что за сделка? — Фёдоров насторожился, задавая этот вопрос. Кровь уже стыла в его жилах.

— Тебя и твою маму не трогают.

— В обмен на что? — Маркос не отвечал. Руслан подошёл к нему ближе. — На что?!

— Он отдавал им людей. Своих собственных людей.

У него не укладывались эти слова в голове. Его словно пронзили ножом во второй раз, но сейчас лишив сердца из груди. Оно вдруг заколотилось с бешеной скоростью, готовясь вылететь из него, как птенец, который однажды свалится вниз.

— Он... он подставлял их? — спросил Руслан, стоя перед ним. — Подставлял вместо себя? Их сажали в тюрьму, что ли?

— Нет... — ответил вдруг Богдан за его спиной. 

Руслан наполовину обернулся, но вдруг вновь устремил взор за Маркоса. Он ждал настоящего ответа.

—  Говори, Марк... — просил его Фёдоров.

Ему хотелось вытащить пистолет и начать посылать угрозы. Руслан готовился это сделать, ведь ему нужна была эта правда любым способом. Это молчание лишь бесило его.

— Говори! — закричал Руслан во всю глотку.

— Твой отец... связался с чиновником из Москвы, который помог ему вернуться домой живым с Украины. После этого они... они имели договорённости: каждый год твой отец должен был отдавать ему пятерых человек... Володя нанимал самых разных людей и давал им работу. Он предлагал им деньги, говорил, что озолотит... Он... он хотел спасти тебя, Руслан... Свою семью хотел спасти.

— Откуда ты обо всём этом знаешь?

— Я помогал ему, — сказал Маркос.

 — Он знает, кто я... — вновь прошептал Богдан. — Он помнит... тот... год. Две тысячи второй... Ноябрь... Восьмое... число...

— Это не можешь быть ты! — воскликнул на него Соломонов. — Они убили его! — обратился он к Руслану. — Мне сказали... сказали, что тебя нашли и расстреляли, ёбанный ты ублюдок!

— Разве ты не видишь, что он здесь?! — спросил его Руслан. — Ты уходишь от ответа. Хватит, Марк. Говори мне правду. Говори, кто он такой...

— Я был твоим дядей... Руслан...

Он будто бы не поверил в то, что услышал. Изначально ему казалось, что Богдан всего лишь запугивал его в той церкви, пытался сбить с толку. Однако сейчас эти слова значили ни что иное, кроме истины.

— Он крестил тебя... Был твоим крёстным... Был братом Владимира, — сказал Маркос. — В две тысячи первом ФСБ поставило твоему отцу условие, что Фёдоров должен сдать... должен сдать всех причастных к нападению на главу завода, убитого там же, поскольку это всплыло в высших кругах и привлекло внимание родственников погибших. Всё кончилось тем, что в ФСБ завело расследование по новой. Если бы я входил в этот список... то был бы мёртв уже давно. Но среди них оказался твой крёстный. Я помню, что все называли его Клим... 

Маркос перевёл дыхание. Ему тяжело давался это разговор, однако он понимал, что им же чистит свою душу от долгого молчания.

— Когда мы собрали пятерых к следующему году, то сразу же поехали навстречу. Володя привёл всех, кто остался в живых после нападения на завод. Он сказал им, что мы едем к людям из соседнего города. Нас ждал фургон. Их просто брали и... уводили в него, избивали и кое-как оставляли в живых... Но... один из них сбежал.

Руслан обернулся. Он заметил Богдана, сплюнувшего свою кровь.

— Ты сбежал?

— Да... Я смог... сбежать... По мне стреляли... но я... бежал... дальше...

— Мы ловили его больше двух лет, — сказал Маркос. — Пока тот самый чиновник не сказал, что его нашли и давно застрелили. Я верил в то, что он мёртв... Все в это верили.

— Даже я в это... верил, — проговорил Богдан. Он дотянулся до коньяка и снова его выпил. — Столько лет беготни... меня вымотали... Они искали всех, кто мог быть со мной связан, — он прикоснулся губами к горлышку и проглотил алкогольную жидкость вновь. — Твою крёстную звали Ивона... Она была моей сестрой. Нашей сестрой... Я прятался вместе с ней, пока... 

Богдан остановился. Его глаза покрылись слезами, а сам он находился на одном дыхании от собственной неминуемой смерти. Он протёр свой окровавленный рот.

— Пока они не убили её... Я пришёл домой... а её не было... Они ждали меня, но нашли Ивону и... забрали с собой... Они пытали её. Били. Она не выдержала... Прости, Боже... Прости меня... Сестра...

Он уставился в небо, заполненное белыми ветвями деревьев. Они тянулись к небесам.

— Я готовился к этому, — продолжил Богдан. — Десять лет... Всё время я... думал, что буду делать... Я искал помощи и... нашёл двух товарищей... которых вы убили... Я хотел открыть людям правду... И убить всех, кто там был...

— Инкассаторы? — спросил его Руслан. — Они... были там? В две тысячи втором?

Богдан даже не кивнул ему. Он всё ещё смотрел на заполненные свинцом облака.

— Эти люди, — говорил он снова, — они никого не сажали в тюрьму... Они отрезали им органы и продавали... Как животных...

Шок должен был случиться, когда его ранили. Но это произошло прямо сейчас. Его дыхание сбилось, спину заполнили мурашки, а носом стало невозможно дышать. Руслан не понимал, кто и кем является. Он видел перед собой совершенно иные образы, словно сбросившие с себя свои маски.

— Мы все хотели мести, Руслан... Я мстил за сестру, он мстил... за д-друзе-ей... и ты был вместе с нам-ми... Мстил за близких... Месть... она... губит нас... Мы умрём из-за неё... Мы... мы умираем из-за неё... Все т-трое... Мы... умрём. Уже м-мертвы... Я хотел, чтобы вы поняли, что я потерял... Чтобы вы сами стали мной... Чтобы поняли, что потеряли мы... все...

Они замолчали. На секунду Фёдоров проникся течением реки, услышав эти медленные всплески. Смотря на неё, как та продолжает двигаться, ему хотелось побыть с ней наедине и высказать каждую появившуюся в голове мысль. Что всё кончено. Но конец не оставил ему надежд. Однако тот, кто его будет слушать, найдётся ещё не скоро.

— Пора, Руслан.

Тучи сгустились. Ветки покачивало от ветра, с которых начал валиться снег. Всё кончалось, но радости от этого никакой не было. Наоборот. В его душе появилось одно лишь забвение, чувство обречённости, словно от последнего вздоха. Богдан терял сознание. Крови в его теле становилось всё меньше. Он опустил голову вниз и с открытым ртом дожидался своей участи.

Маркос достал нож. Медленным шагом он подбирался к своей жертве через боль в ноге, ведь его уже ничто не могло остановить. Он вцепился в рыжие волосы Богдана, приставив нож к его щеке.

— За моих братьев...

Он воткнул лезвие в его шею и начал проводить на нём длинную линию. Фёдоров отвернулся. Он слышал стуки и стоны, как нож впивается в кожу и режет его на части. Маркос буквально уродовал его, протыкал во все возможные места, наслаждаясь этим возмездием. Он убивал его медленно, с особой жестокостью, прорезая остатки живого в этом теле. Богдан не проронил ни звука. Руслан был вынужден взглянуть на это. И в этот же самый момент Маркос всадил нож в глазное яблоко собственному врагу.

— Он дышит. Твой черёд.

Лицо Богдана было порезано, обезображено. Из горла струилась кровь, вытекающая из него с быстротой течения близ находящейся реки. Под берёзой всё стало бордовым. И в этой луже всё ещё жил человек, данный Богом. Фёдоров взялся за пистолет. Он помнил, что оставил внутри последний патрон. Наведя его на Богдана, он приставил палец к спусковому крючку. И не мог на него нажать. Оставшийся глаз Богдана взглянул на него. Он сомкнулся. Выстрел. 

Громкое эхо проскочило по всей опушке. А крови на снегу стало только больше. Руслан опустил пистолет. Он убит. Всё было кончено.

Они сбросили его тело в реку и затопили на самом дне, привязав к камням. Фёдоров словно забыл обо всём, что сейчас произошло. Но помнил, до чего его довел этот путь, как эта трапа завела его на дорогу отчаяния. Он держал свой «кольт» в руке, оглядывая поцарапанную и замёрзшую сталь. И, размахнувшись, выбросил его в воду, похоронив вместе со всеми воспоминаниями, которые до сих пор терзают его душу. Больше в этом месте никого не осталось, кроме лужи крови и жесткой правды. Они уехали домой. Вон из ада. Вон из жизни.

Я всегда размышлял о своей натуре, пытался разглядеть себя со стороны, как постороннего, которого ты видишь в первый раз. Сначала ты осматриваешь его лицо, ведь это первое, что бросается в глаза. Идёшь дальше по чертам этой внешности, но после тебе всё равно приходится остановиться на его характере. И здесь человеку оказывается труднее всего. Потому как ничто не даёт гарантий, что ты кому-то сможешь понравится. Особенно, когда за твоим багажом оставлены люди. Мёртвые люди. Я научился распознавать преступников так, словно бы глядел в зеркало. Мама всегда хотела избавить меня от семейного прошлого, она предостерегала меня, умоляла пойти другой дорогой. И я пошёл. Но завернул не туда. Такое случается. Такое бывает с каждым из нас. Мы спотыкаемся, потому что так надо, так было предначертано. Ты должен споткнуться и упасть на землю, сломать себе кость или вывихнуть мышцу. Ты должен встретить свою любовь и ты должен её потерять. Но не потому, что ты хочешь этого сам. За тебя всё решили. Посмотри правде в глаза и тогда увидишь то, от чего я страдал. От неизбежности. Я не знал, что случится, но знал, что никак не смогу на это повлиять. Мой мир был полон сюрпризов, которых я не просил. Говорят, человек получает только то, что ему заслуженно. Но я по какой-то причине всё ещё жив. И как долго мне осталось — решать всё равно буду не я. Мне пришлось лишь быть готовым.

ДОПРОС

Слыша, как за окном с поставленной к нему решёткой доносился до меня вой быстрого ветра, на душе становилось слегка тревожно, как-то даже естественно. Ощущение было таким, что моя жизнь превратилась в фильм, который я пытался пересмотреть, но выходило это с трудом. Просто потому, что заново пересматривать этот ужас я бы ни за что не решился своевольно. Елена дослушала меня и заметила, как сам я ставлю точку в конце собственных слов. Это позволило мне вздохнуть, хотелось поскорее избавиться от этих воспоминаний, однако они всё ещё витали где-то у меня в голове и накидывали прежние кадры. От этого я чувствовал себя точно также, как и в тот самый день, когда потерял самого себя окончательно.

Мои глаза смотрели вниз, на стол, где лежали мои руки, закрепленные наручниками. Меня всё ещё не отпускали. Я и не надеялся.

— То есть, вы подтверждаете, что Богдан мёртв? — спросила Елена.

Я захотел убедить её в этом любым доступным способом, поэтому посмотрел ей в глаза и кивнул.

— Скажите это.

— Зачем?

— Ваш кивок не запишут как часть диалога. Скажите, Руслан.

— Богдан мёртв, — произнёс я эти слова.

От них мне должно было стать легче, однако лёгкости не появилось совсем никакой. Я то и дело вспоминал его лицо и думал, что ошибался. Я понимал Богдана, ведь смог поставить себя на его место. И тогда мне пришлось признаться самому себе, что Богдан был прав. Насчёт всего. Он знал, что ему нужно и чем придётся жертвовать. Я даже был уверен, что он видел свою смерть раньше, чем она наступила. Но прощения не заслужил никто из нас. Как и пощады.

— Что было дальше?

— А разве это не всё, что я должен был сказать вам? — спросил я вдруг. — Вам чего-то не хватает в этой истории? Так намекните.

— Нам нужно знать, что случилось с Маркосом Соломоновым.

Собравшись с мыслями, я оказался в том мире. Заново. Словно замкнутый в этом круге.

— После произошедшего мы оба решили вернуться в Нижний Новгород. Маркос сказал, что останется.

— А вы?

— Я хотел уехать. И поехал туда, где вы меня нашли. Перед моим отъездом я...

Маркос ждал Руслана больше часа. Сидя на кресле и рассматривая снегопад за промёрзшим окном, до него донёсся стук по двери. Маркос поднялся, используя трость, и начал плавно спускаться в коридор. Он открыл дверь, заранее зная, что увидит Руслана. Но Фёдоров не собирался входить. Он стоял на пороге дома под сыплющимся снегом. Руслан держал сумку с вещами. Он уезжал.

— Не войдёшь? — спросил его Маркос, показывая тростью на лестницу ко второму этажу.

— Не могу, — ответил тот. — Мне... мне надо спешить на вокзал.

— Хорошо, сынок... — кивнул Маркос с явным разочарованием. — Раз уж не хочешь заходить, то тебе придётся подождать здесь минуту.

Он даже не спрашивал Руслана, хочет ли тот этого. Маркос закрыл дверь и начал ступать обратно на второй этаж. Фёдоров дышал на руки, пуская на них горячий пар. Ему тяжело давалось поднимать локти, поскольку раны на теле напоминали о себе чаще, чем того требовалось. Когда Маркос вновь отпер входную дверь, он протянул ему чёрный чемодан. Руслан уставился на него, словно не понимая, что это за вещь.

— Бери, — сказал ему Соломонов. — Здесь ровно столько, сколько я тебе обещал. Бери и уезжай. Начни новую жизнь. Ты заслужил, сынок.

Но Руслан даже не взглянул на эти деньги внутри. Он понимал, что совершает глупость, ведь в мире ничего невозможно без денег, ни одна жизнь, ни одно начинание. Однако собственные мысли способствовали лишь отказу. И он знал почему.

— Нет.

Его ответ был окончательным.

— Я... я ожидал этого. Я понимаю тебя, — говорил Маркос. — Ты думаешь, что они неотмытые. Но деньги чистые, я ручаюсь за это...

— Дело не в этом, — оправдывался Руслан. — Они... Они в крови, Марк. Я заработал их кровью. В буквальном смысле... Из-за этого я... Я лишился всего, что имел. Как и из-за тебя, — сказал он, опустив лицо. — Я был втянут в это только благодаря тебе. Мне от тебя ничего не нужно.

Фёдоров развернулся со взглядом, умоляющим его отпустить. Маркос поставил чемодан на пол, смотря, как он уходит по снежной тропе. Скоро должен наступить Новый год. Фонари зажигались этим морозным вечером, подсвечивая улицы всего города. И только Руслан продолжал идти по темноте.

— Руслан! — крикнул ему Маркос в спину, почти упуская его силуэт за снежной пургой.

Он не хотел поворачиваться. Ему осточертело видеть этого человека, слушать его, внимать его словам и подчиняться приказам. Маркос превратился в существо, от которого Фёдоров желал лишь избавиться. Ведь он не простил его. Он вообще никого не простил.

Соломонов заметил, как Руслан продолжает идти вперёд. Но он всё равно прокричал:

— Не вспоминай. Никогда не вспоминай об этом. Если вспомнишь... Назад дороги не найдёшь. Прощай, сынок...

Руслан увёл свою голову и пошёл вперёд. Он пытался забыть. Но не случившееся, а именно Маркоса, в надежде вычеркнуть его из своей жизни. Он шёл, всё дальше отстраняясь от дома Соломонова. И как только Руслан понял, что позади него чёрная пустота и не было того самого человека, его вдруг отпустило. Он перестал волноваться, перестал бояться и думать. Но его тропа ещё не закончилась.

— ... затем я встретил новый год с бутылкой водки и фотографией своего погибшего друга.

— Кому принадлежала та квартира? — спросила Елена.

— Моей... — я спохватился. — Это так важно?

— Вдруг вы её украли. Нам необходимо знать настоящего владельца.

— Кроме водки я ничего не крал, — заявил я прямо. — Эта квартира не моя, но я там жил... Вместе со своей девушкой.

— Тоневой Вероникой?

Меня не удивляла их осведомлённость об этом. Но её имя словно разорвало мои швы на ранах. Стало также больно.

— Ключи остались у меня. Я платил за неё полгода, пока вы не явились... Как вы меня нашли?

— Это не составило труда.

— Тогда, где же вы были целых полгода? Раз уж знали? — спрашивал я.

— Изначально полиция вела расследование о перестрелке в Орехово-Зуево. Но убийство инкассаторов стало отправной точкой к тому, чтобы дело перешло к представителям московского ФСБ. Мы ещё не знали, где вы были, зато знали, что это были вы. Ваши отпечатки остались на пистолете-пулемёте марки «Витязь». Однако именно то, где вы находитесь, определить было трудно. ФСБ пришлось взять под своё руководство все отделы полиции и устроить ваши поиски. Но потом проявилась связь...

— И какая же?

— Показания одного из свидетелей установили вашу личность на том берегу, а, следовательно, в ФСБ решили, что и к убийству были причастны именно вы... Пока мы не прочитали записку Богдана. Нам пришлось искать его труп, который мы так и не обнаружили.

— Эта записка многое значила для вас, — сказал я с небольшим упрёком. — Вы же понимаете, что я знаю практически всё.

— Разумеется, Руслан. Что вы собираетесь делать с этой информацией?

— Смотря, что мне будет за то, чтобы я с ней ничего не делал.

— Я вас поняла.

Елена встала со стула. Она взяла документы, постучала ими об стол и забрала камеру со штатива. Домогарова скрылась за дверями. Её уход всё больше напрягал меня. Мне казалось, что сейчас здесь появятся люди, готовые сорвать с меня шкуру только за то, что я знаю. Это лишь подтверждалось молчанием и тишиной. Я слышал, как нагревалась лампочка, как за спиной просочившийся ветер шептал мне на ухо, предупреждал. Но я всё равно больше ничего не боялся.

Дверь открылась. Я не поднимал взгляда. Я принимал собственную участь. Сердце стучало, как молоток, словно вбивающее гвозди в мои ноги. Не имея возможности даже двинуться с места, я практически запаниковал. Но позже успокоился. Дурные мысли отлетели, когда я понял, что это необходимо. Мне необходимо попрощаться.

— Здравствуй, Руслан Фёдоров.

Мои глаза посмотрели на сидящую передо мной фигуру. Я не знал этого человека.

— Меня зовут Виктор Варламов. Тебе что-нибудь говорит моё имя?

— Не уверен. Я в жизни слышал столько имён, что больше половины из них потерял в голове.

— Тогда настоятельно рекомендую тебе меня запомнить.

Он был в чёрном пиджаке с платком на шее, казался толстым, однако не перешагивающим через границы своего тела. Волосы были причёсаны и смазаны лаком. От него приятно пахло, даже возникало чувство, что это был запах больших денег.

— Как тебе Лена? Ничего, да?

— Да. Ничего, — ответил я.

Виктор ухмыльнулся.

— Она уже давно на меня работает. Лет так одиннадцать, если не больше. Женщина видная, строгая, но справедливая.

— А разве такие есть?

— Какие?

— Справедливые. Мне кажется, вы ошибаетесь, господин Варламов, — говорил я без страха. — Работая на вас, Елена давно убежала от справедливости.

— Понимаю... понимаю тебя, Руслан. Будь я на твоём месте, я бы тоже думал о себе всякое. Но не суть. Как мне известно, ты уже наслышан о том, что твоим делом занято ФСБ, верно?

— Ваш прокурор хорошенько вбил это мне в голову.

— И, опять же, как мне известно... Да чего уж тут скрывать, так ведь? Играть незачем. Прикурить хочешь?

Виктор предложил то, от чего мне было труднее всего отказаться. В особенности после того, как он достал ключ от наручников и выпустил мои руки из этих оков. Я потёр уставшие запястья и принял его подарок.

— Нам с тобой бессмысленно быть врагами. К тому же, сейчас я «этим» больше не занимаюсь.

— С чего же? Рынок не тот?

— Совесть мучает, — сказал он.

Я заметил на его руках облегающие кожаные перчатки. Возникло ощущение, что Варламов никогда их не снимал. Хотя бы потому, что в этом помещении было довольно тепло.

— А, это... — сказал Виктор, когда увидел мой взгляд на его ладонях. — Война, парень. Чеченская. Стоял за пулемётом, не уследил, как тот нагрелся и подпалил себе конечности. Орал как сумасшедший, ей-богу, — рассмеялся он ненадолго. — Но, что было, то было. Знаешь, нам всем пришлось трудно. К примеру, чтобы стать чиновником, я убил на это не только всё своё время...

— Я догадался.

— Ты не понял. Мне пришлось бороться. За свою жизнь я убил всего одного человека. Если не считать солдат.

Виктор снял платок. Под ним был длинный шрам.

— Полоснули один раз, за день до выборов. Хотели стащить мою машину прямо у меня из-под носа. Я нашёл его и закопал. Собственноручно. Понимаешь меня?

— Понимаю, — отвечал я.

— Хорошо... Так что давай не будем ходить с тобой вокруг да около, а перейдём к тому, зачем здесь ты и зачем здесь я.

Затянувшись, я выпустил дым и положительно кивнул.

— Я слышал весь ваш разговор. Ты ведь много врал, да? Ну, можешь не отвечать, опять ведь соврёшь. Но твою ложь все уже давно раскусили. Однако мы лишь хотели услышать главное: что с Богданом. И ты дал мне однозначный ответ.

— Я убил его, — сказал я с серьёзным лицом. — В голову. А после утопил в реке. Хрен знает, куда течение его унесло, но точно не в рай. Ему там не место.

— И его коллег убил тоже ты?

— Да.

— Нет. Нет, Руслан. Мне что-то не верится, что ты смог уложить троих и остаться в живых... Как так получилось, Рэмбо?

— А есть смысл вам вообще меня спрашивать, Виктор? Вы всё знаете. А я просто вру, потому что мне это нравится. И вас не боюсь.

— Если я спросил, — говорил Виктор, — ты должен мне ответить, парень. Мне плевать, что ты не боишься. Не страх моя цель. Кто убил остальных?

Я замолчал. Я всё ещё хотел получить своё прежде, чем мне предъявят требования.

— Отдай мне сигарету, — сказал Варламов, потянув к ней руку.

Мне пришлось вложить её в его перчатку.

— Видишь её? — продемонстрировал он почти иссякшую папиросу. — Сначала я забрал у тебя сигарету... — Виктор стукнул её о стол, растоптав образовавшийся пепел. — А после точно также отберу и жизнь. Запомни, парень, ты не думай, что если я кажусь тебе добрым, это не значит, что мне не хватит сил отрубить тебе голову. Я способен на многое. И то, что ты всё ещё жив, должно говорить тебе о моей щедрости. Но она не бесконечная.

Виктор ненадолго возобновил свою речь и продолжил, смотря мне в глаза.

— Хочешь знать, почему я начал этим заниматься? Почему просил твоего отца отдавать мне людей на органы? В Чечне увидеть можно было и не такое. Это была война, а на войне главное не свобода, честь или что-то ещё. Главное там деньги. Знаешь, что они делали с мертвецами? По улицам проезжал фургон, похожий на «скорую помощь». И на нём был красный крест. Таких фургонов очень мало, потому как занимаются они не совсем обычными делами. Падших забирали в него и оставляли без внутренностей. Нужно же было как-то восполнять потерянные денежные запасы. Я увидел это как-то раз и, вернувшись домой, понял, насколько это приносило много денег. В бизнесе все средства хороши. В бизнесе главное иметь средство дохода. Я получал его именно так. 

Варламов ненадолго остановился. Он продолжил вновь, когда его мысли слегка затянулись. 

— Ты хотел заключить сделку. И ты её получишь. А ещё ты получишь свободу. Взамен на его местонахождения...

— Маркос? Зачем он вам нужен?

— Я заметаю следы своей метлой и считаю, что ты в этом безобразии ни при чём. Во всём ведь виноват Соломонов. Я помню его бородатую рожу. Он вечно стоял рядом с твоим отцом и выполнял каждую его похоть. Но теперь от прошлого уже мало чего осталось, а мне нужно, чтобы не осталось совсем ничего. Маркос или как его там представляет для меня угрозу. Ибо после того, как нам стало известно о его причастности к этому делу... полилась кровь. Снова.

— В каком смысле?

— Я предлагал Маркосу работать со мной, но он отказался, потому что пообещал твоему отцу, видите ли, продолжать его бизнес. Тогда же я сказал ему, что Клим мёртв. Не хотел, чтобы он путался у меня под ногами, ведь Клима мы искали очень долго. Так и случилось. Вот только он забыл, что следует держать рот на замке.

Виктор предоставил мне некий документ. Он надел очки и прочёл несколько строк вслух:

—... «я сознаюсь в том, что принимал участие в преступлении, связанном с похищением и продажей органов людей, в котором также фигурировали сотрудники ФСБ и власти. На данный момент я являюсь единственным человеком, кто знает об этой информации и готов дать показания...» Дальше читать не вижу смысла. Как мы выяснили, Соломонов решил сознаться, чтобы его не трогали. Он уехал из Нижнего Новгорода сразу же после подачи этого заявления. Его отпустили. А после мои люди сообщили об этом мне. Я этого оставить не могу, Фёдоров. Видимо, этого человека поглотил грех... Надеюсь, ты понимаешь, что это серьёзно.

— Вы и меня хотите убить?

— Нет. Если ты, конечно, сам не допустишь ошибок. Предлагаю тебе связываться со мной время от времени. Я смогу помочь тебе, если тебе это потребуется. Взамен прошу тебя молчать и сдать мне его. А потом я отпущу тебя на все четыре стороны.

— И как мне вам верить? — спросил я.

— На твоих руках больше нет наручников.

Я вгляделся на свои запястья. Во мне появилось чувство свободы, что теперь я смогу позабыть обо всём. Я хотел это сделать. Измениться, покинуть своё прошлое. Виктору не пришлось долго меня уговаривать. Другого шанса отсюда уйти я просто не видел.

— Он уехал в Волгоград. Сказал, что останется там на неопределённый срок. Что снял себе дом и живёт там один.

— Он звонил тебе?

— Да. Просил помочь с какой-то проблемой. Я отказался.

— Адрес знаешь?

Моя голова опустилась вниз и тут же поднялась обратно. Виктор достал бумажку и чёрно-золотую ручку, подсунув её мне.

— Запиши.

Он убрал листок в нагрудный карман, отбрасывая пепел от сигареты в рядом стоящую пепельницу.

— Я помню тебя, малой. Тебе ещё тогда только четыре года исполнилось. Твой отец позвал меня на твой день рождения, чтобы обсудить там одно важное дело. Знаешь, что он хотел?

— Понятия не имею.

— Чтобы тебя не трогали, когда ты вырастешь. И я тебя не трону. Ибо своё слово умею держать.

Виктор встал со стула и, повернувшись спиной, ушёл из кабинета. Я посмотрел лишь на то, как дверь захлопнулась и закрылась за собой на магнит. Как вдруг через минуту её железный край слегка сдвинулся с места, демонстрируя небольшую щель. Я был свободен.