Глава 8
Я очнулась.
Медленно, будто пробиралась сквозь вязкую тьму. Не от сна — от чего-то глубже. Голова гудела, пульсировала, как от удара, но тело... оно будто не принадлежало мне. Легкое. Целое. Ни боли, ни ожогов, ни следа того, что должно было остаться.
Свет в комнате был тусклый, как перед дождём. Воздух — застойный, насыщенный запахом лекарств и железа. Сквозь мутное сознание я различила две фигуры: Киру, опустившую плечи, и профессора Никсу, стоявшую слишком прямо, как мраморная статуя. Обе смотрели на меня.
— Очнулась, — выдохнула Кира, сжимая руки в кулаки. Но взгляд Никсы был другой. Чужой. Пустой.
Так смотрят не на выживших. Так смотрят на тех, кто должен был не вернуться.
На мёртвых.
— И... сколько я спала? — прошептала я сквозь сухость в горле. Села, упершись на локти.
Никаких следов. Кожа белая, как мел. Ни ожога, ни даже царапины. Я провела рукой по руке, вспоминая тот момент — когда дотронулась до блондинки, и ладонь стала алой, пылающей, как факел. Тогда я думала, что теряю плоть. А теперь — ничего. Только воспоминание и тишина.
— Семь дней. — Голос Никсы прозвучал глухо, почти неестественно. — Можно сказать, кома. Реактивное торможение организма. Защитный отклик.
Семь. Дней.
Семь дней меня не было.
А война? А сила? А всё, чего я так боялась? Всё застыло, пока я спала.
Никса вышла, будто выполнила обязанность. Мы остались с Кирой. Её губы дрожали.
— Что с Драганом? — Я задала вопрос, который жёг меня с первых секунд пробуждения.
Кира отвела взгляд. В глазах мелькнуло: «молчи», «нельзя», «запрет».
Конечно. Тайны здесь растут, как плесень в сырых стенах.
— Он... умер.
— Что? — Голос срезал воздух. — Умер? От чего?
Никакой реакции. Только опущенные ресницы и едва слышное:
— Передоз.
Передоз. Слово прозвучало, как проклятие. Я смотрела на неё, и в какой-то момент... что-то сдвинулось. Внутри. В голове.
— Говори, — прошипела я.
Это был не голос. Это была команда.
Хриплая. Грубая. Чужая.
Кира дернулась, как будто кто-то потянул её за невидимую нить. Веки её дрогнули, и она прошептала:
— У него был... передоз.
Слова сыпались, как стекло. Голос — ровный, механический, как будто ей кто-то вложил реплику в рот. Я отшатнулась. Не от страха — от непонимания.
Что это было?
Кира застыла, потом пробормотала что-то несвязное:
— Ты... у тебя... ты...
И вдруг — выбежала. Просто сорвалась с места, как сорвавшаяся пружина.
Оставив меня среди тишины и рвущихся догадок.
Я подошла к зеркалу. Всё та же кожа — как молоко. Татуировка — на месте. Но глаза... что-то в них изменилось. Взгляд был тяжелее. Резче. Как будто за стеклом что-то проснулось.
Я вспомнила комнату Драгана. И шаги. И тень. Кто-то ведь дал мне выпить. Кто-то склонился, когда я лежала в крови. Мужчина. Высокий. Брюнет. Широкоплечий.
Но кто?
В коридоре взгляды были, как иглы. Люди замирали, когда я проходила. Кто-то отводил глаза. Кто-то, наоборот, смотрел слишком пристально.
Я прошла мимо двери Драгана. Запах. Кровь. Стены — в алых пятнах, потёках жидкости. Та самая жидкость. Я вспомнила её вкус — металлический, терпкий. Кто-то влил её мне, когда всё плыло. Кто-то спас. Но зачем?
Дальше по коридору появилась Кира.
— Савина, ты должна пойти со мной, — сказала она резко. Голос был напряжённый, но уверенный.
— Куда это? — я прищурилась. — Может, у тебя тоже... передоз особого рода?
Она не ответила. Схватила меня за руку и потащила в сторону. Комната, в которую мы вошли, была пуста. Только один стул. На нём — Малтис.
Он поднялся, молча, и запер дверь. Щелчок — как выстрел. Даже луч солнца не просочился. Всё погрузилось в полумрак.
— Вы привели меня сюда, чтобы сыграть в «Угадай кто ты»? — я скрестила руки на груди.
Малтис подошёл ближе. Его глаза были слишком спокойны. Слишком изучающие.
— Ты заставила Киру говорить. Когда смотрела ей в глаза. Ты понимаешь, что это значит?
Я почувствовала, как земля под ногами уходит.
— Что? Это... Это невозможно. Я ничего не делала. Я... я просто хотела, чтобы она...
— Нет ошибки. — Его голос не колебался. — Это команда. Не гипноз, не внушение. Это — неотвратимый приказ, исходящий из глубины. Слово и взгляд. Ты говоришь — и это случается.
Он подошёл ещё ближе, и начал говорить. Спокойно. Как будто зачитывал из древней книги:
— Ты можешь внушать действие. Чувство. Команду. Одним словом — если взгляд цепляется.
Скажешь «Боль» — и тело врага пронзит агония.
Скажешь «Тишина» — и он не сможет вымолвить ни звука.
«Замри» — и даже убийца с ножом остановится.
«Помни» — и человек вновь переживёт свою худшую травму.
Всё это — только начало.
Эта сила работает через ярость. Через эмоции.
Сейчас — только при прямом взгляде.
Но однажды ты сможешь делать это через отражение. Или через сны.
У меня закружилась голова. Я отступила.
— Это... не я. Это не может быть я.
— Это ты, Савина. И это доказывает: ты ночная.
Тишина. Я дышала часто, рвано. Мир вокруг будто съёжился.
— И что теперь? — прошептала я. — Мне просто смириться?
— Пока не используй это. Никому не говори. Мы с Кирой — молчим. Но с этого момента — ты больше не дневная.
Я села на край стола. Слова скользили мимо сознания, как тени.
— А кто спас меня той ночью? — спросила я.
Тишина.
— Ну?! — я вскочила. — Я сказала: говори.
И в этот момент — я поняла, что снова использовала силу.
Малтис вздрогнул. Его зрачки расширились. Но он не ответил.
— Мы не знаем. Никаких следов. Ни имени. Ни действия. Только догадки. Он был... ночным. Это точно. Но мы не знаем, кто.
Я смотрела на него, пытаясь выцепить ложь.
Он что-то недоговаривал. Я это чувствовала. В его голосе появилась трещина. Незаметная. Но она была.
— Он жив? — прошептала я.
Малтис отвёл взгляд.
Эта история была только началом. И теперь я точно знала: что-то под кожей этой Академии шевелится. Что-то проснулось — во мне. И вокруг меня.
И что-то... наблюдает.