SOLO LUPUS

– Уильям, открывай! – требовала Виктория. Молчание в ответ на ее стук продлилось дольше ожидаемого. – Ну же, – добавила она себе под нос.

Притаившийся за дверью Мартинес крепко зажмурился и еще сильнее вжался спиной в стену. Он не мог впустить Викторию. Теперь Уильям не был уверен, что не причинит ей вреда. К парню пришло понимание: Боб оказался прав, когда сказал, что ее следует защищать от него самого, и признать это было гораздо больнее, чем разбить руки в кровь.

– Я знаю, что ты там, – не унималась МакИвен и для уверенности еще несколько раз постучала.  – Слышала твои шаги. У тебя пол скрипит.

Уильям мысленно проклял дом-развалюху с его тонкими стенами и старым паркетным настилом, однако даже не шелохнулся, словно надеясь, что настойчивость Виктории все-таки сойдет на нет. Но она не сдавалась и принялась что есть мочи колотить в деревянную дверь, рискуя поранить худые кулачки. Этого Уильям допустить не мог и, признав поражение, быстро провернул замок несколько раз. Немного помедлив, он отворил дверь, но оставил между ней и косяком железную цепочку.

– Привет, это я, – на выдохе произнесла Виктория, щеки которой запунцовели от мартовского ветра, волосы причудливо спутались, образовав забавное колечко у виска, а тонкая серебристая ветровка покосилась на плечах. Весь ее вид говорил о том, что, едва проснувшись, она на всех парах поспешила сюда. – Ты не откроешь дверь полностью? – девушка кивнула на натянутую между их лицами цепь.

– Нет, – отрезал Мартинес.

Виктория заметно опешила. Она вновь ощутила себя глупой прилипалой, что безуспешно ищет расположения малознакомого парня. Но Уильям больше не был добродушным по отношению к ней, как в ту пору. Пусть сейчас их разделяла всего-навсего тонкая железная цепочка, но Виктории казалось, что между ними выросла целая стена. Неужели она так сильно обидела его?

–  Я понимаю, ты зол на меня и имеешь на это полное право, – тихо произнесла МакИвен. – Я не должна была так поступать с тобой. Не должна была кричать на тебя, причинять боль словами, за которые мне теперь жутко стыдно, выталкивать за дверь... – она в упор посмотрела на Уильяма, и в ее взгляде застыло искреннее раскаяние. – Прости меня. Давай спокойно все обсудим? Жаль, что мне не хватило ума сделать это вчера.

– Никакого разговора не будет, – твердо проговорил он.

– Но... – Виктория осеклась, растерянно мотнув головой. – Почему?

– Пожалуйста, уходи.

– Я не понимаю, отчего ты не хочешь выслушать меня, я... – она вдруг смолкла, и лицо ее так и вытянулось, когда взгляд невольно упал на разбитые костяшки пальцев одной из рук Мартинеса, придерживающей дверь. – Господи, что с тобой случилось? Ты ранил себя?

– Со мной все в порядке, – небрежно бросил он, спрятав следы увечий за спиной.

– Тогда что стряслось с твоей рукой? – настойчиво спрашивала Виктория.

– Порезался. Не важно. Тебе стоит уйти, – отчеканил Уильям, плавно сокращая расстояние между косяком и дверью.

– Нет, подожди! – воскликнула МакИвен, резко дернув дверь на себя, пока та была еще открыта. – Позволь мне объясниться! Я полночи думала о нашей ссоре, прокручивала в голове все, о чем ты пытался мне сказать... Прости, я виновата перед тобой, что не выслушала, что...

– Хватит, Виктория, – металлическим голосом произнес Мартинес, болезненно поморщившись.

– Я звонила тебе все утро, как только открыла глаза. Хотела сказать, что многое осознала... – дрожащим голосом пролепетала она. – Я не хочу тебя терять, Уильям. Я не могу без тебя. Не могу и секунды... – Виктория осторожно просунула руку в дверной проем и потянулась к лицу возлюбленного, но тот резко отступил.

– У-хо-ди, – сквозь зубы процедил Мартинес.

– Перестань прогонять меня! – воскликнула МакИвен. Ее глаза медленно наполнялись слезами. – Нам нужно поговорить! Да, я повела себя отвратительно вчера, но я была растеряна! Я не узнавала тебя! Почему ты вдруг стал так излишне меня опекать, зная, как мне надоел тотальный отцовский контроль?! Должна же быть всему этому причина?!

Уильям понимал: Виктория задавала вполне резонные вопросы. Вот только разумных ответов на них нельзя было дать. Мартинесу становилось все сложнее скрывать свои чувства, наблюдая, как она пытается оправдаться и загладить свою вину, что порой непросто признать. И маска безразличия, даже жестокости, которую он вынужденно надел, грозилась упасть с его лица и разбиться об искренность и непосредственность Виктории. Ведь именно за это Уильям ее полюбил.

Но он держался. Ожесточенно сжав челюсти, парень собрал волю в кулак и посмотрел в печальные и испуганные зеленые глаза.

– Ты не мог просто так взять и возненавидеть меня за один вечер. Здесь... что-то еще, – МакИвен с подозрением сощурилась. – Так расскажи мне, что произошло?

– Произошло то, что я больше не хочу тебя видеть, Виктория. Ни сейчас, никогда.

Ее сердце пропустило пару ударов. Приоткрыв рот, Виктория сделала короткий, болезненный вздох и хорошенько проморгалась, дабы не расплакаться здесь и сейчас.

– Хорошо, – картинно сдержанно произнесла она. – Я уйду. Но знай: я всегда рядом и готова выслушать тебя, с чем бы ты ни пришел.

Уильяму хотелось кричать. Хотелось, чтобы стены снова дрожали под ударами его кулаков – да все что угодно! Ничто не будет больнее собственноручно разбитого сердца. «Так надо, так будет лучше для нее» – словно мантру повторял про себя он, но легче не становилось.

– Я люблю тебя, mi querido, – в отчаянии прошептала Виктория и, поднеся дрожащую руку ко рту, отступила от двери, что тут же с глухим ударом захлопнулась перед ней.

Беззвучно зарыдав, МакИвен опустилась на корточки и ощутимо ударилась головой о подъездную стену. Происходящее казалось ей нереальным. Кто бы мог подумать, что глупая ссора на почве ревности может разрастись до таких масштабов? Или, быть может, Уильям только искал повод, чтобы избавиться от нее? Подумав о последнем, Виктория отчетливо почувствовала пронизывающую боль в груди.

Ей было жаль себя. Но не настолько, чтобы потерять самообладание и чутье. В глубине души она понимала: здесь что-то не так. В ту ночь, когда Мартинес рассказал ей о видениях и смерти брата, девушке казалось, что он открылся перед ней, обнажив свою душу, и теперь она узнала его. Но, по-видимому, Виктория ошибалась.

Утерев влажное лицо костяшками пальцев, МакИвен подвинулась влево и прижалась спиной к обшарпанной красной двери. Она словно была наэлектризована – столько боли сквозь нее прошло минутами ранее. Но, несмотря на нависшее напряжение, Виктории не хотелось уходить.

По ту сторону Уильям Мартинес настороженно приложил ухо к двери. «Ну же, Виктория, – мысленно просил он. – Уходи!» Напряженно вслушиваясь, Уильям надеялся уловить негромкий звук шагов Виктории, но раздавалось лишь едва различимое шуршание ее верхней одежды.

Он устало сполз вниз по двери и, усевшись на полу, уронил лицо в ладони. Мартинес чувствовал ее, чувствовал даже сквозь слой древесины. И ему так хотелось вопреки всему распахнуть дверь, снова сжать Викторию в своих объятиях, успокоить ее и больше никогда не отпускать...

Но вместо этого Уильяму нужно было принять новую порцию лекарств, чтобы забыться и не причинить никому вреда. Или же у него есть другой, более надежный выход? Задумчиво оглядев перевернутое с ног на голову недоразумение, которое парень обычно называл своей квартирой, он обнаружил на кухонной столешнице мобильный телефон и остановился на нем глазами.

Заскорузлые стены подъезда многоквартирного дома, словно давая идее Уильяма зеленый свет, отразили гулкое эхо негромкой поступи Виктории.

До дома МакИвен добралась за какие-то пятнадцать минут, но ей чудилось, что прошли часы: каждая секунда ноющей боли, почти ощутимой физически под ребрами, была подобна вечности. Тяжко ступая по талой земле, она даже не смотрела по сторонам. Виктория была разбита, словно хрупкая ваза, частицы которой так далеко разлетелись по сторонам, что собрать их обратно не было шансов. Жизнь, как ей думалось, потеряла смысл. Сначала у нее отняли подругу, а теперь еще и... это. Впервые в жизни Виктория ощутила себя самым одиноким человеком на планете Земля.

Старомодный черный автомобиль, остановившийся у дома семейства МакИвен, сбил задумавшуюся девушку с толку. Она даже замедлила шаг, пока из опустившегося окна не показалась знакомая залысина, привычно прикрытая темно-синей кепкой.

– Пап? – неуверенно спросила Виктория, словно сомневаясь, что глаза ее не обманывают. Перед ней в своем великолепии сияла «Шевроле Корвет» – та самая, над которой месяцами корпел ее отец: блестящая, словно только что покинула стены автосалона.

– Привет, малышка! – растянув на лице самодовольную улыбку, выкрикнул Боб, стараясь перекричать разоряющийся мотор. – Ну, как тебе эта старушка? – он звучно похлопал по черной двери.

– Прекрасна, – вымученно улыбнулась Виктория.

– Садись – прокачу!

На секунду замешкавшись, она все же залезла в автомобиль – сейчас разве что ссоры с папой не хватало. Теперь только отец у Виктории и остался. Ее единственная опора, ее оплот... Подобно непрошенным обильным осадкам, на нее вдруг нахлынул жгучий стыд.

– Самая качественная кожа, – оглаживая новехонький бежевый салон, хвастался Боб, – да и то, что под капотом – тоже не плошает. Даже не верится, что позади столько работы! И что мне с ней делать, если Майк не станет ее забирать? Не самому же ездить.

– Почему бы и нет? – безразлично бросила Виктория.

– Не мой формат. Я люблю чего помощнее, а на такой даже на рыбалку не выехать.

МакИвен кивнула, завесив лицо волосами, и отвернулась к окну.

– Ты чего такая квёлая, дочка? У тебя все в порядке?

Она лишь пожала плечами: знала, что стоит только раскрыть рот, как из глаз с тройной силой брызнут слезы, а с языка полетят невнятные стенания.

– Ну, малыш? Тебя кто-то обидел?

И снова тишина, что превратила вопрос Боба в риторический. Мужчина тяжело вздохнул и незаметно для дочери покачал головой. Он заметил, что плечи Виктории начинают мелко дрожать, будто она вот-вот расплачется.

– Иди ко мне, – заботливо проворковал Боб и протянул руки для объятий.

Прижавшись к отцовской груди, Виктория дала волю чувствам и надрывно разрыдалась. Она больше не сдерживалась. «Папа... Он всегда был рядом, никогда не обманывал и не предавал, не держал на меня зла... Всегда был прав» – думала девушка, постепенно наполняясь нарастающим презрением к самой себе.

– Все пройдет, доченька, – шептал мистер МакИвен, легонько поглаживая Викторию по голове. – Твое от тебя не уйдет. А то, что ушло – никогда твоим и не было.

– Как... как ты понял? – на секунду отстранившись, сквозь рыдания спросила она. Виктория недоумевала: каким образом отец узнал о случившемся, если она и словом не обмолвилась о том, что причиной ее слез являются сердечные дела?

– Просто я знаю тебя, – Боб ласково щелкнул Викторию по носу. – Тебя и твой ужасный вкус на парней.

Виктория грустно рассмеялась и вновь опустила голову на плечо Боба. Ей всего лишь хотелось быть понятой, и родительское тепло оказалось как нельзя кстати. Она уже начинала окончательно успокаиваться, когда мистер МакИвен вдруг вздрогнул.

– Ты слышишь? – спросил он, подняв перед собой указательный палец и нахмурившись, словно прислушивался.

– Что?

– Телефон вибрирует. Или мне кажется?

– Ах, да, это мой, – сообразив, пробормотала Виктория и принялась рыться в маленькой сумочке. Ее несчастное сердце уже по новой начинало набирать обороты и биться все быстрее в надежде, что звонящим окажется одумавшийся Мартинес.

Отыскав телефон, Виктория заметно сникла. Звонил ей вовсе не Уильям. Это был Оливер Уэббер.

– Я слушаю, – расстроено ответила она, приложив мобильный к уху.

– Виктория, что у вас там, нахрен, творится?! – Оливер так кричал, что Виктории даже пришлось отстраниться от телефона.

– О чем ты?

– Да о дружке твоем, конечно же! О Мартинесе! – в голосе Уэббера слышалось волнение и заметная одышка.

– Мы поссорились, и теперь он не хочет меня видеть, – неохотно призналась она.

– Чего? Виктория, ты меня слышишь вообще? Я звоню спросить, какого черта Уильям признался копам в убийстве Эйприл Моррисон?

Телефон МакИвен выскользнул из ее руки и громко стукнулся о панель управления «Шевроле Корвет».

***

Детектив Альварес почти бесшумно поставил чашку дымящегося кофе перед подозреваемым и уселся напротив него. Шлепнув стопочкой тонких папок по столу, хорошо сложенный мужчина по привычке поправил узел галстука и коротко почесал смуглую небритую щеку. Его пальцы подцепили одну из первых папок за ее краешек, и детективу открылось личное дело, каких он повидал за годы службы в полиции уже немерено.

– Уиль-ям Мар-ти-нес, – зачитал он и обратил взор на крайне молчаливого парня, чьи израненные руки мирно лежали на столе. – Hola, muchacho, ¿qué haces aquí?

Мартинес исподлобья взглянул на детектива Альвареса и беззвучно хмыкнул. Ему подумалось, что копы неспроста выбрали для его допроса этого добродушного, на первый взгляд, детектива-мексиканца. Они надеются, у него получится вызвать его доверие и с легкостью выведать все кровавые подробности. «Ну-ну, умники, – про себя возмутился Уильям. – Даже если бы я помнил, как убивал Эйприл, то все равно не повелся бы на глупую уловку с засланным amigo».

– Молчишь, – детектив кивнул, поджав губы. – Это и понятно.

Уильям продолжал безмолвствовать. Спрятавшись за упавшей на лицо челкой, он смотрел на свои разбитые костяшки пальцев и следы от наручников на запястьях. Жалкое, не укладывающееся в голове зрелище...

– Что заставило тебя прийти в полицейский участок и признаться в убийстве своей однокурсницы, Уильям Мартинес? – поинтересовался Альварес, откинувшись на спинку сидения. – Кажется, ее звали... Эйприл Моррисон?

Мартинес вздрогнул, но не подал вида, что внутри до предела натянулся каждый нерв, а спину прошиб холодный пот. Казалось, он оставался таким же невозмутимым, каким был с самого начала.

– Решил поступить по совести? – с ухмылкой спрашивал детектив. – Или замучило чувство вины?

И вновь молчание. Мужчина смотрел на уклончивого Уильяма в упор и все пытался его разгадать. Боится? Едва ли. Стыдится? Возможно. Станет скрытничать? Еще бы!

– Тебе грозит пожизненное, парень, – решив говорить прямо, Альварес придвинулся ближе к столу, а соответственно и подозреваемому. – Речь о твоем будущем. Подумай об этом как следует.

– О чем вы хотите узнать? – загробным голосом промолвил Уильям, выглядывая из-под темной челки. – Подробности того, как я убивал... ее? – имя Эйприл застыло в голосовых связках, так и не вырвавшись наружу.

Детектив забавно вздернул брови, сцепив руки в плотный замок. Он какое-то время смотрел в стол, а потом взглянул на Мартинеса.

– Не будем так спешить, – улыбнувшись лишь уголком губ, возразил детектив. – Для начала расскажи мне, кем тебе приходилась убитая. Она ведь была твоей однокурсницей? Как и твоя подруга э-э-эмм... – он картинно приложил руку к подбородку, – кажется, Виктория МакИвен?

Пальцы Уильяма сжались в кулаки в то мгновение, как Альварес заговорил о Виктории. Поерзав на стуле, он крепко сжал челюсти и принялся нервно постукивать носком ботинка по полу.

От детектива это не ускользнуло. Он самодовольно ухмыльнулся уже не в первый раз и уставился на подозреваемого. 

– У нас с мисс МакИвен вскоре состоится встреча. Поболтаем немного о тебе, об Эйприл. Твоему боссу, хозяину «Меломана» Оливеру Уэбберу, также придется отвечать на мои вопросы. Интересно, что эти ребята думают о содеянном тобой, Уильям Мартинес?

– Они не знали об этом. И не имеют к этому никакого отношения.

– Разумеется, – хмыкнул детектив, стряхнув пару пылинок с рукава пиджака от безукоризненно аккуратного брючного костюма. – Никто не собирается винить этих людей. Но что-то мне подсказывает, Уильям, что сообщники в этом непростом деле у тебя, все-таки, были.

– Нет, – твердо ответил Мартинес.

– Да ладно, – удивился Альварес. – Ты в одиночку так жестоко избил Эйприл Моррисон, отвез ее в лес и там зарыл?

«Если бы я только знал, черт меня дери...» – терпеливо проглатывая вырывающиеся ругательства, размышлял парень.

– Выходит, что так, – неуверенно пробормотал он.

– Я тут кое-что узнал о тебе, – оживился мужчина, выпрямляясь на стуле и хватаясь за бумаги в папках. – Ты с детства завсегдатай психиатрических клиник... – он углубился в чтение на какое-то время, а затем кивнул, словно что-то для себя понял. – У тебя шизофрения. Ма-ло-про-гре-ди-ент-ная шизофрения, если быть точным. Принимаешь психотропные препараты?

– Всего пару раз за последние месяцы, – отозвался Уильям, бегая глазами по убогим бетонным стенам плохо освещенной допросной.

– Значит, ты находишься в ясном сознании и можешь объяснить мотив своего преступления. Может, тебя кто-то заставил это сделать? Скажем, кто-то... кто заплатил тебе? Быть может, профессор Бергман? Или же твой вымышленный друг? У тебя бывают галлюцинации, Уильям?

Бывают ли? Мартинес с силой закусил губу. Что же на самом деле его мучает всю жизнь: видения или галлюцинации? Тошно все время думать об этом. Ненавистно. «Я всерьез мог сделать это с Эйприл? Но за что? Как поднялась рука? Неужели я хотел намеренно сделать ей больно? Лишить ее жизни?» – все эти вопросы вертелись в голове Уильяма уже несколько дней, не давая продыху. И он силился вспомнить хоть что-нибудь, но... белый лист. Пустота.

Парень предполагал, что в нем живет еще одна личность, которая и сотворила это безумство. Какая-то неконтролируемая, разрушительная, темная его сторона. Вот только в крови были руки самого Мартинеса. И наличие медицинского диагноза в личном деле никак не освобождало его от ответственности. Да и суть совсем не в том, чтобы искупить страшный грех, о котором Уильям ничего не помнил. Он решился сдаться полиции только ради Виктории.

«Прошу... не убивай меня» – в ушах Уильяма застряли слова призрачной Виктории, что пришла к нему в агонии. «И я люблю тебя, самый мрачный парень в Ред-Хиллс» – тут же всплывало в воспоминаниях дорогое сердцу признание.

– А ты не из болтливых, – заметил детектив, прекращая мысленные терзания Мартинеса. – Думаю, на встрече с психотерапевтом тебе будет комфортнее говорить о своей болезни. Но пока кроме диагноза бостонского мозгоправа у меня нет никакого другого заключения на этот счет, я с тебя не слезу, парень. Учти вот что: я – добрый полицейский. Но если ты продолжишь сидеть и отмалчиваться, мне придется отдать свои полномочия коллеге. А уж он – самый что ни на есть злой полицейский, и его методы допроса тебе вряд ли понравятся.  

– Мне все равно.

– Пусть так. Но тебе наверняка известно, как в тюрьме обходятся с убийцами, Уильям. Да и просто с такими, как мы с тобой, – многозначительно добавил он, сузив глаза. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Мартинес с вызовом посмотрел на Альвареса, задрав голову.

– Не пытайтесь запугать меня, детектив. У вас ничего не выйдет.

– Пуганый, значит, – догадался мужчина. – Понимаю.

– Не понимаете.

Детектив нахмурился и провел пальцами по легкой небритости на подбородке. Всматриваясь в глаза Уильяма со всей внимательностью, он что-то неслышно забормотал.

– Не верю я тебе, Мартинес, – бросил Альварес, собирая документы в папки и сооружая из них одну ровненькую стопку. – И я узнаю, кого ты покрываешь, – с этими словами детектив поднялся со стула и, коротко кивнув дежурившему у входа в допросную офицеру, удалился.

– Вставай, – приказал грозного вида надзиратель, приготовив для Уильяма наручники.

Мартинес послушно встал на ноги и развернулся к мужчине спиной. На его запястьях сомкнулись металлические оковы, издав характерный щелчок, и он поморщился из-за неприятного сдавливающего ощущения холодящего кожу металла. Как привыкнуть ко всему этому? Уильяму еще только предстояло научиться жить по новым законам, оставить все прожитое где-то там, на свободе, которой он не хотел. Но его не пугала жизнь за решеткой. Хуже всего было оставаться запертым в своем больном сознании. И парень не представлял, как свыкнуться с мыслью, что он – хладнокровный убийца.

– Шевелись, – подтолкнув едва перебирающего ногами Мартинеса в спину, вякнул офицер.

Уильям повиновался, торопливо шагая по коридорам следственного изолятора.

На следующий день его надзирателю уже не пришлось выкрикивать что-то вроде «живо, я сказал!» или «лицом к стене!», потому что Уильям исполнял все приказы беспрекословно и не злил офицера, который не мог похвастаться эмоциональной сдержанностью, растрачивая свои нервные клетки направо и налево. А по прошествии еще недели, Мартинес и вовсе привык подставлять запястья к раскрытым наручникам, словно пребывал в тюремной камере гораздо дольше, чем то было на самом деле.

Беседа с местным психотерапевтом не увенчалась успехом так же, как допрос детектива Альвареса. Уильям снова по большей части отмалчивался, не шел на контакт с доктором и выслушивал угрозы чуть ли не на электрическом стуле поджариться. И когда офицер пришел за Уильямом в камеру и велел отправляться с ним, Мартинес не ожидал ничего и никого нового. Однако он так и обомлел, когда его привели в комнату для свиданий, где его ждала Виктория МакИвен.

Она сидела за столом ни жива ни мертва, переплетая похолодевшие пальцы. Дрожь охватила все ее тело: тряслись коленки и руки, в груди болезненно трепыхалось сердце, зубы стучали, как при ознобе, и, казалось, шевелились даже волосы на голове. Высохшие от недавних слез глаза начинали увлажняться вновь, хотя Виктория была уверена: плакать ей больше нечем. Да и сил на это уже не осталось.

Уильям же напротив резко стал скованным, выпрямившись во весь рост и замедляя шаг, как будто под ногами вместо бетонного пола образовалась непроходимая трясина, и застрявшая в ней обувь не дает продвигаться дальше. Надзиратель заметил, что Мартинес осторожничает, и не преминул возможности лишний раз напомнить ему, кто здесь главный.

– Я тебя на своем горбу тащить должен? – гаркнул на него он. – Давай, двигай!

Виктория резко подняла голову на привлекший ее внимание голос и беззвучно ахнула. Их с Уильямом взгляды пересеклись только на один краткий миг, но ему и этого хватило понять, что девушка глубоко подавлена. А виноват в этом был только он.

Мартинес не смотрел на Викторию. Надзиратель снял с него наручники, и тогда он сел напротив нее, по привычке растирая запястья. Неряшливые пряди волос ниспадали на лоб, прикрывая собой прорезавшую его морщинку, и для верности Уильям опустил голову чуть ниже, не позволяя Виктории наткнуться на свой взгляд, способный сейчас выдать его со всеми потрохами. Он не ожидал здесь ее увидеть. И, более того, не хотел этого.

Глаза МакИвен заметались по Мартинесу. Сероватого оттенка лицо, заросшее густой щетиной, красные глаза с пролегающими под ними синяками, взлохмаченные волосы не первой свежести... Она как будто не видела его долгие месяцы, а то и годы, или же напротив нее сидел кто-то чужой, лишь отдаленно похожий на ее любимого. Виктории виделось диким, что она пришла в следственный изолятор для свидания с Уильямом, с которого секунду назад сняли наручники. Это абсурдно!

Девушка остановила взгляд на его руках, что лежали на столе, и скривилась: кровавые корочки покрывали костяшки пальцев, и от этого зрелища ее затрясло еще сильнее. Что с ним случилось? Почему он здесь? И почему складывается ощущение, что объясняться он не собирается?

– Что происходит, Уильям? – с трудом выдавила из себя МакИвен. Нужные сейчас слова отчего-то не шли, пропуская вперед себя глупый и бесполезный вопрос. Сказать Виктории было что, но почему-то она не могла воспроизвести мысли вслух, преобразовав в простые предложения.

Он ничего не отвечал, даже не шелохнувшись, словно и не слышал того, что она спросила. Мартинес смотрел на свои руки или, правильнее будет сказать, куда-то сквозь них, как на стерео-картинку, надеясь увидеть зашифрованное изображение. Но Виктория ждала. Думала, он пытается сформулировать какое-то логичное объяснение всему этому безумию.

– Почему ты молчишь? – прошептала она, морщась оттого, что в носу защипало, и в глазах стало расплываться из-за навернувшихся слез. – Объясни мне, что здесь творится? Я... я ничего не понимаю, не... понимаю... – Виктория несдержанно расплакалась, спрятав лицо в ладонях.

Она была очень бледной и осунувшейся. Покрасневшие щеки и глаза создавали болезненный вид, и когда Уильям заметил это, внутри него все екнуло. Он наполнялся не то яростью, не то отчаянием – разобрать было сложно. К этому неопределенному чувству с огромной скоростью примешивались и другие, и тогда Мартинес, боясь расплескать хоть одно из них, впился зубами в свою губу, вместе с тем незаметно хватаясь пальцами за край стола. Виктория была так невыразимо красива, безупречна и чиста, что все существо Уильяма наполнилось приятной теплотой. За то время, что они не виделись, любимая стала еще желаннее для него. Парень боялся не сдержаться и прикоснуться к Виктории, предпринять попытку облегчить ее боль, что сам же и причинил. Но разве он смел трогать ее своими кровавыми руками?

– Почему они говорят, что ты убил Эйприл? – сдавленным шепотом заговорила Виктория, не стесняясь ни льющихся ручьем слез, ни явной дрожи в конечностях. – Будто... Будто ты сам в этом признался. Милый, – МакИвен резко вытянула руки вперед в попытке дотянуться до рук Уильяма и с надеждой посмотрела на него, – я умоляю, ради всего святого, скажи, что это неправда.

Тишина. До ушей Виктории доносились лишь звуки того, что происходило за пределами этой комнаты: шаги охранников и других заключенных, посетителей и прочих работников. Их голоса, смешивающиеся в неразборчивый галдеж. Тиканье настенных часов, звон ключей и наручников. Хлопки дверей. Здесь же царило гнетущее безмолвие.

– Нет... – она затрясла головой и зажмурилась, безуспешно проглатывая слезы, что все лились и лились из ее глаз, ничуть не облегчая ноющую боль, рвущую сердце на куски. – Я не верю... Не верю, ведь ты... – Виктория всхлипнула, удивившись какой-то своей мысли, – выходит, то, что ты говорил мне о себе, о них, это... это неправда?

– Это ложь. Я все выдумал, чтобы задурить тебе голову. Знал, что ты поверишь во все, что я скажу.

Она не узнавала этот голос. Прежде мягкий, спокойный и мелодичный, – сейчас он звучал не так.

Все было не так. И это убивало.

– Зачем ты сейчас врешь? Ты не мог так поступать со мной, я не верю, не хочу и не стану верить, – захлебываясь рыданиями, Виктория упрямо качала головой и беспрестанно трогала руками лицо, от слез покрывшееся красными пятнами.

– Уходи, Виктория, – пренебрежительно бросил Мартинес, – тебе опасно здесь находиться.

МакИвен вдруг несдержанно рассмеялась, отчего Уильям испуганно вздрогнул.

– Опасно, – захохотала она сквозь слезы, – да ты просто издеваешься надо мной. Сначала бросаешь меня после первой же ссоры, не позволив и объясниться по-человечески, потом сдаешься полиции и признаешься в жестоком убийстве моей подруги, а в конце концов говоришь мне об опасности?! Перестань играть со мной, Уильям! Что ты задумал? Зачем все это? И...

Внезапно схватив Викторию за запястье вспотевшей горячей ладонью, Мартинес прошипел:

– Ты еще не поняла? Все дело в том, что я убил твою подругу. Не ищи никакого скрытого смысла. Потому что его нет.

МакИвен буквально пригвоздило к месту, где она сидела. В ее глазах, которые вцепились в сощуренный взгляд Уильяма, застыл страх. Она судорожно сглотнула, опустив широко распахнутые глаза на свое запястье и разбитые руки Уильяма. Закружилась голова. Во рту скопилась слюна, словно Викторию вот-вот стошнит.

– И ты хотел сделать то же со мной? – сорвалось с ее трясущихся губ.

Мартинес невольно сжал запястье Виктории крепче. Его пальцы впивались в ее тонкую кожу, под которой были хорошо заметны вены и ощущался учащенный пульс. Ответ был так близок – буквально обжигал язык. Но вырваться так и не успел, оставшись на совести Уильяма.

– Время вышло, – охранник остановился рядом с Викторией, ожидая, пока она встанет. Но девушка продолжала смотреть в темно-карие глаза Мартинеса и на его изувеченную руку, в которой было зажато собственное бледное запястье. Она не видела и не слышала человека в форме.

– Мисс, время вышло, – несдержанно повторил мужчина, – Чед, уводи. Детектив Альварес ждет его в допросной.

Надзиратель Уильяма в полной готовности сорвался с места, самодовольно поигрывая наручниками, и направился к нему.

– Вставай, Мартинес.

Уильям, наконец, отпустил руку Виктории и резко от нее отвернулся. Завел руки за спину, подставляя запястья Чеду и ледяному металлическому браслету.

– Нет, постой! – оглушительно закричала МакИвен, ринувшись к Уильяму, которого уже заковали в наручники и повели к выходу из комнаты для свиданий.

– Успокойтесь, мисс! – рявкнул охранник и обхватил Викторию своими ручищами, оттаскивая в сторону.

Мартинес обернулся и остановился, не дойдя даже до двери.

– Эй! – лишь на секунду теряя самообладание, воскликнул он и с силой дернулся в сторону охамевшего охранника, что вел себя непозволительно грубо по отношению к Виктории. – Убери от нее свои руки!

– А ну заткнулся! – пихнув парня в спину, возмутился надзиратель. – Жить надоело?

– Скажи, что все это неправда! – тщетно вырываясь из рук охранника, кричала Виктория. – Уильям! Не поступай так со мной! Умоляю, скажи, что это ложь! – последние слова уже не были услышаны, ударившись Уильяму в спину, которая все удалялась и удалялась дальше по коридору, пока совсем не пропала из виду.