SOLO LUPUS

Уильям недолго думал, прежде чем принял решение отправиться в дом семейства МакИвен. Ему казалось, что стоит поторопиться, чтобы поговорить с Викторией, словно кто-то запустил счетчик. Словно... время было на исходе?

По правде говоря, Мартинес не знал, какие аргументы привести для того, чтобы вразумить ее и при этом не нарваться на новую ссору. Сам-то он был уверен в своих догадках, просто не мог дать им внятное объяснение. Поведение Боба лишь укрепило предположение Уильяма о том, что Майкл Кэмпбелл – персонаж сомнительный, и безоговорочное доверие Виктории к нему могло сыграть с ней злую шутку.

Уильям гонял эти мысли в голове всю дорогу. Добравшись до нужной постройки на Лингворд-стрит, он быстро взбежал по ступенькам крыльца дома МакИвен и громко постучал. Дверь отворили почти сразу, и Уильям поймал на себе недоуменный взгляд Виктории, застывшей в проходе.

– Мы все еще в ссоре, – скрестив руки на груди, заявила она. Однако тон ее голоса не соответствовал тому, что она сейчас чувствовала: скрыть облегчение при виде Мартинеса ей плохо удавалось.

– Позволь мне пройти, – тихо, но решительно произнес Уильям и тут же вошел в дом, не дожидаясь одобрения Виктории.

– Уильям! – возмутилась она, совершенно обескураженная.

Мартинес остановился посреди обширного коридора, откуда виднелись столовая, гостиная и проход к лестнице, ведущей на второй этаж. Парень слегка замешкался, а затем бросился наверх – прямиком в комнату Виктории, которая первой и попалась ему на глаза, едва он оказался на втором этаже.

– Если ты решил затащить меня в постель, чтобы помириться, то поспешу тебя расстроить, – проходя в комнату вслед за парнем, недовольно бурчала девушка, – папа может вернуться когда угодно, да и я еще не... – она остановилась в дверях, растерянно наблюдая за Уильямом, – что... Что ты делаешь?

Он беспокойно метался по комнате, без разбора хватал одежду Виктории, находящуюся в поле зрения, и скидывал в одну неаккуратную кучу на застеленной цветастым покрывалом кровати.

– Собираю твои вещи, – отозвался он, пробегаясь глазами по комнате в поисках какой-нибудь большой сумки.

– Что? – МакИвен подбежала к Мартинесу и, выдергивая из его рук свою пижаму, непонимающе захлопала глазами. – Зачем это?

– Поживешь у меня какое-то время, – водрузив выглядывающую из-под кровати спортивную сумку рядом с кучкой вещей, ответил Уильям. Он вытащил оттуда форму вместе с кроссовками для занятий физкультурой в университете и швырнул их на пол. Обувь разлетелась в разные стороны, а лосины и футболка лужицей осели неподалеку. Сгребая собранное ранее, Мартинес стал заталкивать все в сумку, отчего Виктория даже дар речи потеряла.

– Эй, хватит! – она слегка оттолкнула его, пытаясь отнять свои вещи. – Что ты здесь устроил?

– Выслушай меня, Виктория, – он опустил сумку на прикроватный коврик и взял девушку за руку. – Это очень важно.

МакИвен тяжело вздохнула, прикрывая веки и усиленно подавляя раздражение. Она нехотя кивнула и присела на краешек кровати, глядя на Мартинеса снизу вверх. Он же опустился на корточки, не выпуская пальцы Виктории из своей ладони.

– Друг твоего отца вызывает у меня беспокойство. И если бы я не видел собственными глазами, как он...

– Так, ты снова собираешься пороть чушь про дядю Майка? – сердито сдвинув брови, спросила Виктория.

– Я был у твоего отца в автосервисе полчаса назад и сказал ему все, что думаю о Майкле и его неподобающем поведении в отношении тебя. И мне показалось, Боба это ничуть не удивило. Точнее, его удивило, что об этом заговорил я, а сам факт...

– Да что с тобой такое?! – Виктория резко забрала у Мартинеса свою руку и, как ошпаренная, вскочила на ноги. – Ты намеренно ходил к моему отцу с этой чепухой? Уильям, он и так терпеть тебя не может, а ты еще и наговорил ему всяких глупостей! Черт возьми... – девушка накрыла лицо руками, качая головой из стороны в сторону.

– Твой отец может ненавидеть меня столько, сколько его душе угодно, я все равно не отступлюсь от тебя! Тебе... тебе грозит опасность. Я чувствую это, Виктория, и прошу прислушаться к моим словам.

– Чувствуешь или видишь? – несдержанно съязвила МакИвен.

Уильям звучно сглотнул.

– Не надо так... – прошептал он. – Я лишь хочу...

– Ты утверждаешь, что мне грозит опасность, – принимаясь ходить из угла в угол, рассуждала Виктория. – В моем собственном доме, рядом с моим отцом. Ты сам себя слышишь?

– Я должен во всем разобраться. Пока мне трудно все объяснить... – Уильям ощущал собственную слабость перед Викторией в эту секунду. Возможно, стоило сказать ей о своем видении, и тогда бы не пришлось искать себе оправдания, но он не мог. Не знал, как говорить человеку о том, что его ждет насильственная смерть от чьих-то рук. Также он сомневался, что она ему поверит. Теперь сомневался.

– Мне не нужны никакие объяснения! – рявкнула МакИвен, наконец, остановившись в центре комнаты. – Какая опасность может ждать меня рядом с папой? Ты же знаешь, он воспитывал меня совсем один, пытаясь смириться с маминой утратой! Отец делал все для того, чтобы я ни в чем не нуждалась и была счастлива! Да, мы ругаемся и часто не понимаем друг друга, но это не значит, что он перестает быть для меня родным человеком, по-прежнему способным ради меня на все! То, что ты допускаешь такую мысль, очень меня ранит!

– Прости, – Уильям стремительно подошел к Виктории и прижал ее к груди, в которой неистово барабанило сердце. – Прости меня, mi querida, я не хочу делать тебе больно даже словами, но послушай: твой отец занервничал, когда я говорил с ним о Майкле. Неспроста это все, Вики. Ну, поверь. Просто доверься мне, пока я не пойму, в чем там дело. Пожалуйста. Дай мне немного времени все разузнать.

– Ты пугаешь меня... – поднимая на Мартинеса полные слез глаза, тихо пролепетала Виктория. На нее наседали злость, растерянность и непонимание. Ей по-настоящему думалось, что Уильям рехнулся. Его слова походили на бред сумасшедшего, и она не могла понять, что заставило его вбить себе в голову такую нелепицу. Неужели их, можно сказать, семейное общение с дядей Майком? МакИвен скривилась, позволяя слезам растечься по раскрасневшемуся лицу. Ей была противна даже мысль о том, что позволял себе говорить Мартинес.

– Я не хотел пугать тебя, любимая, – судорожно касаясь мокрых щек Виктории, бормотал он. – Только защитить. Мне нужно знать, что с тобой все в порядке, что никто не обидит тебя. Разве я делаю что-то плохое? Ты не доверяешь мне?

– Ты хочешь защитить меня от дяди Майка и моего папы, – МакИвен стала медленно отступать назад, небрежно утирая лицо рукавом платья. – Большей дикости я в жизни не слышала.

Уильям до боли зажмурился, обессилено хватаясь за свою шевелюру. «Я звучу глупо и неубедительно» – признавал он. И это было правдой. Мартинес силился спокойно донести до Виктории свою позицию. Не срываясь на истерический крик, не позволяя ярости взять над собой верх и задавать тон этому разговору, но это никак не меняло положение вещей. Зачем, в таком случае, напускное спокойствие? Такая тактика теперь казалась Уильяму провальной.

– Не заставляй меня уводить тебя отсюда силой, – твердо изрек он, надвигаясь на Викторию, что пятилась назад все быстрее.

МакИвен звучно выдохнула и, упершись спиной в шкаф, заметно вздрогнула.

– Наш разговор окончен, – она громко всхлипнула. – Уходи, Уильям.

– Я не уйду без тебя, – Мартинес попытался притянуть Викторию к себе, не замечая, как собственный голос становится все решительнее и строже. – Ну же, Вики, иди ко мне.

– Пусти! Не трогай! – закричала она, с силой пихнув Уильяма в грудь. – Оставь меня!

– Я только и делаю, что думаю о твоем благополучии, – твердил он, вцепившись в Викторию взглядом, – больше ничего мне не нужно. Но ты не даешь мне шанса помочь тебе. Хорошо, объясни, почему я должен терпеть то, что некий дядя Майк трогает тебя своими руками так, словно вы давние любовники? Мне плевать, кем он тебе приходится, я видел достаточно для того, чтобы сделать насчет него выводы! Его действия такого рода – просто настоящее домогательство! Если только ты не спишь с ним. Иначе почему не видишь очевидного?

– Хватит, замолчи! Я прошу тебя уйти! – взмолилась Виктория, сотрясаясь в безудержных рыданиях и зажимая уши ладонями. – Не могу больше слышать то, что ты говоришь! Это гнусно!

– Я не намерен все так оставлять в то время, как твой отец не видит происходящего у него под носом! Либо он слеп, как и ты, либо покрывает этого урода, называя его своим другом!

– Не смей говорить о моем отце так, будто ты его знаешь! Эти беспочвенные обвинения я слушать не желаю! Ты несправедлив к человеку, что дал мне жизнь и поставил на ноги! Ты не доверяешь ему оттого, что твоему собственному отцу на тебя плевать!

Уильям мысленно скрючился и вдавил ладонь в живот, как будто схлопотал крепкий удар под дых. В реальности же он стоял на месте и даже не шелохнулся, чего нельзя было сказать о его дрожащих губах и заходившихся желваках. Это было больно. «Браво, Виктория. Точное попадание прямо в цель».

Невзирая на горечь обиды, Мартинес не стал придавать этому значения. Злиться было некогда, речь по-прежнему шла о безопасности Виктории, которая так некстати уперлась всеми конечностями и сдаваться не собиралась.

– Ты так доверчива, mi querida... – едва слышно говорил Уильям, – так искренна во всем, что чувствуешь... Но сейчас это может тебе навредить. Ты по определению думаешь, что Майк никогда не причинит тебе вреда, но это не так. Просто остановись на секунду и подумай, как бы ты отреагировала, будь на его месте, скажем, Оливер? Я уверен, ты бы влепила ему хорошую затрещину и разрешила мне добавить еще.

– Не вздумай мною манипулировать, – злобно прошипела Виктория. – Ты нарочно заговариваешь мне зубы всей этой мерзкой ерундой про Оливера, чтобы я признала твою правоту! Но этого не будет! – она всплеснула руками, и ее накрыла новая волна рыданий. – Я никуда с тобой не пойду! Я останусь с папой! Уходи!

– Успокойся, Виктория, – Мартинес предпринял очередную попытку остановить истерику МакИвен и обхватил ее хрупкое тельце руками. – Пожалуйста, перестань так плакать, не рви мне сердце... Не гони меня, прошу. Не...

– Проваливай! Сейчас же! – вырываясь из объятий Уильяма, завизжала она. Изо всех сил взявшись за куртку Мартинеса, Виктория потащила его к двери комнаты и стала грубо выталкивать вон.

А он терпел. Боль в груди, вызванная недоверием Виктории, ее слезами и такой непривычной, душераздирающей грубостью, увеличивалась со скоростью света. Она разрасталась, заполняя собою все вокруг, но Мартинес старался отгородиться от этого чувства, цепляясь за какой-никакой здравый смысл. Подорванное самолюбие Уильяма и подавно не волновало. Виктория и только она сейчас имела для него значимость.

Он мог легко взвалить девушку на плечо и вопреки ее сопротивлению забрать с собой. Ему это ничего не стоило. Но смелости применять физическую силу даже в сторону обезумевшей Виктории у Уильяма не хватило. Это было уже слишком.

– Виктория, остановись, – в его голосе проскользнуло отчаяние. Он взялся за девичьи руки, с трудом отдирая их от своей куртки. Покрепче обхватив МакИвен за запястья, Мартинес прижал ее к стене своим телом и склонился к заплаканному лицу. – Не поступай так с нами...

– Пусти! – снова начала сопротивляться она. – Я хочу, чтобы ты ушел! Не могу даже видеть тебя! Я позову папу, если еще раз тронешь меня!

Не то, чтобы Мартинеса испугала угроза появления здесь Боба, но, тем не менее, он покорился воле Виктории. Ситуация зашла в тупик. Он признал поражение, при этом спрашивая себя: «мы разве за что-то боролись?» Когда для него стало важным перетянуть на себя одеяло и упиваться своей правотой? Да это последнее, что ему было нужно!

МакИвен лишь надрывно кричала и плакала, отталкивая Уильяма от себя и едва не набрасываясь с кулаками, и даже не пыталась воспринимать то, что говорил. Она автоматически отторгала его доводы, и ни просьбы, ни мольбы, ни тем более физический натиск положение исправить не могли. Виктория буквально вышвырнула Мартинеса за дверь, как напакостившего щенка. И он ушел.

Уильям едва не снес с петель дверь своей квартирки, яростно захлопнув ее за собой. Резким движением стащив с себя куртку, он бросил ее где пришлось и спешно сел на кровать. Его дыхание сбилось, а руки так и била бешеная дрожь. Мартинес мельком взглянул на них, а затем ожесточенно сжал в кулаки.

Он злился. Злился на себя – за то, что не знает, как уберечь Викторию от любой возможной опасности. Злился на саму Викторию, которая даже не попыталась внять его словам и попросту сочла сумасшедшим, что было обиднее всего. Злился на Боба – тот и вовсе затыкал Уильяму рот гадкими оскорблениями, точно он – пустое место.

Прокрутив в памяти встречу с отцом Виктории, парень стиснул зубы до скрипа. «Слепой, узколобый старик» – гневно рассуждал про себя Мартинес. Он вдруг почувствовал к себе отвращение из-за того, что оставался достаточно сдержанным в разговоре с Бобом. Уже не впервые Уильям позволял ему проявлять к себе такую агрессию, дабы сберечь нежные чувства Виктории. Да гори оно все огнем! Он слишком долго сохранял самообладание, слишком сильно старался всем угодить, но начисто позабыл о себе, своих чувствах и переживаниях, до которых, судя по всему, никому и дела не было.

Довольно! В порыве ярости Мартинес вскочил на ноги и принялся сносить все на своем пути: первыми под его горячую руку попали прикроватные полки – он просто смел их содержимое на пол с оглушительным грохотом. Далее в ход пошла посуда, что стояла на видном месте. Уильям не жалел тарелок и столовых приборов, ему было наплевать на все то, чего он лишится. Им руководил неукротимый гнев, который нужно было выплеснуть малыми дозами уже давно, чтобы освободиться. Но теперь... было слишком поздно.

В голове Мартинеса проносилась каждая несправедливость и каждая минута страданий, которой обременила его судьба: череда ужасающих видений, смерть Сэмюеля, бесконечные конфликты с родителями, непонимание Виктории и ненависть ее отца... Сейчас все неудачи и лишения Уильяма только подпитывали уверенность в том, что он не заслуживает спокойствия, понимания, да и просто... любви.

Он зверски громил и крушил свой дом, словно вина за все, что с ним сотворила жизнь, лежала на этих жалких нескольких квадратных метрах. Поочередно впечатывая кулаки в непрочную стену, Мартинес истошно кричал, но только не от боли. Он не замечал, как костяшки пальцев окрашиваются в красный, и кровь постепенно расползается по всей поверхности тыльной стороны его ладоней.

Уильям продолжал разрушать себя и свое жилище. Он мог бы и камня на камне не оставить, но его остановил ответный стук из-за стены.

– Прекратите сейчас же, иначе я вызову полицию! – приглушенный испуганный голос пожилой соседки миссис Мэйпл отрезвил Мартинеса, и он сделал большой шаг назад, выставив перед собой окровавленные руки, на которых и живого места не осталось.

Зрелище было не из приятных. Потеряв контроль, Уильям не почувствовал, как сильно себя изувечил. Кровь была буквально повсюду: она струилась вниз по запястьям, а где-то уже запеклась – в агонии он совсем потерял счет времени. Парень испугался своего гнева, испугался того, каким может быть. И кровавое месиво, которое напоминали его руки в этот момент, являлось прямым тому подтверждением.

Слишком. Много. Крови. Мартинесу показалось, что от ее вида и металлического запаха он теряет сознание, но затягивающую глаза пелену сменила яркая вспышка, за которой последовало такое ненавистное, опостылевшее ему фиолетовое зарево.

Он не понимал, почему новое видение идентично предыдущему: лишенная жизни Виктория, чьи увечья приводили Мартинеса в страшное бешенство. Можно было предположить, что картинка повторяется лишь для того, чтобы его добить, заставить снова колотить кулаками в стену и раздробить костяшки пальцев в порошок, но нет. Уильяму открылись новые подробности смерти Виктории: помимо явных следов физического насилия он увидел кровавое пятно на ее платье в районе правого бока, что быстро-быстро расползалось, увеличиваясь в размерах. А вблизи тела валялся окровавленный нож, металлическое лезвие которого поблескивало в тусклом свете болтающейся под потолком лампы.

Все прекратилось, однако Мартинес не ощутил облегчения. Его глаза все сильнее расширялись, покуда он пытался отогнать вовсе не образ Виктории, а орудие убийства, что было до боли знакомым.

Он опустился на пол и, судорожно оглядываясь, подполз к кровати, около которой были разбросаны поломанные деревянные полки и все, что на них лежало. Пачкая всяческие предметы своей кровью, Уильям отбрасывал ненужное, пока его пальцы не сомкнулись вокруг кожаной рукоятки складного ножа Сэмюеля – единственной ценной вещи, что осталась от брата.

– Нет, – беззвучно промолвил он. – Нет! – крик вырвался из груди Уильяма, и он часто заморгал, заставляя слезы заструиться по щекам. – Этого не может быть... Это не я... Это не мог быть я....

Нож со звоном упал на пол, и Мартинес шокировано уставился на свои трясущиеся руки, сплошь вымазанные кровью. В затылке больно застучало, и он зажмурился, что было сил. На этот раз реальность оказалась страшнее видения, и к такому Уильям оказался не готов.

– Прошу... Не убивай меня... – послышался любимый голос, вынуждая Мартинеса испуганно отскочить в сторону и прижаться спиной к стене. Перед глазами мелькал расплывчатый облик Виктории, которая истекала кровью.

– Нет... – снова зашептал он, отчаянно зажимая уши руками и стискивая зубы. – Нет-нет-нет...

– Где ты был в тот вечер, Уильям? – спрашивала Эйприл Моррисон, что подобно Виктории явилась уничтожить его здравый смысл. – Где ты был в момент моей смерти?

– Я не помню... – всхлипывая, пробормотал он в ответ прогнившему трупу Эйприл и рьяно затряс головой. – Я ничего не помню... Перестань... Хватит...

– За что ты так со мной, hermano?

Мартинес сжался, пряча лицо в обагренных кровью ладонях. Сердце ожесточенно толкалось в грудную клетку, и все мужское тело заколотилось, как в эпилептическом припадке.

– Сэм... – заскулил Уильям, проливая слезы сквозь пальцы.

– Ты убил меня, hermano, – несуществующий образ Сэмюеля пробивал за время затянувшуюся в груди дыру своими словами. – Ты убил меня.

– Ты убил меня, – вторила Эйприл.

– Убийца, – в унисон твердили они и стали плавно растворяться в воздухе.

– Сэм! – заорал Мартинес, подскочив на ноги. – Нет, не уходи! – кружа по комнате, просил он. – Останься, помоги мне, брат!

Но больше никто не отвечал. В разгромленной квартире оставался только Уильям.

«Тебе нужна терапия, mi hijo. Ты должен быть смиренным после всего, что случилось», – всплывали в памяти слова отца. «Ты можешь быть опасным для общества. Доктор выписал для тебя новый рецепт», – твердила мать.

– Вернись, Сэм! – Мартинес сдавил голову руками. – Умоляю, вернись! Ты так мне нужен!

И снова тишина вокруг. Только оглушающий звон в ушах, больше походящий на ультразвук. И осознание, что никто не поможет.

Оглядев перевернутую вверх дном квартиру, Уильям бросился к заветному ящичку, где его мирно дожидались всесильные таблетки, способные прекратить страшные страдания. Одна, две, три... Парень даже не потрудился их запить, так что пилюли неприятно осели твердым комом в его горле.

Сердцебиение постепенно замедлялось. Дрожь в теле сходила на нет. Тяжко выдохнув, Уильям приземлился на пол, прижавшись спиной к деревянному основанию старой кровати. Лишь на секунду прикрыв глаза, он и не заметил, как погрузился в крепкий сон.

Однако дрема длилась лишь мгновение. Словно по щелчку пальцев Уильям открыл глаза и обнаружил, что утренний свет уже проскользнул в комнату через приоткрытое для весеннего воздуха окно.

Поморщившись, он навалился плечом на изножье кровати и поднялся на ноги. Мартинеса мутило: во рту все еще оставался горький привкус сильнодействующих препаратов. Голова раскалывалась, словно по черепу несколько раз проехался грузовик, размозжив его в кашу. Но больше всего его беспокоили руки. Тихо простонав, Уильям попытался согнуть ноющие пальцы, но не вышло, и тогда он осмотрел последствия расплескавшихся через край эмоций, приходя в немой ужас.

Несмотря на тошноту, ему хотелось курить. Настолько сильно, что даже отвратительный запах пепельницы вызывал у Мартинеса жажду никотина. Превозмогая боль в пальцах, он схватился за зажигалку и с неким подобием облегчения закурил. Дым обжигал гортань и легкие. Уильям решил оставить для себя хотя бы минуту без мыслей о том, как ему быть дальше. Как жить с тем, что он натворил и что еще может натворить. Парень просто курил, время от времени постукивая сигаретой о пепельницу.

Но покой ему только снился. Не прошло и заветной минуты, как в комнате раздался настойчивый стук в дверь, и тогда тело Уильяма прошибло холодным потом, а сердце сковал липкий страх.

«Они уже знают. Все уже знают, – метались беспокойные мысли в его голове. – Все, что произошло с Эйприл Моррисон, действительно сделал я».

Бросив сигарету, он начал медленно двигаться по стене к двери. Стук в дверь не прекращался, лишь усиливаясь. Задержав дыхание, Мартинес припал к дверному глазку.

– Уильям, открой, пожалуйста, – просил голос за дверью.

Он громко сглотнул. Через глазок виднелись светлые волосы Виктории МакИвен.