Глава 15
САВИНА САНТЬЯГО
Дверь закрылась за моей спиной.
Тихо. Без щелчка.
Как будто она была просто границей между двумя мирами — тем, где я сидела пять часов, привязанная, и тем, где теперь должна снова стать человеком.
Но тело всё ещё помнило.
Каждый ремень.
Каждую секунду молчания.
Каждое его появление — без слов, без прикосновений, без объяснений.
Он заходил.
Смотрел.
И уходил.
Иногда — даже не смотрел. Просто стоял.
Долго.
Я чувствовала это затылком, рёбрами, пульсом.
А потом — снова тишина.
И я — всё ещё связанная.
Красное платье было смято.
На бёдрах — следы от кожаных ремней.
На лодыжках — припухшие отеки от натяжения.
На губах — горечь.
Он развязал меня без слов.
Без угроз.
Без жестов.
Просто подошёл, развязал ремни — медленно, точно — и вышел.
А я осталась сидеть.
Сначала не могла подняться.
Потом — не хотела.
Но теперь — я шла.
⸻
Коридоры Академии внизу были пусты.
Все давно спали или делали вид, что не слышали ни музыки, ни моих шагов.
Каблуки я сняла. Несу в руке.
Шла босиком, почти на цыпочках — как призрак.
Свет фонарей на потолке бил в глаза.
Я щурилась.
Тело дрожало.
Не от страха. От перенапряжения.
Я не боялась.
Я сгорала.
Изнутри.
Как свеча, которой забыли задуть.
⸻
На втором уровне — ближе к жилым отсекам — я услышала голос.
— Савина?!
Ника.
Она стояла у умывальников, волосы заплетены в торопливую косу, лицо без косметики.
Она не была похожа на себя, когда танцевала.
Без света. Без толпы. Без маски.
Я замерла.
Она подошла быстро. Схватила меня за руки.
— Где ты была?!
— Боже, ты... ты выглядишь... — она осеклась.
Я не ответила.
Пальцы сжались вокруг её запястья. Неуверенно. Как будто я могла утонуть в воздухе, если она отпустит.
— Я тебя везде искала, — прошептала она. — Все уже ушли с дискотеки, а ты...
Она посмотрела на мои колени.
— Это... откуда синяки?
Я отвела взгляд.
Но не выдернулась.
Не хотела.
— Он держал тебя?
Тишина.
— Савина...
— Да, — выдохнула я.
И всё.
Она вздрогнула.
Но не удивилась.
— Долго?
— Пять часов. Может, больше. Я не считала.
Она провела рукой по волосам.
— Зачем?
Я прикусила губу.
Потом посмотрела ей в глаза.
— Чтобы я не пошла к другим.
Ника отшатнулась.
— Это... это не нормально.
— Здесь нет «нормально».
Она замолчала.
— Он что-то сделал?
— Нет.
— Он смотрел.
— Он ждал.
— Он проверял, кто я.
Она не выдержала — обняла меня.
Не сильно. Осторожно. Как будто я могла разбиться.
— Почему ты молчала?
— Потому что я не жертва.
— И потому что... может быть, я хотела остаться.
⸻
Позже, в своей комнате, я обнаружила, что Кира не спит.
Она сидела на кровати. Колени подтянуты к подбородку.
Лицо — как у взрослой. Слишком сосредоточенное.
— Ты всё ещё в том платье, — сказала она.
Я закрыла за собой дверь.
— Да.
— Он привязал тебя?
— Да.
— Ты позволила?
— Я пошла сама.
Она кивнула. Как будто это объясняло всё.
— Он хотел проверить тебя?
— Он хотел, чтобы я осталась наедине с собой.
— И что ты увидела?
Я села рядом.
— Пустоту.
— Желание.
— Страх.
— Точку невозврата.
Кира посмотрела на мои руки.
На покрасневшие запястья.
— А тебе понравилось?
Я не ответила.
Слишком опасный вопрос.
Особенно — от десятилетней.
Но она не ждала.
— Я видела, как ты возвращалась.
— Ты не выглядела сломанной.
— Ты выглядела... другой. Тише. Опасней.
Я улыбнулась.
— Ты говоришь как будто знаешь.
— Я знаю.
— Потому что я тоже не обычная.
Она взяла меня за руку.
— Хочешь знать, чего я боюсь?
Я кивнула.
— Что однажды ты не выйдешь.
— Что он привяжет тебя — и ты захочешь остаться.
— Не потому что он приказал. А потому что ты выберешь это.
Я сглотнула.
Внутри — тихо ударило.
— Ты боишься, что я стану такой, как он?
— Нет.
— Я боюсь, что ты полюбишь тьму сильнее, чем меня.
Я обняла её.
Крепко.
С отчаянием.
— Ты — всё, что у меня есть.
— Тогда не теряй себя. Даже ради него.
⸻
Ночью я вышла на лестницу.
Там не было никого.
Только фонари, горящие в ритме моего дыхания.
Я держала платье в руках.
Пальцами — сминала ткань.
Красное. Тёплое.
Как кровь.
Он не пришёл.
Но я знала: он знает.
Что я уже не та.
Что я вернулась.
Свободная.
Но не от него.
От себя.
И это страшнее.
⸻
Пять часов — и ты не кричала.
Он не тронул, но ты — сожжена.
Не унизил. Не вырвал. Не взял.
Но навеки вошёл — как тьма.
Ты сидела, и в стуле — спасенье.
В ремнях — не позор, а грань.
Не боль — а второе рожденье.
Не стыд — а твоя печать.
Теперь ты идёшь — и всё гаснет.
И Кира дрожит — как свеча.
Ты выбрала. Пусть несогласна.
Но тьма — это то, что звуча... —
не зовёт.
А просто
ждёт.
ВАЛЬТОР МАРИАН
Я слышал, как дверь за ней захлопнулась.
Не грохотом — щелчком.
Как будто свобода — это не шум, а тишина после неё.
Ремни валялись на полу.
Тепло её тела — всё ещё в воздухе.
Запах кожи, пульса, сдержанного страха. Или желания. Или чего-то третьего, без названия.
Пять часов.
Я держал её взглядом.
И она — молчанием.
А теперь она ушла.
И я — не стал звать.
Потому что, если позову...
...то уже не отпущу.
⸻
Я поднялся в тёмный коридор на втором уровне подвала.
Там, где только свои. Где чужие исчезают — без криков.
Камни здесь старше Академии. И помнят больше, чем мне бы хотелось.
Он уже был там.
Калекс.
Спиной ко мне, сидит на деревянной колонне, как летучая мышь, сплюнувшая с крыши.
Капюшон сполз на плечи.
В зубах — кусок сухофрукта.
С ним всегда какая-то хрень: то яблоко, то табак, то стих отрывками.
Иногда — и всё сразу.
Он не поворачивается.
— Ну что, король скованной страсти, отыграл свою пьесу?
— Привязал, посмотрел, промолчал — и всё?
— Ни шлёпнуть, ни трахнуть, ни хотя бы дерзко намекнуть, что ты не мебель?
ВАЛЬТОР
— Ты ждал меня?
— Нет, мать твою, я ждал святого духа.
— Конечно тебя. Кто ещё приходит сюда, когда весь мир спит и ты сам себе не даёшь?
Он разворачивается, усаживается на перила.
Босиком.
Как всегда.
— Ты выглядишь как тот, кто только что закопал свою совесть.
— Или как тот, кто разучился касаться.
— Та же хрень.
Он тянет мне флягу. Я не беру.
— Ну, понятно.
— Воды ты не пьёшь, людей не трогаешь, эмоций не признаёшь.
— Как ты ещё, блядь, не испарился?
ВАЛЬТОР
— Я держал её рядом.
— Ага.
— «Держал».
— Как? Глазами? Вздохами? Молча как могила?
Он смеётся. Звук — колючий, но живой.
— Слушай, ты помнишь, как она первый раз зашла в подвал?
— Вся такая... на каблуках, как будто пришла убивать, а не учиться?
Я молчу. Он продолжает:
— Я тогда сидел на перилах, ты стоял у стены.
— А она прошла между вами, как буря. Ни здравствуй, ни сдохни.
— А ты... замер.
— Не замер.
— О, брат, ты не просто замер — ты похоронил свою чёртову самоидентичность.
— Я тогда подумал: «Ну всё. Наш хладнокровный архидемон — поплыл».
КАЛЕКС
— А потом ты начал:
— Смотреть.
— Следить.
— Молчать.
— И держать себя за яйца.
— Ты с ней говорил?
ВАЛЬТОР
— Только когда нужно.
— И это, сука, худшее, что ты мог сказать.
Он встаёт. Подходит ближе.
— Ты её не тронул.
— За всё это время. Ни разу.
— Даже когда она ночью в подвале осталась одна, помнишь?
— Даже тогда — ни слова, ни прикосновения.
— Она не просила.
— Да пошёл ты. Она смотрела, как будто сама себя душит, лишь бы не сказать.
Он выдыхает. Улыбается.
— А я с ней разговаривал, между прочим.
— И знаешь, что она спросила?
Я смотрю на него.
— «Он — всегда такой?»
— И я, идиот, подумал, что она про кого-то другого.
Он развёл руками.
— А потом понял: она про тебя.
КАЛЕКС
— Ты, брат, путаешь «не тронуть» с «не взять».
— А иногда — это одно и то же.
— Я не должен был.
— Да ты уже должен. Потому что слишком поздно.
— Ты не прикасался.
— А теперь она ходит с твоими следами на коже.
— Молча.
— Гордясь этим. Или боясь.
— Но ходит.
ВАЛЬТОР
— Она молчала.
— Она выбирала тебя.
Тишина.
Он садится напротив. Между нами — голый камень и что-то более тяжёлое, чем ночь.
КАЛЕКС
— Я тебя знаю.
— Ты не псих.
— Ты просто хочешь всё держать в своих руках — даже чувства.
— И это тебя уничтожит.
— Может быть.
— Не может быть. Уже уничтожает.
— Ты стал тенью самого себя.
— И эта девочка... она не выживет в тени.
— Или выживет — и станет хуже тебя.
ВАЛЬТОР
— Я защищаю её.
КАЛЕКС
— Нет.
— Ты прикрываешься этим.
— Ты боишься, что она скажет «да» — и тогда тебе придётся показать, кто ты.
Он встаёт.
Смотрит на меня сверху вниз.
Хищно. С любовью. Как только он умеет.
— Ты её не тронул, Вальтор.
— Но ты в ней уже.
— Пульсом. Памятью. Паникой.
— И это хуже, чем прикоснуться.
Он поворачивается к выходу.
— Я люблю тебя, придурок.
— Но если ты сорвёшься — я не буду держать.
— Ты не сможешь меня остановить.
— Не смогу. Но буду рядом, когда ты сам себя сожрёшь.
Он уходит.
Смеётся на прощание.
— А ещё...
— Купи ей, чёрт побери, нормальное платье. А то это красное — уже похоже на алтарь.
⸻
Я остаюсь в темноте.
С её запахом.
С его словами.
И с тем, чего не могу себе позволить.
С ней.
⸻
Не трогал? Ну, блядь, герой.
Сидел, как тень за спиной.
Она — в ремнях, а ты — в узле,
Что сам на горле держишь себе.
Любишь? — так бейся.
Боишься? — отстань.
А не можешь — просто
Не делай из боли храм.
Она — не икона. Не знак. Не мечта.
Она — девочка в платье, в три утра.
И если ты дальше будешь молчать —
Я сам её заберу. Без страха. Без лжи. Без тебя.