SOLO LUPUS

Майкл Кэмпбелл все никак не умолкал. Он говорил на одном дыхании, лишь брызжа слюной и изредка поглядывая на Пола Уэббера с гадкой ухмылкой на лице. Когда основная нить полного отборных ругательств и неуместных мерзких подробностей рассказа Майкла куда-то потерялась, Уильям Мартинес перестал его слушать. Ему казалось, весь мир в одночасье перевернулся с ног на голову.

То, что он знал о Виктории до этих пор, теперь не имело никакого смысла. Вся ее жизнь оказалась иллюзией. Безмерное количество лжи, потерь, грязи и предательства – все это было частью ее существования. Двадцать два года она жила в счастливом неведении, в выдуманном кем-то, кто не имел на это права, идеальном мирке и не представляла, что ее может коснуться такая жестокость.

Мартинес смотрел на Викторию и ощущал ее боль так явно, что его собственные переживания необратимо меркли. Когда Сэмюель умер, Уильям мог оплакать свое горе, имел возможность принять это, пережить. Виктории же никто не дал шанса покориться своей судьбе. За нее с момента появления на свет принимали решения, и эти решения были неправильными. А теперь, когда розовые очки безжалостно сорваны, она обречена продолжать жить с этим. Жить в том мире, о котором ничего не знала. С теми людьми, что были ей чужими. Вот только Виктория не умела существовать в новой реальности, и Уильям как никто другой это понимал.

В груди разрастался давящий ком, словно пытаясь вытеснить болезненно сжимающееся сердце Мартинеса. Он был готов сию же минуту вновь пережить все самые страшные свои дни, искупаться в океане боли и даже потонуть в нем, только бы избавить Викторию от всего, что она сейчас испытывала и что ей еще предстоит испытать. Страдания, павшие на ее плечи, могли оказаться ей не по силам.

Виктория перестала рыдать. Она ничего не произнесла за то недолгое время, что длился обличительный монолог Кэмпбелла. Даже не шелохнулась и не повела взглядом, превратившись в безмолвную и неподвижную статую. Уильям, глядя на ее отсутствующий вид, согревал в руке девичьи холодные пальцы и мысленно твердил: «Прими эту боль, Виктория, проживи ее, стань с ней единым целым, а потом отпусти».

– Какая низость... – с отвращением выплюнул Оливер, инстинктивно попятившись и с осуждением глядя в отцовские глаза. В отличие от Виктории он не замкнулся в своем сознании, дабы переварить и принять открывшуюся правду, а преобразовал эмоции в гнев. Его буквально трясло от злости: мир Оливера тоже перевернулся. – Выходит, мама врала о твоем лечении, – поджав губы, с горечью хмыкнул он. – Никакой клиники не было. Была тюрьма. Ну и кусок дерьма же ты, Пол. Просто здоровенный кусок дерьма!

Губы Пола неконтролируемо дрогнули, и он поднял тяжелый взгляд на Оливера.

– Не забывайся, сын, – предостерегающе произнес мужчина. – Следи за тем, что говоришь.

– Ты опять взялся за старое, – игнорируя слова Пола, продолжал высказываться Оливер. – Теперь похищаешь девушек, делаешь мерзкие фотографии и продаешь их всяким уродам на пару со старым другом?

– Это только мой бизнес, Олли, – возразил Кэмпбелл, вздернув подбородок.

– Я бы не стал этим так гордиться, – усмехнулся Пол, покосившись на Майкла.

Кэмпбелл проглотил замечание Уэббера-старшего, молчаливо уставившись на свою обувь.

– Мне не нужен этот «бизнес», – поморщившись, сказал Пол и снова посмотрел на Кэмпбелла. – Извращения всегда были только в твоем духе, Майки.

– Зачем тебе Виктория? – подал голос Уильям, полностью заслоняя собой притихшую МакИвен.

Пол нахмурился, сунув руки в карманы, и вальяжно зашагал к Мартинесу.

– А ты кто вообще, нахрен, такой? – сощурившись, поинтересовался Уэббер-старший.

Не успел Уильям и рта раскрыть, как вместо него заговорил Кэмпбелл:

– О-о-о, этот милый амиго сделает нам небольшое одолжение, – неприятно улыбнувшись, протянул он. – Мы расправимся с дочерью шлюхи Андерсен, а он, как прилежный мальчик, возьмет на себя вину. К тому же, и орудие убийства у нас имеется, сплошь и рядом покрытое его отпечатками. Ну, малыш, дошло до тебя, наконец, что, явившись сюда, ты сыграл мне на руку? Я тебя давно заприметил. Ты все отирался возле девчонки, что-то вынюхивал, – Майкл скривился. – Я мог и раньше тебя раздавить, но решил, что ты будешь мне полезен. Кого в первую очередь подозревают в убийстве женщины? Ее мужчину. У тебя ведь на роже написано, что, скажем, в порыве ревности к тому же хозяину «Меломана» тебе ничего не стоит зарезать свою подружку.

– Паскуда, – несдержанно бросил Мартинес.

– Попридержи язык! – гаркнул Кэмпбелл, резко вскинув ладонь. – Ты, поганец, чуть не разрушил мой план, когда сдался копам, признавшись в убийстве Эйприл Моррисон. Я только одного не пойму: на кой черт?! Но это уже неважно. Твой мексиканский папаша с кучей бабла вытащил тебя под залог и вуаля! Ты снова в игре.

– Как тебе стало известно, что меня выпускают?

– Неужели ты еще не осознал, малец, насколько велико мое влияние в этом городе? – напыщенно усмехнулся Кэмпбелл. – Полиция, мэрия, да кто угодно – для меня это просто пешки. Я узнал, что ты окажешься на свободе еще до того, как это случилось.

– И ты велел перерыть всю мою квартиру, чтобы у полиции не было сомнений, что Викторию убил я, – озвучил очевидное Мартинес.

– И это не составило моим парням никакого труда, – самодовольно подтвердил Майк. – Пусть ход игры и слегка поменялся, нож с твоими отпечатками все еще в «Меломане». Ты сам же сюда его и принес, глупыш.

– Отвяжитесь от него, вы оба! – прокричал Оливер, взмахнув рукой и взглянув на отца и Майкла. – Он мой друг! Даже думать не смейте ему навредить!

– Друг... – Пол несдержанно хохотнул, прикрыв рот кулаком. – Вот как?

– Отвечай на вопрос! – Уэббер-младший подошел к отцу и, схватив его за плечо, рывком развернул к себе. – Что тебе нужно от Виктории? Зачем ты здесь?

– Скажи ему, Пол, – устало выдохнул Майкл. – Что за детский сад ты здесь развел? Так и будем стоять и оправдываться перед детишками?

– Лучше бы тебе сейчас не открывать свою поганую пасть, старина Майки, – зашипел Уэббер. – Начнем с того, что не́когда мой сынок покинул родительское гнездо, мечтая открыть музыкальный магазин, а я ничего против не имел: давно пора было оторваться от материнской юбки и начать строить собственную жизнь. Помнишь, сын, как ты создал мне страничку в «Фейсбук», чтобы я мог смотреть твои фото, которыми ты так любишь делиться? Среди кучи снимков путешествий, фирменных гитар, что ты здесь продаешь, я увидел фото с твоими друзьями. И только представьте мое удивление, когда в числе отмеченных на фото пользователей затесалась некая Виктория МакИвен!

Майкл закатил глаза, тяжело вздохнув. У него не было никакого желания слышать эту историю снова.

– Я же не терял память, ей богу, дети, – Пол слабо улыбнулся. – Я прекрасно помню фамилию МакИвен и человека, что ее носит. Он оказался предателем, отобравшим мое дело, мое влияние и свободу. «Совпадение! – скажете вы. – Мало ли белый свет носит МакИвенов!» Я сперва так же подумал, игнорируя сходство девчонки со своей давно почившей матерью, но вы, молодежь, не можете не демонстрировать всем свою жизнь, выставляя на всеобщее обозрение семью, друзей и любовников. Боб МакИвен на фотографиях своей дочери со странички в «Фейсбук», конечно, изменился за двадцать лет, но я что, старого друга не признаю? Отнюдь.

– А потом ты поднял свои старые-добрые связи, узнал все о Бобби и вышел на меня, тыча в лицо вот этим вот пистолетом и запугивая своими отпетыми головорезами, готовыми прикрыть твой престарелый зад, – наскоро закончил за Уэббера Майкл, снова закатывая глаза. – Браво, блестяще!

– А ты думал, я закрою глаза на предательство, Кэмпбелл? – даже головы не поворачивая на Майкла, грозно проговорил Пол. – Думал, спрячешься здесь, как крыса, да по-королевски заживешь на мои деньги?

– Я твоего не брал, – терпеливо возразил Кэмпбелл. – Забрал только свои деньги, которые заработал.

– Хватит брехни, Кэмпбелл! В последний раз тебя предупреждаю: ЗАТ-КНИСЬ! – неожиданно закричал Пол. – Так, внимание, дети! Суть совсем не в том, чтобы наказать тебя, милая Виктория, за то, чего ты не совершала, уж не стоит так меня демонизировать. Однако предательства я не прощаю. Твой «папаша» меня предал и заслуживает наказания.

– Так и наказывай тех, кто того заслуживает, – сказал Оливер. – А ее оставь в покое.

– О том и речь! Я задам один вопрос: какое худшее наказание для любого родителя? Что молчим, детвора? Я сам отвечу: потеря своего ребенка. Я строил свое дело с нуля. Взращивал, как родное дитя, вкладывался, рисковал. Сынок, тебе ведь известно, как это тяжело? И что потом? Два моих друга, – Пол пристально взглянул на сына, – слышишь, Оливер? Друга, коим ты величаешь вот этого приятного паренька-латиноса, – он указал на Уильяма, – отобрали у меня все в один момент и трусливо сбежали. С моим ребенком на руках.

Мартинес встретился глазами с Оливером, но тот мгновенно отвел взгляд. Уильям понимал, о чем толкует Уэббер-старший. Он на пару с Майком собирался убить Викторию в отместку Бобу. Словно человеческая жизнь для него по-прежнему ничего не стоит.

– Если ты вздумаешь уби... – Оливер осекся, произнося слово, что и не подумал бы никогда применять в разговоре со своим отцом, – убить моих друзей, то сделаешь это только через мой труп.

– Очень самонадеянно, Олли, – пробормотал Майкл с ядовитой улыбкой на раскрасневшемся лице.

Насупившись, Пол резко сорвался с места и, выудив пистолет из-за пояса джинсов, навел прицел на Кэмпбелла.

– Я смотрю, ты набрался смелости, Майки? – злостно выплюнул он. – Кажется, я только что тебя предупреждал! Ты забыл, как умолял меня не убивать тебя в своем убогом автосервисе? Как клялся и божился следовать моим условиям? Как ныл, что Боб чуть ли не заставил тебя меня подставить? Твои жалкие оправдания не убедили меня ни в чем, но я таки решил понадеяться на твое слово, что, очевидно, и гроша ломаного не стоит. Напрасно я терпел твое существование все это время. Надо было пристрелить тебя, как свинью, и не связываться.

– Я тебе помочь хотел, как и обещал взамен на то, что ты оставишь меня и мое дело в покое! – завозражал Кэмпбелл, испуганно поглядывая на зажатый в руках Пола пистолет, и уже размышлял, как уличить момент, чтобы достать свой. – Я все продумал, чтобы мы вышли сухими из воды! Ты велел похитить девку, чтобы Боб сам к тебе явился, и я это сделал! Она здесь? Здесь! Все это вообще не мое дело! Своди свои счеты с Бобом!

– Девка-то здесь, – подтвердил Пол кивком головы. – Только я сомневаюсь, что она сейчас бы тут присутствовала, не будь у тебя намерения с ней вдоволь поиграться.

Мартинес не ожидал от себя такого самообладания, как сейчас. Он едва не кинулся на Кэмпбелла, вообразив лишь на мгновение, что тот мог сотворить с Викторией, если бы Уильям опоздал.

Парень тряхнул головой, до крови сдирая зубами кусочки кожи с пересохших губ, и старался успокоиться. Его потряхивало, и он сильнее обнял Викторию. Нет, сейчас нельзя было совершать сумасбродные поступки, безоглядно поддаваясь гневу. Лучше оценить обстановку и искать действительно реальные пути отступления. Мартинес считал, все это безумие пора было прекращать.

– Я свое дело сделал, – скривив губы, сказал Кэмпбелл. – Боб знает, где искать дочурку, но все случилось так, как я и предполагал: он струсил. Как всегда. Ты наверняка надеялся, что будешь толкать пафосную речь, упиваясь слезами и мольбами МакИвена, пока держишь нож у горла его Виктории? Этого не будет! Заканчивай с ними, Пол!

– Я сам решу, когда мне заканчивать, – Уэббер уверенно расположил палец на курке, готовый пристрелить Майкла в любую секунду. Несмотря на уговор оставить Кэмпбелла в покое взамен на то, что он доставит ему Викторию, заманив туда же Боба, Пол не собирался оставлять Майка в живых.

– Мы договаривались, – Кэмпбелл незаметно попятился, не отрывая взгляда от пистолета в руках Пола. – Так ты держишь свое слово?

«Пристрели уже его» – напряженно наблюдая за перепалкой старых друзей, грозящейся закончится плачевно для одного из них, тихонько бормотал Мартинес. Он все еще искал возможность сбежать. Ему думалось, у Уэббера-старшего есть свои люди, которые наверняка уже на пути сюда или и вовсе находятся поблизости. Уильям был уверен, что Пол не позволит им с Викторией уйти отсюда живыми. Это слишком большой риск для него.

Как только он подумал обо всем этом, в запертую для предотвращения побега дверь кто-то неистово замолотил. Она грохотала и дребезжала, заставляя обернуться на этот шум всех присутствующих, кроме все еще пребывающей в ступоре Виктории.

– Твои ублюдки? – кивком головы указывая на атакуемую кем-то дверь, спросил у Майкла Пол.

– Они заперты в «Майкл и Донни», если малой не соврал, – взволнованно выдавил он.

– Иди посмотри, кто там, – распорядился Уэббер-старший.

Кэмпбелл снова попятился.

– Но если...

– Дверь. Открой, – сквозь зубы процедил Пол, приближаясь к Майклу с наставленным на него пистолетом.

Кэмпбелл нехотя подкрался к двери. Спустя пару мгновений раздумий, он все же отпер тяжелый, плохо поддающийся засов.

На лице Уэббера-старшего нарисовалось радостное, почти счастливое выражение, отчего на щеках проступили слабо выраженные ямочки. Он раскрыл руки, в одной из которых держал пистолет, и сияющими темно-зелеными глазами воззрился на вошедшего.

– Кто к нам пожаловал! – торжественно воскликнул Пол. – А мы вот только о тебе говорили! Ну же, не стесняйся! Проходи, дружище, проходи!

Страдающий одышкой и тяжестью в груди Боб МакИвен лихорадочно пробежался взглядом по помещению и всем присутствующим. Голова его кружилась, и не только от выпитого алкоголя. Он мчался сюда так быстро, насколько это было возможно, воодушевленный силой духа Уильяма Мартинеса, что, в отличие от него самого, без раздумья бросился вызволять Викторию.

Бобу было ненавистно находиться в собственном теле и сознании. Он так себя презирал, что хотел подобно давно ушедшей возлюбленной Хлое Андерсен выстрелить себе в голову. Но даже на это у МакИвена не хватило смелости. Он мог только глушить виски и плакать, проклиная тот день, когда доверился Майклу Кэмпбеллу.

Однако что-то в нем пробудилось, когда Мартинес здорово и, стоит заметить, по всей справедливости его отделал. Боб сидел на полу в их с Викторией доме, что благодаря ей всегда был полон спокойствия и уюта, смотрел в стену и ясно осознавал: пора сделать хоть что-нибудь в этой жизни для того, чтобы исправить совершенные ошибки.

– Неважно выглядишь, Бобби, – сморщив нос, заметил Уэббер-старший, имея в виду лицо МакИвена. – Кто тебя так?

– Ты чудовище! – закричал Боб, да так громко, что Мартинес даже вздрогнул, бережно прижав ладони к ушам безразличной ко всему Виктории. – Чудовище, ломающее чужие жизни!

Пол нахмурился, деловито сложив руки на груди.

– Не нравится мне твое приветствие, МакИвен. Я думал, мы пообщаемся, как цивилизованные люди, но ты вдруг берешься за оскорбления. Не в твоих интересах грубить мне.

– Ты можешь убить меня прямо сейчас, Уэббер! Мне не ценна моя жизнь, так что угрозы на меня не подействуют!

– Бобби, убивать своего старого друга – это последнее, чего я хочу. Подумай сам, стал бы я тревожить твою славную дочурку, намереваясь прикончить тебя?

– Я не дам навредить моей дочери! Да, я позволил тебе загубить Хлою, но больше такой ошибки не допущу!

– Гляди, Пол, – хохотал Майкл, запрокинув голову назад, – он, кажись, нашел у себя яйца!

– У него их никогда и не было, – поддержал издевку Кэмпбелла Пол.

– Что, Боб, на трезвую голову прийти за дочкой смелости не хватило? – продолжил язвить Майк.

Уничижительные высказывания в свой адрес МакИвен находил справедливыми. Он в действительности всегда являлся трусом, ведь будь это не так, происходящего сейчас никогда не случилось. Боб смог бы сберечь Хлою, и жизнь Виктории тогда сложилась бы совсем иначе. А может, он и вовсе не явился бы за помощью к Полу Уэбберу в трудный период своей жизни...

– Я хотел все это прекратить... – надломившимся голосом произнес Боб, обратившись к Виктории, но при этом даже не взглянув на нее. – Хотел прекратить, Виктория... Клянусь, я никогда не желал того, что мне приходилось делать.

Оцепенение, что парализовало Викторию, куда-то рассеялось, стоило голосу Боба МакИвена произнести ее имя. Остекленевшие глаза девушки, которые по иронии судьбы находили свое отражение в глазах Пола Уэббера, намертво вцепились в МакИвена, что так и не смог посмотреть в ответ.

Виктория не ощущала объятий Уильяма и даже его присутствия, не чувствовала прежнего холода и не испытывала страшной ненависти к людям, что бессовестно делали с ней то, что им только вздумается. Она смотрела на всех окружающих ее людей словно сквозь стеклянную стену. Виктория отгородилась от происходящего этой незримой преградой и уверяла себя, что вот-вот, буквально через мгновение она очнется от кошмарного сна в своей теплой постели, услышит зов отца и торопливо спустится к завтраку; утренняя газета, как когда-то раньше, прошелестит в руках любимого папы под звяканье чайной ложки о чашку; а телепередача, грохочущая на фоне, выйдет в эфир в свое положенное время. Все вокруг останется прежним. Не исчезнет со страниц написанной кем-то истории, не превратится в оборванный и выброшенный в мусорную корзину лист. Все будет как прежде.

– Твоя «дочь», – изображая в воздухе кавычки, фыркнул Пол, – тебя ненавидит, Бобби. Презирает.

МакИвен отстраненно покачал головой, смаргивая слезы. Уэбберу-старшему не стоило озвучивать очевидное. Боб и так это знал.

– Когда же ты научишься принимать достойные решения... – устало потирая переносицу, пробормотал Пол. – Я не могу поверить, что ты ничуть не изменился, МакИвен. Разве можно всю жизнь оставаться таким слабым, трусливым нытиком? Меня от тебя тош...

Уэббер-старший не договорил. Его фраза была оборвана Бобом, что неожиданно для всех бросился на своего недруга. Пол по неосторожности выронил пистолет и, издав досадливый рык, обеими руками вцепился в обхватившие его шею руки МакИвена. Между ними завязалась суровая борьба.

– Матерь Божья, не могу поверить! – Майкл Кэмпбелл премерзко захихикал. – Вместо того, чтобы покончить со всем этим, вы устроили смехотворную бойню из-за выродка шлюхи!

Запас терпения Уильяма Мартинеса был не бесконечен. Реплика Кэмпбелла прозвучала для него, как призыв к действию. Теперь ему было уже не остановиться.

Сперва Майкл растерялся и не смог избежать мощного удара в челюсть. Но когда Мартинес замахнулся вновь, Кэмпбелл успел юркнуть рукой за пояс брюк, и в считанные секунды к шее Уильяма прижался пистолет. Уже не впервые за эту ночь.

Сонная артерия на шее Мартинеса отчаянно пульсировала. С каждым быстрым его вздохом оружие Майкла лишь сильнее прижималось к коже, больно вдавливалось в нее. Руки Уильяма впились в запястье Кэмпбелла, но вдруг сделались слабыми. Неспособными изменить неизбежное.

Уши заложило. Дыхание совсем сбилось. Палец надавил на курок.

Мгновение. Выстрел. Пугающая тишина.

Виктория МакИвен в ужасе смотрела на забрызганное кровью лицо Уильяма Мартинеса. Она уже не видела, как рухнуло наземь бездыханное тело Майкла Кэмпбелла, и как стремительно расползалась лужица крови у его головы. Ее дрожащие руки до побелевших костяшек сжимали пистолет, потерянный Уэббером в драке с Бобом.

Все замерли в этот момент, глядя на Викторию. Она еще немного изучала глазами Уильяма, что, казалось, не дышал, точно как и мертвый Кэмпбелл. Потом Виктория взглянула на Боба. И с этой самой секунды в ее памяти пронеслась вся жизнь.

Руки ее дрожали все сильнее, однако она уверенно, без колебаний продолжала держать оружие. Еще один выстрел – и все закончится.

– Нет, – у уха Виктории раздался взволнованный шепот, отчего ей захотелось закрыть глаза и забыться, лишь бы только продолжать слушать обратившийся к ней голос. – Не делай этого, mi querida, не надо, не убивай его. Смерти он не заслужил.

Рука Уильяма Мартинеса осторожно легла на пистолет, направленный в лицо замершего Боба МакИвена, и мягко опустила его вниз. Он так же опасливо положил ладони на трясущиеся плечи Виктории и едва ощутимо сжал их пальцами.

Никто не смел заговорить. Тишина понемногу отступала: снаружи послышался постепенно усиливающийся звук полицейских сирен. Мартинес обессиленно ухмыльнулся.

«Я знал, Питер. Ты не станешь ждать утра».

***

Время близилось к полудню, когда замерзший и изможденный Уильям Мартинес устало прижался к кирпичной колонне на пороге полицейского участка. Ему стоило бы радоваться: после долгих часов допроса с него сняли все обвинения, равно как и с ни в чем неповинного профессора Бергмана. Опасность миновала, и теперь облегчение должно было занять ее место, но...

Поежившись, парень потер озябшие плечи. Ему не давали покоя мысли о двух сломанных судьбах: несчастной Виктории, прошлая жизнь которой порушилась подобно карточному домику, и Оливера Уэббера, что навсегда разочаровался в своем отце. Сам же Уильям больше не чувствовал той боли, что снедала его сердце в последние дни. Напротив, впервые он не проклинал свои видения, ведь они помогли ему уберечь любимую от страшной участи.

Да, Мартинес все еще любил. Ни на секунду не переставал и понимал это еще отчетливее именно сейчас – ожидая, когда строгие полицейские, наконец, умерят свой пыл в допросах и отпустят Викторию, чтобы она смогла отдохнуть и худо-бедно пережить случившееся. Еще Уильяму было страшно. Даже страшнее, чем этой ночью. Он боялся, что после всего произошедшего Виктория пожелает держаться от него подальше.

Мартинес бы и дальше пичкал себя невнятными опасениями, но его мысли сменили курс, когда рядом послышалась привычно торопливая испанская речь. Он опустил глаза вниз, когда Алехандро, покинув полицейский участок, спешно прошел мимо, прижимая к уху мобильный телефон.

Уильям осмелился взглянуть на отца лишь когда тот уже уселся на заднее сидение автомобиля, сбросив вызов на своем мобильном. Алехандро собирался было закрыть окно, опущенное до отказа, но поймал на себе взгляд сына. Мартинес в этот момент слегка напрягся и ощутил, как в груди неприятно заныло. Ему было небезразлично то, что он никогда не был и не будет близок со своим отцом. И Уильяму даже сейчас хотелось увидеть в его глазах что-то говорящее о том, что ему тоже не плевать. И на секунду парню показалось, что он смог это разглядеть.

Не отрывая глаз от Уильяма, Алехандро бросил водителю короткую фразу, после чего автомобиль тронулся с места, а тонированное оконное стекло поползло вверх. Впервые в жизни отец прошел мимо, впервые бросил попытки вмешиваться в жизнь Уильяма подобно неуклюжему бульдозеру, беспощадно давящему все вокруг своими огромными гусеницами. Он просто ушел. Мартинесу-младшему хотелось верить, что вместе с тем он отпустил его, и, наконец, отрекся, как того просила Святая Смерть.

Проводив отъезжающую машину взглядом, Уильям ощутил острую нехватку никотина в организме: его горло буквально сжималось от желания затянуться чем-нибудь покрепче.

– Эй, привет, – бросил он первому попавшемуся на глаза прохожему, что прогулочным шагом огибал полицейский участок Ред-Хиллс. – Не найдется сигареты?

Когда паренек, к удаче Мартинеса, достал из кармана непочатую пачку «Winston» и угостил его сигаретой, тот с облегчением закурил. Дым казался бесконечным – таким же долгим виделось Уильяму ожидание Виктории. И вот, когда сигарета стала уже критически короткой, МакИвен показалась за стеклянными дверьми участка, и Мартинес, быстро выбросив бычок, стремительно зашагал ей навстречу.

Остановившись на расстоянии вытянутой руки, он попытался заглянуть Виктории в глаза, но она неопределенно смотрела куда-то сквозь него, редко моргая. Из нее будто высосали все силы, все счастье и страсть к жизни. Бледность ее лица была нездоровой, и на фоне этого синяк на скуле и рана на губе виднелись слишком очевидно. Спутанные волосы казались еще более светлыми на фоне землистой кожи.

– Ты как? – почти неслышно прошептал Уильям, боясь спугнуть Викторию.

– Нормально, – отрешенным голосом откликнулась она. – Хочу уйти отсюда.

– Может, пойдешь со мной? – осторожно спросил Мартинес и даже дыхание задержал, когда Виктория обратила свой усталый взгляд на него.

– Я... я не знаю, – она помотала головой, и ее сухие губы заметно задрожали. – Я теперь ни в чем не уверена, Уильям.

Он шумно выдохнул, прекрасно понимая чувства МакИвен. Теперь ей трудно будет доверять мужчинам, что до сих пор только обманывали и предавали ее.

– Я хочу тебе... – Мартинес вдруг нахмурился, заметив за спиной Виктории только что подъехавший к участку полицейский автомобиль. Двое офицеров вышли из машины, а потом грубовато вытащили на воздух парней в наручниках. И Уильям не без облегчения признал в задержанных ошалелого Гуся и растерянного, хорошенько побитого Длинного. Дело об убийстве Эйприл Моррисон, наконец, было раскрыто.

Уильям снова взглянул на Викторию, поморщившись от ее отсутствующего вида.

– Я хочу тебе помочь, – тихо сказал он.

– А я хочу исчезнуть, – монотонно произнесла она. – Ведь меня, как оказалось, и вовсе быть не должно.

– Пожалуйста, не говори так, – Мартинес легко встряхнул Викторию за плечи, и его карие глаза заметно увлажнились. – Если бы не было тебя, то и моя жизнь никогда не обрела бы смысла.

– Боюсь, ты ошибаешься.

– Не ошибаюсь! Я не смог спасти своего брата тогда, два года назад. Просто испугался своего видения, как какой-то estúpido pollo! И я не перестану презирать себя за это. Но сейчас я знаю, что должен заботиться о тебе. Так позволь мне это сделать, mi querida. О большем я не прошу.

Совершив короткий вдох, Виктория осторожно потянулась к Мартинесу рукой и коснулась его ладони. Найдя в закромах души еще немного веры, она решила подарить ее Уильяму. Теперь, шагнув за границу мрака, Виктория видела его полностью – таким, какой он есть. Похожий на нее саму гораздо больше, чем она предполагала ранее.

Поймав такси, они отправились в единственное место, казавшееся для них безопасным – убогую квартирку в забытом людьми районе, что наказывал Виктории обходить стороной человек, которого она еще вчера называла своим отцом. В дороге МакИвен сильно мутило. Ее тонкая шея едва удерживала тяжелую голову, а веки бессильно смыкались от каждого резкого движения автомобиля – будь то неровности дороги или слишком сильный удар по тормозам. Уильям тихо шептал ей на ухо что-то успокаивающее и мысленно умолял водителя двигаться побыстрее, однако трафик этого просто не позволял: жители Ред-Хиллс стремились за город в свой законный выходной.

Как только молодые люди ступили за порог квартиры Мартинеса, Виктория кинулась в уборную. Болезненно закашливаясь, она в три погибели согнулась над унитазом, пытаясь освободиться от непереносимой тошноты, но все было тщетно: ее желудок был пуст почти сутки, и наружу выходила только горькая желчь.

Уильям не оставлял Викторию ни на секунду. Он безмолвно придерживал ее волосы, свободной рукой поглаживая по подрагивающим плечам.

– Тебе нужно согреться, – тихо промолвил он, когда МакИвен немного полегчало, и она устало осела на небольшом коврике рядом с душевой кабиной. – Хочешь принять душ?

Виктория кивнула и, обняв Мартинеса за шею, поднялась на ноги.

– Я помогу тебе, – он суетливо открыл дверцу душевой кабинки и включил теплую воду, дав ей как следует пробежаться. – Пусть сначала разогреется хорошенько, – он нахмурился, мысленно отругав старый водопровод и своего арендодателя мистера Красински.

– Я сама справлюсь, – слабо отозвалась МакИвен. – Отдохни, пожалуйста.

– Тогда я пока сделаю тебе сладкого чаю, – словно не расслышав последние слова Виктории, Уильям поспешил оставить ее одну.

Прикрыв дверь ванной, он напряженно выдохнул и огляделся по сторонам. Его скромное жилище встретило своего хозяина все тем же беспорядком, что царил здесь сутки назад: дверцы шкафа и ящиков были распахнуты, у кровати валялась сумка с вещами, а на столе терпеливо дожидался отключенный, но не закрытый ноутбук. Здесь, да и во всем мире, совсем ничего не изменилось за последнее время и эту ночь, тогда как сам Уильям за короткий срок успел возненавидеть себя и оправдать, нарваться на неприятности (Сэм, наверняка, с уважением салютовал ему за это на другой стороне) и узнать о Виктории то, что с трудом можно уложить в голове.

Когда-то Мартинесу казалось, что с МакИвен они близки настолько, что о ней он знает все и даже больше. Но как же сильно он ошибался... Милая, нежная, наивная девочка, подобно испуганной птичке спрятавшаяся в магазине «Меломан» холодным осенним вечером, чем же ты заслужила открыть столько боли, столько грязи о себе?

За спиной Уильяма зашумела вода, и он, опомнившись от тяжелых мыслей, решил немного прибраться и приготовить обещанный Виктории чай. Освободив кровать от вещей, Мартинес аккуратно заправил ее и швырнул раскрытую сумку к шкафу. Он позакрывал все-все дверцы и ящички, сгреб мусор от сломанных собственными руками прикроватных полок и поставил подогреваться чайник. У него самого уже давно нещадно сосало под ложечкой, но он только сейчас вспомнил, что его холодильник оставался абсолютно пустым. Бесцельно слоняясь по комнате под звуки закипающего чайника, Уильям вдруг вспомнил, что не дал Виктории полотенце. Распахнув дверцы платяного шкафа, он раздраженно окинул взглядом ужасный бардак.

– Виктория, я могу войти? – трижды постучавшись в дверь ванной, спросил Уильям, но она, по-видимому, не слышала его из-за сильного шума воды. – Я принес тебе полотенце, – пояснил он. В ответ все так же звучала тишина. – Виктория?

Для верности Мартинес еще несколько раз постучал, но волнение уже успело взять над ним верх. Он не стал ждать отклика и изо всех сил навалился на дверь, крепко толкнув ее плечом.

Густой тяжелый пар хлынул Уильяму в лицо, и он принялся быстро-быстро размахивать полотенцем, пробираясь к душевой кабине. Через пару мгновений Мартинес уже видел размытый силуэт Виктории через стекло: она сидела на кафельном полу.

Мозг Мартинеса сгенерировал чудовищное подозрение: в мыслях пронеслись воспоминания прошлой ночи, в том числе и жуткий рассказ Кэмпбелла, финалом которого стало совершенное в отчаянии самоубийство Хлои Андерсен. В секунду отбросив полотенце на раковину, Уильям рванул раздвижную дверь в сторону и опустился на кафельный пол. Тогда окрашенная в мутно-розоватый оттенок вода из душевой залила его колени. Перед ним предстала Виктория, которая, болезненно зажмурившись и надрывно рыдая под звуки горячих капель, буквально сдирала с себя кожу жесткой стороной мочалки, оставляя на плечах покраснения и царапины.

– Что же ты натворила! – выпалил Мартинес и без промедления вырвал мочалку из дрожащих рук Виктории. Горячая вода уже полностью замочила его волосы и одежду, заставила кожу раскраснеться, но он не замечал этого. Опустившись рядом, Уильям усадил МакИвен к себе на колени и крепко-накрепко прижал к груди.

Она отчаянно вцепилась пальцами в крепкие плечи Мартинеса, словно тепло его тела было той единственной соломинкой, что еще соединяла ее с реальностью, а затем уронила голову ему на грудь, хлестко ударив по шее мокрыми волосами. Плач Виктории был безутешным, и Уильям знал, каково это – в мгновение лишиться того, на что в этом безумном мире можно было опереться. Поэтому он просто молчал, позволяя девушке дать выход своему горю, при этом понимая: сейчас он как никто другой нужен ей здесь, рядом.

Шум воды превратился в монотонный фон, который уже не резал уши, и тогда Виктория заговорила.

– Я убила человека.

Мартинес сжал пальцами мокрые волосы МакИвен и зажмурился, коротко целуя ее в макушку. Виктория запрокинула голову и посмотрела в глаза Уильяма.

– Как мне теперь с этим жить? – сорвалось с дрожащих губ, на которых безостановочно скапливались капли воды.

– Ты не виновата, – со злостью процедил Мартинес. – Ты защищала меня.

– Я... – Виктория заплакала в голос, впуская в голову воспоминания прошлой ночи. – Я даже не понимала, что делаю, когда увидела пистолет у твоего горла. Я не могла позволить ему убить тебя. Я бы никому не позволила тебе навредить, будь у меня такая возможность...

– Тише, пожалуйста, не плачь, – прошептал Уильям ей на ухо.

– Но ты мог погибнуть этой ночью! Погибнуть из-за меня!

– За тебя не страшно погибнуть, mi querida. Страшнее было остаться без тебя.

– Не надо так говорить...

– Все позади. Я здесь, с тобой.

– Почему? – не сдерживая надрыв в голосе, произнесла МакИвен. – Почему все это случилось со мной?

– Виктория...

– Не произноси этого имени. Я уже не уверена, что оно мне принадлежит, не знаю кто я, откуда я, чья я... И не понимаю, почему ты все еще рядом после того, как узнал обо мне столько... дерьма.

– Мне плевать на это, – отрезал Мартинес, осторожно приподняв пальцами подбородок Виктории. – И гнусная история трех жалких людей не сможет изменить моей любви к тебе.

МакИвен ничего не говорила, но в глазах ее зажегся слабый лучик надежды. Отыскав мокрую ладонь Уильяма, она неуверенно сжала ее в своей руке.

– Если бы я только могла оттереться от этой мерзости... От всего, что со мной делали, пока я спала, – Виктория всхлипнула, исподлобья взглянув на отброшенную в дальний угол мочалку. – Если бы у меня только был шанс начать сначала, узнать, кто я и чего стою на самом деле...

– У тебя есть этот шанс, – к удивлению Виктории, сказал Мартинес. – Только скажи, станешь ли ты мне доверять?

– О чем ты? – со слабым сомнением спросила она.

– Всю свою жизнь я хотел того же. Хотел открыть чистый лист, избавиться от прошлого, не мучить себя мыслями об ушедшем брате и о том, что мог ему помочь, но не сделал этого. Ты знаешь, что именно поэтому я перебрался в Ред-Хиллс. Не подозревал, что и здесь меня ждет испытание на прочность, – горько усмехнулся он.

– Я... Не понимаю...

– Я видел тебя, Виктория. Так же, как Сэма когда-то и как... Эйприл. То есть... Видел твою смерть, – с трудом признался Мартинес, невольно прокрутив в голове страшные видения. – Я не мог сказать тебе. Не знал как. И я не мог оставаться в стороне. Нет, не в этот раз. Не мог снова повторить своей ошибки и повести себя, как трус. Тогда я пошел за тобой без оглядки. И теперь я знаю, для чего живу.

– Ты видел Эйприл? – неслышно пролепетала Виктория.

– Да. Я видел ее. И тогда в лесу, когда я провожал тебя домой после ярмарки «Мистер Пампкин», у меня не было панической атаки. Это было видение.

МакИвен приоткрыла рот, молча уставившись на сливное отверстие душевой. Воспользовавшись ее замешательством, Уильям продолжил:

– Я не был уверен, что это видение. Все время мучился в попытке понять разницу между паранормальщиной и симптомами шизофрении. Я не понимал, как помочь Эйприл, и оттого ненавидел этот проклятый «дар».

– Ты все знал... – ошарашено прошептала Виктория. – И ты думал, что сам способен на это, поэтому... поэтому пошел в полицию? Поэтому готов был оказаться за решеткой? И все ради... меня?

– Я не мог подвергнуть тебя опасности. Пусть даже эта опасность – я.

– Я была уверена, – еще крепче сжимая руку Уильяма, пробормотала МакИвен. – Уверена, что ты никак не причастен к смерти Эйприл. Ты бы не причинил никому вреда. И в том, что с ней случилось, нет твоей вины, как и в произошедшем с Сэмюелем.

Мартинес грустно улыбнулся и потянулся к душевому крану, отключив казавшийся бесконечным поток воды. Тишина, что воцарилась на несколько секунд, оглушила их обоих. Теперь, казалось, все стало кристально ясным.

Сняв с себя мокрые вещи, Уильям заботливо помог Виктории насухо вытереться полотенцем и предложил надеть ее ночную сорочку, давным-давно здесь забытую. Он отвел МакИвен в комнату, где укутал в подобие кокона из теплого шерстяного пледа и усадил на кровать. Приготовленный чай уже остыл, так что он быстро согрел чайник заново и принялся отпаивать Викторию сладкой жидкостью.

Пока она согревалась пледом и чаем сидя за столом, Мартинес наскоро помылся и, одевшись в чистую сухую одежду, вернулся к Виктории. За все это время сделав буквально несколько глотков из чашки, она устало прилегла на кровать. Мартинес осторожно присел рядом.

– Я не знаю, правильно ли поступила, решив не давать показания насчет... Боба, – Виктория взглянула на Уильяма и потянула его за руку, чтобы он лег рядом. Мартинес примостился позади, крепко прижавшись к ней.

– Ты еще можешь рассказать полиции все, как есть, если хочешь для него наказания. Но, думаю, тюрьма его не страшит. То, чего Боб боялся, и так уже случилось: он потерял тебя.

Виктория крепко закрыла глаза, и слезы покатились по ее щекам.

– А Пол? Он теперь сядет?

– Конечно, – хмыкнул Уильям. – И очень надолго. Если раньше ему удалось скостить себе срок и откупиться деньгами, то сейчас все так гладко не пройдет. Все его делишки теперь всплывут. У преступления нет срока давности. Да и попробуй сейчас докажи, что не он силой забрал тебя из собственного дома и против твоей воли удерживал в «Меломане». Кэмпбелл-то уже поджаривается в адском котле.

– Я ненавижу этот город. Ненавижу все, что когда-то любила, – поделилась Виктория, развернувшись к Мартинесу лицом и переплетая их пальцы. – И мне больно от этого. У меня такое ощущение, как будто закончился спектакль, и все декорации рухнули, оставив меня среди всего этого притворства.

Уильям изнемогал от жалости к Виктории. Было так тяжело в этот миг, но особенно ему причиняло боль осознание, что он не в силах изменить или исправить ее прошлое. Но кое-что он, все-таки, мог.

– Если ты доверишься мне, Виктория, если будешь и дальше держать мою руку так крепко, как сейчас, то мы сможем начать новую жизнь. Мы уедем из этого проклятого города, вычеркнем из памяти все плохое, что здесь случилось, и тогда обретем покой. Вместе.

Виктория взволнованно заерзала головой на подушке.

– Это звучит прекрасно, но... как? – она взглянула на Мартинеса расширенными влажными глазами. – У меня теперь ничего нет. На что же нам жить?

– У меня имеются неплохие сбережения, – заверил он. – Я начинал откладывать их еще в Бостоне, вместе с Сэмом. Думаю, он был бы счастлив узнать, для каких целей я их использую.

– Ты снова хочешь пожертвовать всем ради меня, а я... Я этого недостойна, – шепотом выдавила Виктория.

Уильям обхватил ладонями ее лицо, приблизив почти вплотную к своему.

– Сколько себя помню, ненавидел эти чертовы видения. Но сейчас я благодарен им за то, что именно они сохранили твою жизнь. Ты достойна всего самого лучшего, mi querida, и я сделаю все, чтобы тебе это дать. Я смогу позаботиться о тебе, обещаю. Скажи только одно: ты мне веришь?

– Я верю тебе, самый мрачный парень в Ред-Хиллс, – незамедлительно проговорила Виктория, прильнув щекой к его ладони. – И я люблю тебя.

Мартинес медленно, с большой опаской потянулся губами к губам МакИвен и оставил на них невесомый поцелуй.

– Люблю тебя.

Бледные губы Виктории дрогнули в улыбке, и, прижавшись к груди Уильяма, она быстро уснула. Мартинес же не мог сомкнуть глаз. Он смотрел в ее, наконец, расслабленное лицо, и не мог поверить, что все и вправду позади. Уильям осторожно огладил веснушчатую щеку костяшками пальцев, не затрагивая синяк, и улыбнулся, наслаждаясь нежной красотой Виктории, что вызывала в его сердце небывалую теплоту. Ему немыслимо было осознавать, что отныне он всегда сможет ею согреваться. В любой день и в любую ночь.

Пролежав какое-то время в наблюдении за спящей возлюбленной, Уильям решил выпить чаю. Усталость давно сшибала его с ног, но сухость в горле настойчиво требовала чем-нибудь его смочить.

Схватившись за недопитый чай Виктории, он уселся за стол и, ощущая себя совсем другим человеком, коим не был еще вчера, сделал жадный глоток. Мартинес не мог не проигрывать в голове минувшие события, как будто испытывая все эмоции снова. Ему хотелось забыться. И он надеялся, что вскоре они с Викторией смогут это сделать.

Опустошив чашку, Уильям вздохнул, почувствовав удовлетворение. Но следом подступило неприятное послевкусие.

И вовсе не из-за чая.